его дождался. Рикардо сел за руль, везти меня к путанам категорически отказался, сказав, что там вообще один отстой и что я заслуживаю лучшего, тем более что меня теперь знает чилиец.
Рикардо не задавал вопросов и вообще ситуацию не комментировал, даже когда я выскребал из уголков пакета последние крошки. Более того, когда я насыпал остатки кокса на ключ от моей комнаты и протянул в его сторону, он как ни в чем не бывало приблизил ноздри и втянул в себя, показывая мне, что его этим не удивишь.
Время от времени Рикардо пытался мне улыбаться, я же представлял собой клубок ругательств, напряжения и нетерпимости, я весь переливался через край. Разрушаться. Саморазрушаться. Разрушить все — вот моя миссия. Я не мог допустить мысли, что когда-нибудь дела могут пойти на лад, нет, я постоянно должен находить слабые точки и бить по ним, бить, по возможности самым жестоким способом, и чтоб больше никакого раскаяния, никаких раздумий. Хорошо, что Рикардо в тот момент сумел извлечь детонатор из живой бомбы, коей был я. Ему не надо было указывать на меня пальцем, он просто находился рядом, он принял кокс изящно, но без фанатизма, будто говорил мне «Хочешь, чтобы я это сделал? Пожалуйста, мне не страшно». Ему не было страшно.
Он вел машину с небрежностью угонщика, безмятежно, по-детски, напевая что-то, и смотрел на меня глазами взрослого мужчины. Я успокоился. Кокс закончился, этап демона позади, и даже не столь драматично, как в прошлые разы. Две с лишним недели абстиненции не прошли даром, и все было под контролем, по крайней мере, я на это надеялся.
Когда мы доехали до Колле, у меня возникло ощущение, будто я оказался в каком-то абстрактном месте. Влажный воздух и легкая дымка делали окружающий мир разреженным и напряженным, будто вот сейчас на нас должно напасть стадо диких кабанов. Я начал прокручивать в голове очередной посткокаиновый фильм, финал которого, по обыкновению, должен быть ужасным. Мне привиделось, как стая воронов кружит по комнате Грандуки. Рикардо просек мое замешательство, как я ни пытался спрятаться, и предложил зайти к нему на пять минут. Было уже где-то половина четвертого утра. Через четыре часа мне вставать и ехать на работу, а не послать ли мне их всех в задницу! Частный танцор приготовил для меня настой из свежей мяты, мальвы, укропа и тростникового сахара для того, чтобы моя печень простила ругательства, которые я произносил в ее адрес, да снизойдет на нее благоволение Духа Святого. Я разлегся на диванчике, а Рикардо подал мне коктейль de la felisidad в чашке с изображением кубинского флага.
Всякий раз, когда Рикардо уходил на кухню, я чувствовал, как меня всего охватывает паника, и не знал, как с этим бороться. Наверное, кокс, который впарил мне тот невежда, был не первый сорт. Да и существует ли вообще хороший кокаин? — никому сие не известно. Кокс хороший, если тебя не шибко сильно ломает после него, а вот в процессе тебе все время мало, тебе всегда мало.
Рикардо изо всех сил пытался создать благожелательную атмосферу after party.
— Может, тебе лучше остаться поспать у меня, Леон? Можешь лечь в соседней комнате, там постелено.
— Мне страшно. Сейчас я не могу спать один… блин, мне не заснуть. Я не знаю, что со мной, мне хреново. Не могу даже объяснить.
— Тогда ложись со мной. Я не храплю, не пою во сне и не танцую. Сегодня утром я как раз сменил постельное белье. Те густа? У меня даже пижамито для тебя есть…
Я пошел в душ, заставив себя не думать о тревогах, и действительно немного успокоился. Слова Рикардо, видимо, подействовали благотворно. Кокс потихоньку отпускал меня, но зато навалилась физическая усталость. Пижамка была мерзостная, хотя от нее и пахло порошком «Авабукато», но надеть ее на себя было выше моих сил.
Я снял джинсы, футболку и скользнул под бабушкино одеяло или, лучше сказать, донны Лавинии, о чем услужливо сообщали вышитые там и сям инициалы. Кровать была из кованого железа, перед ней стоял комод со множеством фотографий кубинского «святого семейства». Спустя несколько мгновений я провалился в сон, в блаженную отключку. Не знаю, сколько часов или всего лишь минут я проспал, но внезапно я пробудился, не понимая до конца, сплю я или уже нет.
Я лежал в обнимку с Рикардо. Тесное, крепкое объятие, не оставляющее сомнений, разрушающее ненависть и барьеры, думаю, надеюсь, а впрочем, все это сейчас было неважно. Мне запомнилась его тугая кожа, такая, как у ядрышка персиковой косточки, аромат одеколона «Марсель», и еще его пальцы, которые слегка постукивали — тук-тук — по моей руке, будто убаюкивали. Мне было хорошо, я сейчас отчаянно нуждался в чьем-либо прикосновении или в помощи, неважно, что мне сейчас было нужно, но я ясно осознавал, что одному мне никак нельзя больше оставаться. Один я с собой быстро покончу, с Анитой или без. С Джулией или без.
Возможно, у меня просто депрессия. Ну, уж точно мое состояние никак нельзя назвать счастьем, хотя счастье пару раз и задевало меня своим крылом. Счастье чересчур высоко возносится, ему бы остановиться, перестать витать бог знает где и слететь к нам, к простым смертным. Почему у нас так редко получается общение со своим счастье? А может, мы и общаемся, просто не отдаем себе в том отчета? Вот я, например, был счастлив в тот первый день на винограднике, когда Джулия спросила: «Хочешь пить?»
Я был счастлив, когда Анита позавчера пожелала мне спокойной ночи. И был счастлив, когда Рикардо сказал, что хочет пригласить меня свидетелем на свадьбу к Рамону. Просто в те самые минуты я этого не осознавал.
Может, сегодняшняя ночь — исключение, какой-то ирреальный полусон, когда я проснулся и обнаружил, что прижимаюсь всем телом к Рикардо, обнимаю его за плечи, будто ребенок, который просит, чтоб его покатали. Я чувствовал любовь. Не знаю, многие ли из моих друзей, встретив меня в невменяемом состоянии в «Виктории», велели бы мне ждать их. И не знаю, кто еще, ведя машину, отвез бы меня не к девкам, а к себе домой. Один только Стефан, наверное.
Я бы ни за что на свете не рассказал Рикардо о том, что я чувствовал. Мне оставался только язык тела, полусознательные жесты. И чем больше я в этом убеждался, тем сильнее прижимал Рикардо к себе. А он спал себе и в ус не дул или, наоборот,
