Почти у выхода нас встретила Звёздочка, главная инквизиторша, в белом балахоне, скрывающем броню. Мои глаза заметили несколько новых деталей: маленькое ожерелье с кристаллизованными перьями, пара новых мелких украшений, на эфесе пси-клинка — амулет из лепестков вьюнка, который я лично делал для Лепесточка. Память об утрате всегда будет давить на меня и других детей, но на нас со Звёздочкой лежит особый груз вины, которую мы всегда будем нести в своих душах. Кто бы не пытался нам сказать иное.
Я притянул серьёзную инквизиторшу и отдал сигнал короне слегка изменить расположение зубцов, превращая её в подобие небольшого трона, куда и усадил мелкую. Нам предстоял долгий путь к Колизею, который мог вместить почти миллион зрителей. Вся процессия двинулась за мной к подготовленному транспорту — монорельсам, самому распространённому транспорту в империи. Дети особо не заморачивались и проложили прямую ветку до Колизея.
Шумной толпой мы отправились в сторону Колизея. Вся империя была украшена штандартами и стягами, мерцали информационные голографические стенды. Я видел, как нашу процессию провожают миллионы глаз, остающихся в столице. Предстоящее событие будет доступно всем: кто-то будет смотреть трансляцию в барах и ресторанах, кто-то уже оккупировал парковые зоны с огромными голографическими проекторами, все колизеи империи были забиты битком.
Через полчаса меня чуть ли не на руках внесли в Колизей и быстро доставили в огромную VIP-ложу. Там уже была моя дочь и представители всех главных направлений, часть древних и некоторые первородные особи, примархи орденов космодесанта. Всего было почти три тысячи мест, не считая отдельной надстройки для юных матерей. У маленьких матерей над нами был свой мини-амфитеатр.
Были и отдельные интересные гости. Первый — ручная игрушка Лики, единственный полноценный человек в нашей империи, если не считать некоторых запасов у биологов, но те находились в стазисных капсулах. Лисица часто выносила мозг своему ручному политику, сдавая его в аренду некоторым сёстрам и матерям для повышения квалификации в области словоблудия. Также его мучили вопросами о политических движениях и других реалиях человеческого государственного аппарата. Интересно, что Лика даже не думала его ассимилировать или как-то улучшать тело, только слегка подправила здоровье. Он жил у неё в комнате, где ему построили своеобразный вольер со всеми условиями, которые он мог пожелать, и только в нём он мог снять свой скафандр.
Вторым был Эриксон. Честно говоря, я думал, что он уже давно отправился в загробный мир, но биологи чего-то там наэкспериментировали с его телом. Над ним проводили просто уйму экспериментов: эксперименты с каталитической жидкостью, вирусы, болезни, а под конец на нём ещё и вирус роя зергов испытали, и не только предоставленный образец Керриган, но и изменённые штаммы биологис. Вышло некое гуманоидное чудо-юдо, отдельно напоминающее свой изначальный вид, причём с головой у него теперь всё было в порядке, правда, там была лишь одна мысль — как бы сдохнуть побыстрее, одно безграничное желание смерти.
Усевшись на место рядом с дочкой, я с интересом смотрел по сторонам. Дочь пыхтела рядом.
— Ну что ты пыхтишь как паровоз? Тебе так и не надоело играть в маленькую девочку? Вроде уже не ребёнок, тебе уже скоро пойдёт восьмидесятый год жизни, а по человеческим меркам ты и вовсе уже не просто старушка, а ужасно древняя дама, — от дочери повеяло раздражением и лёгкой обидой.
— Мам, я не человек, я зерг. Мне и ста лет нет, я ещё ребёнок, у меня так сказать идёт активная фаза «детства». Зачем тебе снова уходить на войну? Пусть люди сами разбираются с серенькими паразитами, да и эта пусть сама разбирается со своим роем и их создателями, и друг с другом. Жалко будет только людей, ведь серые и рой — это искусственно созданные рабы, которые возомнили о себе невесть что. Мне они неинтересны и даже противны. Порченых зергов мы можем очистить от заразы Амуна и вернуть им истинную суть.
Смалк была очень взволнована. Она переживала за свою мать и боялась меня отпускать. Она не понимала, зачем мы собираемся так рисковать. Сама она была не против походов и хорошей битвы с пастуком, но хотела, чтобы и Смалк и Праматерь сидели во дворце под замком, а на войну ходили специально выведенные для войны особи, дабы собрать ништяки и лут из технологий.
Она предлагала уйти в другие миры, пока остальные сражаются. Пусть другие бьются за галактику, а они смогут оттуда делать набеги на слуг Амуна. Среди них были все известные расы конфликта. Сама Смалк не хотела лезть в самое пекло, предпочитая выжидательную позицию. Набегами на Амуна они могли помочь другим фракциям. Если те победят, они смогут спокойно развиваться в своём углу галактики. Если нет — уйдут со своими звёздными системами в другие миры. Ей была известна вся информация по этим разработкам. В принципе, ей было известно всё, что творилось в империи.
— Не бойся, я постараюсь не лезть в гущу событий и другим из детей не дам. Мы уже говорили, у нас нет выхода. Нам нужно быть там и понять, что произойдёт в конце. Я не верю, что всё закончится хорошо! Уж больно с душком все эти «творцы», что Зел-нага, что Амун. Вся эта история с вознесением дурно пахнет. Куда делись расы других циклов, и это даже не только про тех, кто подпадает под определение чистой формы и разума⁈ Взять хотя бы протоссов, которые номинально попадают под определение чистоты разума. Эта раса, искусственно созданная на основе другой расы, от которой ничего не осталось в итоге — ни памятников, ни преданий — Н-И-Ч-Е-Г-О.
Мы зерги — чистота формы, и то не мы, а именно рой порченных. Заметь, мы вроде как неучтённый фактор, как и люди. Мы не укладываемся в стройную картину. Вспомни, мы обсуждали этот вопрос: где хоть что-то от других рас циклов вознесения? Где другие расы? Создаётся такое впечатление, что кто-то искусственно чистит галактику в определённый момент, оставляя в живых несколько рас, выращивая их на убой, после чего стерилизует галактику от разумной жизни. Причём именно разумные виды подвергаются геноциду и полной чистке от всех продуктов разумной жизни. Не верю я, что в галактике всего три разумных вида, и то порченные лишь условно можно назвать разумными. И тут возникает больше вопросов, чем ответов, на которых у нас нет ни одного ответа.
Обняв загруженную дочь, я выразил всю возможную заботу о ней.
— Мне нужно быть там в тот самый момент и всё увидеть своими глазами. Да и сама ты должна готовиться к самому плохому раскладу, — сказал я, обнимая загрузившуюся дочь и проецируя на неё заботу. — Следи за проектами дурного мека, от них зависит выживание нашей расы. После моего отлёта заложи ковчеги и активно займись раскопками корабля Зел-нага. Любая крупица информации о нём имеет чудовищную ценность.
Если ты поймёшь, что я проиграл, не жди до последнего. Уводи наших детей. Одна моя жизнь не стоит их, какой бы ценной она ни была. Я дал вам всё, что у меня есть. Вы — моё продолжение, моё истинное бессмертие. Все, кто уйдёт со мной, подвергают свои жизни опасности, в том числе души. Но убежать, скрыться, даже не посмотрев своему врагу в глаза, не попытавшись вырвать своё право на жизнь в бою, кем мы тогда будем?
Жизнь — это борьба, каждый миг, каждая секунда — это борьба за выживание, за продолжение своего рода. Новое поколение всегда должно быть лучше предыдущего, иначе оно непременно погибнет, — говорил я, поглаживая лицевой хитин дочери и глядя ей в глаза. Я просил её понять меня. Скоро ей придётся занять трон империи и править. Возможно, я не вернусь, погибну, и она должна уже сейчас принять такой вариант событий.
Дочь долго вглядывалась в меня. Я чувствовал, как она пытается запомнить меня в мельчайших подробностях. И я не про моё физическое тело — она смотрела на мою душу, впитывала мои эмоции, мои надежды.
— Я принимаю твою волю, отец, — сказала она. — Кажется, начинается! — добавила она, мотнув головой в сторону арены и переводя туда взгляд.
