Как раз эти-то килограммы и предстояло доставить, спустить к месту сборки, и смонтировать под обтекатель. Процесс в главной емкости к этому моменту уже завершился, остатки маточного раствора из нее откачали, и теперь Левенберг сутками лазил по необъятному тулову своего детища то с ультразвуковым, а то и с изотопным дефектоскопом, возвращался грязный и измотанный настолько, что валился на матрас, не всегда успевая разуться. Дело в том, что, помимо монтажного коэффициента применительно к изделиям достаточно сложным существовал еще и контрольный коэффициент: определенный процент устройств, конструктивно ненужных, но необходимых для того, чтобы работоспособность и состояние изделия можно было как-то проконтролировать. Низкий коэффициент был удобен и выгоден, повышение его неимоверно усложняло композицию, но зато при нем использование всякого рода устройств было сопряжено с определенным риском, поэтому в большинстве случаев конструктора находили некую золотую середину. Любители риска и низких коэффициентов любили шутить, говоря что контрольный коэффициент нас самих и вообще равен нулю. Широкое использование новых технологий привело к техническому парадоксу: Левенберг меньше всего боялся за автоматику, надежную, как кувалда и многократно дублированную, и больше всего боялся за свечу, - гигантскую шашку, в которой был сосредоточен основной запас топлива. Малейший дефект в гигантском рефлектитовом монолите - и от изделия останется одно воспоминание, но время от времени конструктор задавался мыслью: а что будет, если он найдет дефект? И - покрывался холодным потом, потому что, прозевай он дефект или сыщи, - для него лично вовсе без разницы, потому что исход будет один и тот же.
Все были страшно заняты, и только когда дело подошло к завершению, осознали, что управились меньше, чем за месяц. Со всем - включая конструирование и композицию, которые, хоть и потребовали для расчетов "супер" марки "ТрансФин - 2", но, в общем, длились не так уж и долго: двое суток с периодическими инъекциями витаминных коктейлей. Вдруг оказалось, что ждать - больше нечего, а тянуть - просто незачем. Старт наметили на двенадцать часов дня по местному времени, пятого июня. Накануне топь посетил Воронов чтобы самолично проследить за эвакуацией лагеря и возможно-полным устранением следов: больше, конечно, для очистки совести. Разумеется, он догадывался, что затея предстоит из ряда - вон по сложности и риску. Более того, - она и планировалась как дело предельно трудное, не всякому, - да никому! - в подъем. Но только ввязавшись в это предприятие, он осознал, насколько оно сложное и рискованное, - а заодно и то обстоятельство, что ни при каком раскладе не удастся упрятать в воду ВСЕ концы. Так или иначе, на берегу Фединой Чарусы не осталось ни единого человека, - только автоматика и дремлющие под тонким покровом болотной водицы изделия. Небо хмурилось, с неба накрапывал мелкий дождичек, и стояла первобытная тишина, такая, что слышно было звон первых в этом году комаров. Ровно в полдень, по расписанию, в низкое небо вонзились два раскаленных шила, тянущие за собой шлейф белого дыма: две небольшие ракеты, результат глубокой модернизации зенитных "Стрел", поволокли на пятикилометровую высоту две аккуратные бухточки сверхпроводящего кабеля, - невзрачного проводка в тройной оплетке из алмазной нити и толщиной со стержень от шариковой ручки. Там развернулись и повисли два небольших парашютика, предназначением которых было - поддержать проводки в подвешенном состоянии на считанные секунды работы взрывных генераторов. Малютки еще не успели достигнуть заданной высоты, когда посередине болота глухо, страшно ахнуло, и в фонтане мутной воды, в столбе белого дыма взметнулось кверху острорылое тело изделия, выброшенного в могучем толчке "минометного" старта.
"А вот сейчас, сейчас, - толкались веселые мысли в голове Миши Левенберга, - мотнет проводки в ту или другую сторону, пережжет их выхлопом, - и ага! Даже одного достаточно… Валится он назад, и болото вскипает. Ну, вскипеть-то не вскипит, а вот градусов на десять согреется. Или на пять?"
Изделие не успело еще потерять скорость, не зависло, когда сорокатонные бочки генераторов вышли на рабочий режим. Изрядная доля их мощности расходовалась на поддержание магнитного поля, только оно предохраняло материал дюз от соприкосновения с выхлопом термоэмиссионного ракетного двигателя бустеров. Свет этого пламени показался бы наблюдателю прозрачным и призрачным, потому что как минимум на девяносто процентов состоял из жесткого, как проволочная щетка, ультрафиолета, а огромная тяга обеспечивалась по преимуществу за счет страшной скорости истечения выхлопа, который уже не был газом, пусть сколько угодно горячим, а просто-напросто не до конца ионизированной плазмой. С момента старта прошли считанные мгновения, а изделие уже нырнуло в низкие тучи, как ныряльшик - в серую воду.
"Или трещинка в "свече". То-оненькая такая. В рефлектите не бывает трещин, неоткуда им там взяться, но тут, когда не переделаешь, когда попросту не дадут переделать, и не позволят списать на новизну дела, как на грех, непременно появится. Мы вот тут стоим, всякие мысли думаем, а до нее как раз дошло…" Он зажмурился, с необыкновенной живостью представив себе, как пламя доходит до трещинки, как ослепительной огненной червоточиной въедается в тело свечи, как проедает его до образования полости, в полость поступает газ, стремительно растет давление, и… Это ж надо было быть таким идиотом, чтобы, - ведь из чистой жадности же! Да ладно б из жадности, а то из гольного авантюризма! - подписаться на такое гиблое дело.
Очевидно, мысли все-таки обладают своего рода индукцией. Воронов, в длинном плаще стального цвета на подкладке белого, с едва заметным розовым отливом, шелка, прихлебывал коньяк из стеклянной фляжки в пяти шагах от него, время от времени бросал на конструктора косые взгляды и молчал. Неизвестно, что именно думал он в эти тягостные, как очередь на расстрел, минуты - но что-то такое, очевидно, все-таки думал.
Пронизав непроворотную толщу туч, ракета, наконец, вырвалась из облачного океана и "свеча", относительно которой у конструктора возникали столь многочисленные сомнения, равномерно таяла, исправно гоня поток раскаленного газа, и ясное солнце окрасило розовым волочащийся за изделием шлейф плотного, как масло, белого дыма. Это правильно, когда что-то новое, как скорлупа ореха, в качестве ядра включает в себя нечто испытанное и глубоко традиционное: насквозь авантюристические термоэмиссионные бустеры добавили недостающие километры в секунду изделию, очень незначительно отличавшемуся от твердотопливной МБР мобильного базирования "Ясень". Сделанное по отработаннейшей, тысячу раз перепроверенной "соломе", оно перло себе на уготованную геостационарную орбиту и в ус не дуло. И знать не знало об инфарктного уровня переживаниях по своему поводу, что как раз в эти минуты обуревали двух джентльменов средних лет.
- Так, - сказал Воронов, - если все пойдет, как надо, можешь просить, чего хочешь. Нет, - он медленно покачал головой, - неправильно. Не нужно будет просить, потому что можешь указать, - и получишь все, что захочешь. Когда - захочешь. На правах моего брата. При этом ты можешь продолжать сотрудничество, а можешь больше никогда на нас не работать, - это не играет роли, потому что, помимо понятий, тебе просто-напросто будет положена доля. А если нет… А если нет, то я тебя, жиденыш пархатый, утоплю в том же самом болоте, рядом с этими твоими агрегатами.
- Если "нет", Александр Сергеевич, у вас у самого останется времени разве что только на это самое "утоплю". Можно сказать, что после этого мы увидимся почти что сразу. Но, справедливости ради, должен заметить, что тут есть один нюанс: если нам не позвонят из Оренбурга и не передадут телеметрию, - меня есть за что топить. А вот ежели телеметрию передадут, и это будет правильная телеметрия, но изделие завтра в это время не пожелает делать то, что от него требуется, - я, простите, не виноват.
- Юде, - ты знаешь, что такое - двоичный код? Так я тебе популярно объясню на примере: это когда нет ровно никакой разницы, почему именно нет канала. Так вот для меня этой разницы нет, а значит - и для тебя не будет. Жизнь несправедлива…
- И это вы называете несправедливостью? Вот когда не за твою неудачу, не за чью-то неудачу, и не за неудачу вообще, а по каким-то высшим и, соответственно, непонятным для простых смертных соображениям, - вот это, я понимаю, да…
Впервые за всю долгую жизнь Фединой Чарусы по ее глади шли волны. Да какие, - целые стены воды обрушились на топкие берега, почти расплескав черное озеро из его вместилища. В серый пепел превратился его обманчивый травянистый покров, и далеко вокруг завяли травы и листья на болотных кустах, обожженные свирепым ультрафиолетом и припудренные мельчайшей пудрой окисла одного из переходных металлов. На мгновение обнажился черный зев стартовой трубы, не залитый еще болотной водой, и качнулись неподвижные баки генераторов, продолжавших мрачно исполнять свой долг. Потом, в считанные секунды исполнив его до конца, со всеми своими молекулярными порами, забитыми твердым фторидом калия, умерли и они. Отзвучал, растекся по плоской равнине, рассеялся между стволами чащобы, унесся вдаль чудовищный, никогда, ни единым человеческим ухом не слыханный, визг бустеров, который будто ножом прорезал солидный, раскатистый грохот маршевого двигателя. Далеко окрест упали в трясину сами "скоропостижные" бустеры. Высоко-высоко ожила, дала о себе знать контрольная аппаратура, а Вороновский эмиссар в Оренбурге, получив, наконец, телеметрию, произвел необходимую коррекцию. Теперь оставалось ждать.
