тепла – отчасти в области груди, где прижимались его пальцы, но в основном от щупальца, лежащего поперек моего живота.
Это ощущение распространялось по моей плоти. Если прежде его целительная энергия была потоком, то теперь стала рекой, текущей через каждую трещину и порез, которые следовало срастить.
Другое щупальце – то, что не обвивалось вокруг моего живота – устремилось к… ближайшему деревцу. Кончик обвился вокруг тонкого ствола.
Его ветви обвисли, и дерево склонилось к земле. Кора потемнела, будто пораженная гнилью.
Должно быть, Доминик заметил мой взгляд.
– Энергия должна откуда-то исходить. Все так или иначе уравновешивается.
О. Я видела, как он собирал цветы и сорняки – вероятно, использовал их для получения целительной энергии.
Когда я снова переключила внимание на него, то увидела, что щупальца, дугой проходящие над его плечами, увеличились. Совсем немного – может быть, на полдюйма, – но мне не могло показаться. Они как будто чуть сильнее вылезли из его кожи.
– Они растут, – пробормотала я.
Дом издал отрывистый смешок:
– Да. Когда я использую свою силу.
Меня молнией пронзило осознание. Вот дерьмо.
– Вот почему ты не хотел… ты не обязан. Ты не…
Свободной рукой он взял мою ладонь – осторожно, чтобы не спровоцировать новую боль в еще хрупких суставах.
– Все в порядке, Рива. Ты в этом нуждаешься. Я рад, что могу это сделать.
Он понизил голос:
– Я рад, что ты все еще с нами.
Я нуждалась в этом из-за… из-за поезда. Мое последнее воспоминание с ревом всплыло на поверхность, и я инстинктивно вздрогнула, как будто снова ощутила тот удар.
Послышались шаги.
– С ней все в порядке? Не делай ничего, что может причинить ей боль.
– Я знаю, – почти прорычал Доминик.
Я перевела взгляд с него на другого парня, оказавшегося в пределах моего ограниченного обзора.
На меня сверху вниз смотрел Джейкоб с напряженным выражением лица. Его обычно холодные глаза горели так, словно в них бушевало пламя. Он так сильно сжал руки в кулаки, что на них начали проступать вены.
Я отвела взгляд. Сердце забилось быстрее, отчего в груди появились новые отголоски боли. Я не хотела… не хотела видеть его, говорить с ним, иметь дело со всем его дерьмом.
Джейкоб разочарованно застонал, а затем раздался такой хруст, точно ветер надломил сухую ветку. Где-то за пределами моего поля зрения выругался Андреас, и послышался шорох шагов по траве.
– Это не может так продолжаться. Успокойся, мать твою.
– Как я должен успокоиться, когда она…
Издалека раздались еще чьи-то шаги, и вскоре я услышала задыхающийся голос Зиана:
– Я принес три бутылки воды – абсолютно полные.
Он замолчал.
– Она очнулась?
Я не была уверена в том, что хочу видеть Зиана или говорить с ним. Я снова закрыла глаза, погружаясь в болезненную темноту своего тела.
– Дай Дому одну бутылку, – сказал Андреас. – Он уже на пределе. Может быть, Риве тоже стоит попробовать попить.
– Я не знаю, полностью ли восстановился ее желудок и… все, что с ним связано. Она получила довольно сильный удар по всему боку, – неуверенно заметил Доминик.
Ему ответил Джейкоб. Меня это злило.
– Тогда вылечи ее до конца.
– Он старается изо всех сил, – огрызнулся Андреас. – Почему бы тебе не заняться чем-нибудь более полезным, чем вырывать деревья?
По шороху ткани и движению воздуха я поняла, что Андреас опустился на колени с другой стороны от меня, напротив Доминика. Я определенно не желала смотреть на него – не желала думать о той уязвимости и страсти, которые перед ним раскрыла, в то время как его единственной целью было добыть информацию.
Я больше так не могла. Да, пережить смертельное столкновение с поездом мне больше не хотелось, но один факт остался неизменным.
Если пробуду со своими парнями еще немного, то либо они меня сломают, либо я их. Возможно, и то, и другое одновременно.
Я им не нужна. Зачем мне вообще здесь оставаться?
Рука Доминика, лежащая у меня на груди, вдруг обмякла. Поток тепла исчез, но я поняла, что боль и вполовину не такая сильная, как когда я только очнулась. В целом я чувствовала себя не намного хуже, чем в последние несколько дней, потому что до этого яд Джейкоба буквально разъедал меня изнутри.
Как будто почувствовав эту мысль, Дом провел пальцами по моему лбу, убирая с глаз выбившиеся пряди волос:
– Я вывел весь яд. Об этом больше не беспокойся.
Наверное, он и сам был рад, что ему больше не придется с этим разбираться. Хотя, если он злился из-за того, что от выведения токсина у него росли щупальца, которые он так старательно скрывал, то ему стоило направить свой гнев на Джейкоба, а не на меня.
Отчасти мне хотелось провалиться сквозь землю и никогда не возвращаться, но я понимала, что эта стратегия не сработает.
Я заставила себя открыть глаза. Сосредоточившись на темной земле у себя под ногами, а не на парнях вокруг, я напрягла мышцы и приняла сидячее положение.
На полпути я покачнулась. Доминик протянул руку, чтобы меня поддержать, и, подхватив мой вес, слегка вздрогнул.
Сколько же сил у него отнял процесс исцеления?
Я оперлась руками о траву, чтобы удержать равновесие, и попробовала напрячь и расслабить каждую часть своих конечностей, чтобы понять, насколько они окрепли.
Казалось, ходить я смогу уже сейчас. А вот о беге, скорее всего, не может быть и речи. И определенно никаких лазаний по скалам или через вентиляционные шахты.
К счастью, мне больше не нужно было ничего из этого делать, ведь дела парней меня больше не касались.
Мгновение царила тишина, словно парни ждали, не собираюсь ли я что-нибудь сказать. Андреас прочистил горло.
– Рива, прости, – сказал он, и, несмотря на его усилия, голос все равно прозвучал хрипло. – Мне так жаль. Я только хотел убедиться, что мы можем тебе доверять, – но я видел, что можем. Сегодня вечером я не пытался тебя обмануть. Я действительно хотел просто с тобой поговорить. Остальное… остальное стало неожиданностью.
Из меня вырвалось что-то вроде фырканья, но в то же время уголки глаз жгло от нелепых слез.
Я на хрен не собиралась плакать из-за этого лживого придурка-манипулятора.
Андреас продолжил – он все еще был напряжен, но не выказал никакой обиды на мой ответ:
– Я поднялся наверх, чтобы сказать ребятам, что они – то есть мы – были не правы и что ты говорила правду. Сразу после этого я бы все честно тебе рассказал.
Теперь-то он мог говорить что угодно.
