У Светы был такой вид, будто она сейчас и меня раздерет в клочья, но это не особо пугало, да и вообще не занимало мои мысли, потому что где-то на периферии зрения маячил Вася со своими непредсказуемыми реакциями. И следующий ход должен был сделать не я, не остроносая, а…
— Ласточка моя, стучат.
Света дернула головой, резко, как галка.
— Кто?
— К нам снова гости, если не ошибаюсь. И долг хозяина, а в твоем случае — хозяйки…
Она нахохлилась, что-то буркнула в пушистый ворот своей пелерины и направилась к шлюзу.
На этот раз не было никакой бесконечно прибывающей бабушки удава: все ограничилось единственной фигурой в белом балахоне, замершей посреди приемной площадки.
Из густых складок вынырнули ладони, на которых покоился небольшой ларец. Остроносая протянула руки, принимая ношу бережнее, чем, наверное, собственного ребенка, растерянно кивнула в ответ на глубокий поклон, отвешенный истуканом, и слегка отошла от ступора, только когда шлюз снова закрылся и раздалось гудение, видимо, сопровождающее работу стыковочных механизмов.
— Ну что там? — заглянул через ее плечо Вася.
Всего лишь пластинка, тонкая, полупрозрачная, с небольшим скоплением неразборчивых значков в правом верхнем углу. Но судя по тому, как Света держала ее двумя пальцами, едва дыша, стоила эта безделушка всех сокровищ мира. Ну, по крайней мере, личного мира остроносой.
— Это…
— Верительная грамота, будь я проклят! Поздравляю, ласточка моя! Отныне ты — официальный поставщик двора!
— Д-да…
— О, тут еще что-то есть. Слушай, а эта штука куда как круче любой грамоты! Неужели он сам писал?
Крохотный листочек размером с визитку оказался в руках у Васи быстрее, чем остроносая спохватилась, а потому содержание рукописного текста стало достоянием общественности:
— Той, которая и в самом деле способна добывать удивительные вещи.
Когда твои личные заслуги не только не ценят, но и попросту не замечают, это обидно. Но когда вся слава достается тому, кто вообще не должен был принимать участие в событиях, становится обидно вдвойне и хочется вернуть себе хоть немного утраченного достоинства. Особенно если имеется формальный, но вполне подходящий повод.
Кристаллики ударились о донышко кружки, и вверх брызнула уже настоящая вода. Безвкусная, стерильная, зато мокрая, что хоть немного уравновешивало мертвенную сухость галет.
«На хлебе и воде, до самого финиша!» — вынесла приговор Света, кое-как оправившись от двойного шока. В чем-то ее даже можно было понять: судя по кривой улыбке Васи, горсть сушеной травы, которой я так щедро распорядился, ценилась наравне с местным эквивалентом золота, а значит, на заварку было потрачено целое состояние. То, что взамен остроносая получила возможность существенно улучшить свое финансовое положение, приговор не смягчило, и теперь наша трехразовая трапеза состояла из…
— Интересно, они когда-нибудь были свежими? — спросил лохматый, вгрызаясь в серый бугристый обломок, выуженный из мятой пачки.
Я не хотел рисковать зубами, потому залил сухарики водой. Получившееся месиво выглядело неаппетитно, на вкус напоминало клейстер, но все же это было лучше чем ничего, учитывая постоянно урчащий желудок.
— Как ты это ешь?
— Я не ем. Я пью.
Вася заглянул мне в кружку, скривился и снова захрумкал галетой.
Участь деликатесов, так и не попробованных князьком, была печальна: Света демонстративно выбросила их в мусор. По штучке. Прямо у нас на глазах.
— А все-таки, что ты там начудил с чаем?
— Заварил просто. Я ведь уже говорил.
— Так-таки и просто?
Ну не повторять же ему ту лабуду, что была скормлена золоченому идолу? Если я все правильно понимаю, не тот Вася человек, чтобы поверить в нечто нематериальное.
— Сделал все, как делал бы для себя.
— Врешь.
— Это еще почему?
— Потому что ты сам себе — до фени. Будешь спорить?
А надо? Есть вообще хоть какой-то смысл объяснять ту путаную конструкцию, которую мне внушали с детства и, что самое грустное, успешно внушили?
Человек — животное общественное. И осознать себя он может только через отражение во внешней среде. Пока не натворил что-то, кругами расходящееся отсюда и в вечность, а потом вернувшееся и шлепнувшее прямо по морде, — нет тебя. И не будет.
Ты — то, что ты делаешь. Тебя принимают по поступкам, а не по намерениям, а значит, ты все и всегда делаешь в первую очередь для себя. Так, чтобы тебе было хорошо и сразу, и потом, когда увидишь свое отражение в чужих глазах.
Наверное, поэтому я и злюсь.
Потому что не могу понять, каким меня видят.
— Чего замолк?
Вот если его спросить напрямую, ответит? Было бы здорово. Но скорее — отшутится или снова напомнит мне об особенностях моего организма.
Честность и открытость здесь была только, пожалуй, в отношениях у нас с адъютантом. Правда, только до того момента, как блондинка начала притворяться тупым солдафоном. С остальными искренностью не пахло с самого начала. Да и откуда бы ей было взяться? Меня же поставили на строго определенную полочку, задавая правила игры. «Знакомься, Алиса, это — пудинг…»
А вот с Васей может получиться. Если, конечно, перестанем играть, причем обоюдно.
Мы все что-то скрываем, кто бы сомневался. Наверное, не стоит вытаскивать из шкафа каждый скелет по очереди, но сделать хотя бы шаг навстречу…
— Ты не думай, я не бессребреник.
М-да, только помечтал о честности, ею и получил. Прямо под дых.
— Если ты здесь очутился, значит, кому-то нужен.
Хотелось бы верить.
— На ближайшей базе, где есть вышки дальней связи, дам объявление. Глядишь, кто и отзовется.
Это должно меня успокоить или наоборот?
В сущности, он неплохой человек. Ну, условно говоря, человек. Тяжелый на руку? Ничего, со всеми бывает. Зато отходчивый. И трепетно относится к своим друзьям.
Темная личность? Так и мое происхождение для него — тайна за семью печатями. О каком доверии тут может идти речь?
Первого шага не сделает? Да и ладно. Буду щедрее. Он же сам сказал, что я себе «до фени»? Вот и продолжу в том же духе. Мне все равно, а ему приятно. Тем более официальный позывной я не забуду никогда в жизни, даже если очень постараюсь.
— Не может быть, чтобы вообще никто не…
— Если правильно позвать, точно отзовутся.
Локация: транзитный сектор
Объект: мобильная база тактической поддержки
Регистровое имя: Эйдж-Ара
Айден никогда еще не видел наследие своего деда по-настоящему мертвым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
