— Дочь моя! Слава господу! Какое счастье, что ты вернулась домой! — приговаривал он, крепко прижимая ее к себе.
Виола же не могла произнести ни слова — ее душили слезы радости. Как же сильно она соскучилась по отцу! Они разомкнули объятия и, держась за руки, принялись разглядывать друг друга, не скрывая улыбок. Золотое шитье ослепительно блестело на черном бархате отцовского дублета. Так непривычно видеть мужчину, одетого по последней моде! Роскошные одеяния, щеголевато подкрученные усы… И никаких тебе выбритых висков и медвежьих шкур!
Однако, несмотря на нарядный вид, Виола отметила, что отец словно стал ниже ростом, на его лице прибавилось морщин, а в густых темных волосах теперь серебрится куда больше седины, чем прежде. Чувство вины больно кольнуло сердце. «Из-за меня он словно постарел на десять лет!»
Наконец граф оторвался от созерцания блудной дочери и окинул суровым взглядом ее сопровождающих.
— Взять их под стражу! — велел он своим гвардейцам.
Те мигом навострили алебарды. Хейды схватились за топоры.
— Нет-нет! — поспешила вмешаться Виола. — Папенька, эти люди помогли мне добраться домой. Мы не можем отплатить им неблагодарностью.
Граф Альберди нахмурил густые черные брови.
— Но ведь эти мерзавцы и похитили тебя, дочь моя. По крайней мере, вот эту наглую рыжую морду я точно запомнил.
Его палец указал на Рагнара. Тот свирепо оскалился.
— Он ни в чем не виноват, папенька, он просто делал то, что ему велели, — затараторила Виола. — Старый ярл приказал меня похитить, но теперь в Рюккене новый правитель, и в знак доброй воли он решил вернуть меня домой.
— Хм. — Отец скрестил руки на груди. — Весьма неожиданное благородство со стороны неотесанных дикарей.
Рагнар презрительно оттопырил нижнюю губу и, проигнорировав обидные слова, кивнул своим людям. Те принялись снимать с лошадей притороченные к седлам котомки.
— Вот. Косме…консе… кон-пен-сакция за доставленные неудобства, — на ломаном ангалонском пробасил он.
Хейды развязали тесемки, и в мешках блеснуло серебро.
— «Конпенсакция», — хмыкнул граф. — Ну что ж, быть посему. Оставьте их! — велел он стражникам.
Те опустили оружие.
Виола подошла к Рагнару. Тот, по-доброму прищурившись, глядел на нее из-под косматых рыжих бровей.
— Ну что, девица, будем прощаться? — Его губы дрогнули в грустной улыбке.
Виола вздохнула, смахивая набежавшую слезу. Вот и все. Рвется последняя ниточка, связывающая ее с Хейдероном.
— Счастливой дороги, — сказала она. — Спасибо тебе за все. Передавай привет Матильде и детям. Я всегда буду помнить о вас.
Рагнар шмыгнул носом и заключил Виолу в могучие объятия.
— И… присмотри за ним, — добавила она севшим голосом.
— Присмотрю.
Глава 40
Мерцающие огоньки свечей зыбко отражались в золоченых подсвечниках и мебели из темного дерева. Длинный стол был накрыт для двоих. Виола с отцом сидели за его противоположными концами и ужинали.
Рябчик в кунжутной подливке, паштет из гусиной печени, пикантный сыр, дорогое вино — Виола уже отвыкла от подобной еды. Но, несмотря на изысканность блюд, есть совсем не хотелось, и она вяло ковырялась в тарелке тяжелой серебряной вилкой.
Виола так устала в дороге, что вчера по приезду сразу же отправилась в постель и, проспав почти целые сутки, поднялась лишь к ужину.
Она как раз закончила свой рассказ о приключениях в Хейдероне. Вернее сказать — свою ложь. Виола соврала отцу, что все это время провела взаперти в доме ярла. Ни о Бьорне, ни об издевательствах Сигизмунда она решила не упоминать.
— Нужно показать тебя лекарю, — заметил граф, промокнув губы белоснежной льняной салфеткой.
Виола подняла на него измученный взгляд.
— Не стоит беспокоиться папенька, я вполне здорова. Просто мне нужно немного отдохнуть.
Граф кивнул лакею, и тот поставил перед ним блюдце апельсинового желе.
— Я не о том, — сказал отец.
— А о чем же? — удивилась Виола.
Он тяжело вздохнул.
— Понимаешь ли, дочь моя, твое похищение бросило тень на репутацию нашей фамилии. Я собирался выдать тебя замуж за сына герцога Белличини, но теперь их семья потребует доказательства того, что ты по прежнему невинна. Мы пригласим самых уважаемых лекарей, чтобы они освидетельствовали…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Виола вспыхнула, чуть не подавившись куском хлеба.
— Не надо, папенька, — перебила она отца. — Я не девственница.
Ложечка выпала из его руки и со звоном свалилась под стол.
— Что? — Резко подавшись вперед, отец вперил в Виолу сумрачный взгляд.
У нее задрожали губы.
— Простите, папенька, так уж вышло, — пролепетала она.
Граф подхватился на ноги и бахнул кулаком по столу с такой яростью, что на нем дружно звякнула вся посуда.
— Немыслимо! — заорал он. — Как ты могла?! Что теперь люди скажут? Что моя дочь — потаскуха?
Виола ошарашено смотрела на отца, ощущая, как ее начинает трясти. По щекам обильно потекли слезы.
— Меня изнасиловали! — истерически выкрикнула она.
Граф схватился за голову и запричитал:
— Господь всемогущий! Что же делать? Кто теперь тебя такую замуж возьмет? Кому ты нужна? Порченый товар!
— Простите, папенька, я не виновата!
Виола вскочила со стула и с рыданиями кинулась к отцу на грудь. Тот грубо оттолкнул ее от себя.
— Иди в свою комнату и не выходи оттуда, пока я не разрешу! — рявкнул он.
— Но папа!
— Прочь с глаз моих!
Глотая слезы, Виола поплелась к себе. Час от часу не легче! Вернулась, что называется, домой! Отец считает ее разменной монетой для укрепления своей власти. Он, видите ли, собирался выдать ее замуж за сынка герцога Белличини. Виола напрягла память — точно, был здесь такой в прошлом году. Папенька еще тогда рассыпался в любезностях перед этим юнцом но, прежде всего, перед его папашей-герцогом. Сам кавалер ей не понравился — долговязый, нескладный и скользкий словно угорь. Возможно, оно и к лучшему, если он не согласится взять «порченый товар».
— Да может я вообще не хочу замуж! — выпалила Виола, пинком распахивая дверь своих покоев.
Служанка в комнате подпрыгнула от неожиданности.
— Вы не хотите замуж, миледи? — ошалело переспросила она.
— Нет, — буркнула Виола. — Уйду в монастырь.
Она рухнула на кровать и уткнулась носом в подушку.
***
Наутро Виола едва смогла встать с постели. Ее тошнило, кружилась голова, перед глазами мелькали разноцветные мушки. Она спустила ноги на пол и только успела достать из-под кровати ночную вазу, как ее вырвало желчью.
— Что с вами, миледи? — испуганно спросила камеристка Джоанна. — Вам нездоровится?
— Не знаю, — слабым голосом пробормотала Виола, ощущая противный горький привкус во рту. — В последнее время чувствую себя все хуже и хуже.
— Простите мою дерзость, миледи, а вы не можете быть в положении?
— Что? — Виола недоуменно нахмурилась. — А это здесь причем?
— Ну так беременных же тошнит по утрам, вы разве не знали? — пояснила Джоанна, но тут же махнула рукой. — Ах, что за чушь я несу, вы ведь еще девица.
Виолу прошибло холодным потом. Она вперила в камеристку ошалелый взгляд.
— Погоди-ка! А есть еще какие-нибудь приметы? — взволнованно спросила она.
Служанка подняла глаза к потолку.
— Ну, крови, там, пропадают. Титьки еще набухают и болят.
Виола тотчас стиснула свою грудь и поморщилась от неприятных покалываний. «Пропадают крови?» А ведь с момента похищения у нее так ни разу и не было женских недомоганий! Раньше они, случалось, тоже задерживались, если она перенервничала или простыла, но… сейчас-то и другие признаки налицо!
Господи! Не может быть! Неужели, настой Матильды не сработал? Хотя, чему тут удивляться: сколько раз приходилось пропускать его прием. Начать хотя бы с того, что в первые два визита ярла Матильда еще не достала траву. И потом, когда Сигизмунд посадил ее под замок, дети смогли передать бутылочку только через несколько дней.
