И был однажды случай неприятный. Какой-то делец пытался сковырнуть Ивана Дмитриевича, подвести под статью. Исчезла куда-то не по назначению бумага – тысяча пудов. Расследование, суд. С документами в руках уличил и вора. Им оказался некто Крашенинников.
Сытин держался спокойно. Правда была на его стороне. И когда его судья спросил: «Признаете ли себя виновным в хищении и разбазаривании тысячи пудов бумаги?» – Иван Дмитриевич ответил: «Гражданин судья, мог ли я, Сытин, позволить себе такое? Я своей честью не торгую. Накануне Октябрьской революции в моих складах был огромный запас бумаги – пятьсот пятьдесят тысяч пудов. Всю, до последнего листа, я сдал новому хозяину – народной большевистской власти…»
Кляузу распутали, постановили: «Взыскать с Крашенинникова стоимость бумаги…»
В те дни в Москве на улице Кропоткина в доме № 21 открылся небольшой музей Антона Павловича Чехова. В экспозициях были выставлены чеховские реликвии, фотографии, книги, рукописные материалы. На первых порах музей был беден и недостаточно популярен. В дарственных поступлениях музею оказались неопубликованные письма Владимира Галактионовича Короленко, адресованные Чехову. Работникам музея, и в частности профессору-литературоведу Николаю Кирьяковичу Пиксанову, было весьма желательно издать переписку Чехова и Короленко. Издательские возможности в стране были крайне ограничены. Бумаги недоставало для газет и популярных агитационных брошюр. Газеты и книги выходили на оберточной.
Однажды музей имени Чехова посетил Сытин. Его узнали. Сотрудники обратились к нему:
– Жаль, Иван Дмитриевич, что в трудное время живем, бумаги нет, а хотелось бы выпустить книгу переписки Чехова и Короленко. Ведь это ваши не только добрые знакомые, а любимые писатели, друзья. Нет ли у вас возможности напечатать? Книжечка небольшая. Посодействуйте ради светлой памяти Антона Павловича.
Показали Сытину машинописную рукопись – девяносто страниц.
Заинтересовался Иван Дмитриевич и тут же прочел несколько писем Короленко. В одном из них Короленко писал Чехову о том, как он ездил к «мощам» Серафима Саровского:
«Я только что вернулся от Серафима Саровского. Провонял, бедняга, как 3осима у Достоевского, а старик был хороший. Ехал я в поездах, битком набитых богомольцами, потом три дня шел пешком и наконец ночевал в Саровском лесу, в толпе (где нажил изрядный насморк). Много есть умилительного в этом потоке темной веры, и несомненно было немало „исцелений“. Но меня все время не оставляла мысль о том, что наука не только умнее, но и много добрее: требует меньше, дает больше. В Рузаевке одно из первых моих впечатлений было: отец, истомленный и исстрадавшийся, несет на руках довольно большую девочку в поезд. Это они ехали за исцелением. Последнее мое впечатление – была такая же группа в Арзамасе: муж, среднего возраста, выносил с поезда на руках больную жену. Это они возвращались, после страшных трудов и усилий – без всякого результата. Я никогда не забуду их лиц. Сколько таких страданий и отчаяния приходится на несколько „распубликованных“ исцелений… А сколько ухудшений болезни от усталости и лишений, наконец, сколько прямо преждевременных смертей…»
Прочел Сытин и горько усмехнулся:
– В свое время об этом Серафиме много книжечек мы печатали, только не в этаком духе. Что ж, из песни слова не выкинешь. Хорошо. Хотя я и не прежний Сытин, а давайте – издам эту книжку, она будет моей последней сытинского издания. Где-то есть у нас остатки да обрезки хорошей бумаги. Только уговор дороже денег: отпечатаю для музея пять тысяч экземпляров, гонорара не дам, и с вас за издание ничего не возьму. А печатать будем в типографии исправдома. Ребята постараются.
Книжка вышла сверх всяких ожиданий быстро и на отличной бумаге. С пометкой «Издание И. Д. Сытина. Типография Ивановского исправдома». Цена не указана.
В предисловии к этой книге редактор, профессор Пиксанов отметил: «Быстрым появлением в печати книжка обязана содействию И. Д. Сытина, взявшего на себя технику печатания».
Это была последняя книжка в его частном издании, благодарная дань памяти двум благородным, честнейшим писателям – Чехову и Короленко…
В бывшем сытинском доме на Тверской помещалась редакция «Правды». Во дворе в бывшей типографии «Русского слова» печатались газеты: правительственная – «Известия» и партийная – «Правда». Стоял неумолчный шум типографских машин; непрерывно сновали грузовики, доставляя бумагу и увозя кипы свежих газет для всей страны. Сытин жил во дворе этого дома во флигеле. Ему был привычен и приятен этот издавна знакомый гул типографии. И хотя теперь он не имел никакого отношения к типографии, но у него было здесь много старых приятелей, почтительно здоровавшихся с ним. Приветливо относились к Сытину и молодые работники редакции.
Фельетонист Михаил Кольцов, работая в «Правде», как-то приметил, что Сытин ходит грустный, чем-то недовольный и опечаленный. Послал к нему сотрудника узнать, какие переживания терзают Ивана Дмитриевича.
Не сразу поведал об этом старик Сытин.
– Кольцов мною интересуется? Ну, тогда другое дело… – И рассказал, что он стар работать с молодыми и что ему кажется, будто бы и Мосполиграф недоволен его поездкой в Германию. Правда, ему не говорят об этом прямо, но он подозревает и чувствует.
– Раз мною недовольны, значит и я не могу быть доволен собой. Душа веселится только от добрых дел. Кольцову это скажите, а не пишите про меня. Спасибо за внимание к старику…
Сотрудник «Правды» рассказал об этом фельетонисту, тот позвонил в Мосполиграф:
– Чем вам Сытин не хорош? В чем с ним не поладили?
– Все хорошо, все ладно.
– А он что-то переживает. Может, слухи-сплетни какие? Не расстраивайте старика. Тонкая натура. Уникум. Много ли таких, как он?..
ДОЖИВАЯ, СМОТРЯТ В БУДУЩЕЕ
Не каждый смотрит в будущее, а тем более тот, кто доживает. Жизнь пройдена, можно на нее и оглянуться, если есть на что посмотреть; можно и не оглядываться, если в итоге почти ничего. Сытин вспоминал прошлое и смотрел в будущее.
Перед революцией он затевал сложное дело – создание «Дома книги» в Москве. На пустыре в Лужниках он хотел построить городок печати – книжно-газетный комбинат, перевести туда типографии, конторы и склады, а напротив, на Воробьевых горах, намеревался построить коттеджи для рабочих – печатников и наборщиков.
В 1916 году Иван Дмитриевич за миллион двести тысяч рублей купил в Кисловодске, вблизи источников нарзана, большой участок земли для постройки санатория, где могла бы пользоваться лечением и отдыхом типографские рабочие.
Иван Дмитриевич любил и ценил людей прогрессивных, с передовыми идеями. Дружил с людьми, думающими о будущем, однако от души смеялся над причудами тех русских купцов, которые, страдая «придурью», не знали, куда и на что нужно пускать свои прибыли.
Однажды Влас Дорошевич рассказал ему забавный случай, как в Петербург приехал один денежный вятский туз, пил, кутил, форсил и разговаривал сверхделикатно: «Я-ста, мы-ста, так и бы-ста», но трудных слов не мог выговаривать, особенно не давался ему велосипед – «лисапед». Автомобиль он называл самокатом…
Столичные жулики большого полета узнали о средствах этого вятича. Пили с ним в ресторанах, угощали его, расплачивались и подсказали ему мысль: «Зачем вам, такому дельному богачу, Вятка! Стройте мыловаренный завод в Петербурге, открывайте здесь дело и навсегда сюда… Смотрите, какая жизнь в Петербурге! Ваша Вятка – дыра». Купец согласился начать дело. Но для этого нужна свободная земля. Желательно, чтобы и не на окраине города, чтобы и Нева рядом…
– Пожалуйста, мы к вашим услугам, уж на что лучше места мы знаем… – Вечерком, навеселе, привезли жулики купца на Марсово поле. – Смотрите, ваше степенство, какой участок пустует. Продается весь, кроме Лебяжьей канавки и трамвайных путей. Памятничек Суворову можно отодвинуть, если помешает. – Затем подъехали с купцом к дому. Вывеска, золотые буквы: «Нотариальная контора». Заключили условие, подписали, поставили печать, деньги «на бочку» – авансом сто тысяч… Пировали вечерок в «Европейской». Уложили купца и исчезли. Наутро купец приезжает на Марсово поле, а там кавалерийский дивизион проводит учение. Купец к офицеру: «Господин офицер, прошу не топтать лошадями мою землю. Скомандуйте марш отседова!»
Офицер подумал: «Не сумасшедший ли?» Нет, сует купец ему бумагу с печатью и что сто тысяч уплачено за Марсово поле. Весь дивизион хохотал над одураченным купцом. Поехал купец искать «Нотариальную контору», да так и не нашел: существовала она всего лишь несколько минут…
Слушая этот анекдотический рассказ, Иван Дмитриевич вспомнил одного из своих провинциальных приятелей, барнаульского купчину Федора Смирнова, большого умельца бросать деньги на ветер, и рассказал в ответ Дорошевичу такую историю об этом купце:
