— Вот вы едите что-то вкусное, а лицо у вас прекрасное, но грустное! — заговорил стихами низкорослый мужчина среднего возраста, приторно улыбчивый и весь какой-то гладкий и скользкий. Вероятно, подобное впечатление усугублял его лоснящийся лысый череп. Он вырос из-под земли прямо перед Орелией и вольно или невольно преградил ей дорогу: — И если б я осмелился спросить, какое имя вы изволите носить?
— Носить имен немало я изволю, но смелость вашу вовсе не неволю, — в тон ему, почти не задумываясь, ответила девушка и с удовольствием увидела, как у незнакомца от изумления буквально отвисла челюсть.
Она уже поняла, что ей попался эдакий местный рифмоплет, возможно даже, из свиты самого Локлана, поскольку умение воспевать в стихах если не подвиги, то благодеяния, а то и просто достоинства эделей с некоторых пор стало считаться определенного рода искусством, хотя не так давно, когда Орелия постигала азы сложения слов в Айтен’гарде, ни ей, ни ее наставницам это не казалось чем-то особенным.
— Признаться, я сражен подобным совершенством, — не сразу нашелся собеседник. — Кому ж обязан я убийственным блаженством?
— Со смертью вы изрядно поспешили…
— Но вы меня сознания лишили!
— Поверьте, к вам оно вернется скоро…
— Как тот ручей, что справно льется в гору.
— Не поняла…
— Чего ж тут не понять?
— Гора… ручей…
— Нам всем дано мечтать! И я, увидев вас, уже мечтаю…
— А я, увидев вас, мечты теряю…
Незнакомец жеманно всплеснул руками и поклонился:
— Вы победили! Еще никогда проигрыш не казался мне столь желанным! Чудо, просто чудо! Вы даже не подозреваете, как я рад!
— Рады? Чему же? — Орелия с удовольствием заметила, что их громкий разговор привлек внимание матери Кадмона, а вместе с ней и Биринея. Судьба сама подбрасывала ей возможность расквитаться с ним. Пусть поревнует. Она дерзко взяла собеседника под локоть. — Уж не тому ли, что наши имена, возможно, рифмуются?
— Этого быть не может! — вскричал вне себя лысый стихотворец и поспешил представиться: — Меня зовут Ривалин.
— Увы, вы оказались правы.
— Что, совсем не рифмуются? — Голос собеседника дрогнул, а сам он весь как-то поник и теперь смотрел на девушку почти заискивающе, снизу вверх. — Неужели так безнадежно?
— Орелия.
— О, вы даже прекраснее, чем я смел предполагать!
Это более чем странное восклицание заставило девушку вглядеться в глуповато улыбающееся лицо. Предчувствие не обмануло: бедный Ривалин не мог ее видеть — он был слеп.
Орелия еле сдержалась, чтобы не отстраниться.
Ущербные люди никогда не вызывали в ней искреннего сочувствия. Ей с детства казалось, что близость уродства заразна, что она просто не имеет права разменивать свою красоту на каких-то неполноценных отродий, пришедших в этот мир по ошибке природы и доживающих в отчаянии последние дни перед справедливым концом. Почему «доживающих» и почему «справедливым», она не могла объяснить и лишь надеялась, что саму ее никогда ничто подобное не коснется. Она знала, что думать так грешно, однако была не в силах ничего с собой поделать. И вот поди ж ты, обзавелась кавалером…
— Вы замолчали, потому что не знаете что сказать? Или не знаете что сказать, потому что замолчали?
— Вы бы неправильно меня поняли в обоих случаях, — ответила Орелия, оглядываясь по сторонам в поисках подмоги. Увы, они уже отошли в дальний угол помещения. Оставалось только смотреть в окно, выходившее на площадь перед домом, да изображать вежливость, достойную дочери эделя. — Почему я не встречала вас раньше?
— Вероятно, потому же, почему и я — вас. — Ривалин погладил себя по лысине и вытер руку о дорогую вязаную рубаху серого цвета с желтыми матерчатыми вставками в подмышках, на воротнике и в подоле. — Если разобраться, то все мы так или иначе слепы. Только один не видит, потому что у него ущербные глаза, а другой — потому что ущербная голова. Чтобы действительно увидеть, нам нужно понять. Увидеть и не понять увиденного — означает «смотреть». Большинство этих людей просто смотрит. Они не понимают. Они даже не знают, что не понимают.
— А вы? — прервала его непонятную тираду Орелия. — Вы хотите сказать, будто все понимаете?
Ривалин рассмеялся и ослепил собеседницу белками глаз.
— Нет, я не все понимаю. Но я многое вижу…
Другой на месте Орелии сделалось бы страшно или уж, во всяком случае, очень неуютно. Слишком уверенно звучали странные речи слепца, словно он читал по написанному. При этом скалил неровные зубы, тер кулаком лысину и заглядывал куда-то внутрь себя. Орелия не испытывала страха. В Айтен’гарде ее пугали еще не такими вещами, обучая всегда и всюду сохранять спасительное хладнокровие. Она с робким интересом разглядывала Ривалина, догадываясь по цвету его одежды, что он имеет какое-то отношение к роду Ракли. Поскольку близким родственником он быть не мог, оставалось предположить, что он — человек из свиты, такой же, как облаченные в красно-желтое здешние слуги.
— Ну и что же вы видите? — поинтересовалась она, рассудив, что нападение — лучшая защита.
Лучше бы она промолчала.
— Вижу, что вы почему-то ревнуете Биринея, — не задумываясь, выдал Ривалин. — Если хотите, я вам, конечно, в этом тонком деле помогу, но, по-моему, вы напрасно ищете его взаимности. Вы ему, правда, тоже небезразличны, но для вас было бы полезнее, если бы он обошел вас стороной.
— Кто вы?
— Я? — Слепец подался вперед и взял Орелию за руку. Девушка не отстранилась. — Когда мне задают подобный вопрос, я обычно отвечаю, что служу истине. Которой, как мы знаем, не существует. А потому, за неимением лучшего, я служу неплохому человеку по имени Ворден. Слыхали про такого?
— Опять издеваетесь? — Орелия взяла с проплывающего мимо подноса два стакана, в которых оказался холодный березовый сок. — Угощайтесь. Кто же не знает почтенного Вордена! Вероятно, даже сумасшедший Вил…
— Вил не сумасшедший, — заметил Ривалин. — Просто он не от мира сего.
— Вам виднее. — Она осеклась и сделала несколько больших глотков, чтобы замять неловкость. — Вы ведь имеете в виду Вордена, который служит главным проповедником Культа Героев?
— Служил, — уточнил Ривалин и запрокинул голову, залпом опустошая стакан. — Сегодня под утро его не стало.
— Он умер? — Известие поразило Орелию. Она хорошо помнила этого благородного старца, несколько раз посещавшего Обитель Матерей. Конечно, ему было немало зим, но так внезапно…
— Разве я сказал, что он умер? — Лицо Ривалина приобрело непроницаемое выражение. Казалось, он спит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
