Свинопас секунду помедлил, решая, стоит ли говорить молодому Рименшнайдеру правду, потом тихо ответил:
— Ваш отец сказал, что обломки эпитафии аббата Тритемия до сих пор лежат где-то у вас в мастерской. Они могли бы быть полезны нам.
Йорг прищурился и недоверчиво оглядел Свинопаса.
— Вы не первые, кто этим интересуется. Пару недель назад в моей мастерской вдруг появился хорошо одетый мужчина и осведомился насчет этих же фрагментов. Он пообещал мне два гульдена, если я передам их ему…
С верхнего этажа вдруг раздался громкий голос Магдалены, просившей Свинопаса немедленно бежать к аптекарю и как можно быстрее раздобыть белены.
Венделин тут же поспешил прочь, а молодой Рименшнайдер побежал за ним.
— Магдалена знает много целебных средств! — на ходу крикнул Свинопас. — Она очень начитанна, изучала произведения Хильдегарды фон Бинген[15] о лекарственных растениях и их действии. Она знает побольше иного медикуса.
Тяжело дыша, подгоняемый надеждой вернуть с помощью целебного средства отца к жизни, Йорг перевел дыхание и выпалил:
— Я хочу сказать вам правду: обломки я через два дня продал благородному господину за пять гульденов. Отчего не заработать деньги, не прилагая никаких усилий, за несколько кусков камня, вряд ли кому-нибудь нужных.
Венделин остановился и, хватая ртом воздух, повторил:
— …вряд ли кому-нибудь нужных!
Молодой Рименшнайдер схватил Свинопаса за рукав.
— Пойдемте, умоляю вас, речь идет о жизни моего отца. Пойдемте, я вас отблагодарю!
Получив у аптекаря желаемую белену, они побежали назад, к дому скульптора. Магдалена уже ждала их с тиглем кипящей воды, в котором плавали разные ингредиенты, придавшие воде красновато-коричневый оттенок.
Ловко растерев сушеную белену между ладоней, она помешала поварешкой дымившееся варево, распространявшее адский запах, и понеслась наверх.
Йорг и Венделин стояли друг против друга и молчали, в конце концов Рименшнайдер неторопливо произнес:
— Что касается надписи на обломках, то я, конечно, насторожился, когда незнакомец предложил мне два гульдена, а затем и вовсе согласился заплатить запрошенные мною пять гульденов. Поэтому в тот же день я собрал разрозненные куски. Непростое это было дело, отец честно выполнил свою работу.
— Он знал о вашей сделке?
Йорг Рименшнайдер отрицательно покачал головой.
— Он никогда не должен был узнать.
— Ну и что, вам удалось прочесть надпись с надгробия?
— Прочесть-то удалось, — задумчиво протянул Йорг, — а вот понять из этой таинственной череды букв я не смог ничего.
— Вы хотя бы запомнили ее?
— Ни один человек на свете не в состоянии запомнить такую бессмыслицу. Впрочем, я до сих пор не знаю, было ли бессмыслицей написанное там. Однако Йорг Рименшнайдер, может, и не слишком образован, отец только и научил его, что читать, но дураком он никогда не был!
Заметив вопросительный взгляд Свинопаса, он продолжил:
— Пошли, я вам кое-что покажу.
Они покинули дом через заднюю дверь, пересекли внутренний двор, где громоздились мрамор, известняк, песчаник и стволовая древесина, и вошли в мастерскую, в которой когда-то создавал шедевры отец Йорга.
Повсюду стояли и лежали незаконченные работы, консоли колонн и фрагменты орнаментов. Побеленные стены были увешаны инструментами, обрывками бумаги и пергамента, испещренными эскизами и рисунками, а также снятыми мерками.
На высоте колен, почти незаметно для постороннего глаза, на стене вилась вереница строчных букв, набросанных сангиной.
— Вот, — Йорг энергично кивнул в сторону надписи, — это и есть эпитафия с надгробия Тритемия!
Свинопас в недоумении молча разглядывал полустершиеся буквы: Laet.ta.li.johannis.Trithemii.s.loc.dom.Cae.Hen.
Подобные сокращения в эпитафиях не были редкостью. В основном так поступали, чтобы вместить как можно больше слов. Но что заставило Альбрехта Бранденбургского уничтожить первоначальный дословный текст?
Раздумья Венделина были прерваны неожиданно донесшимися с другой стороны двора чудовищными звуками, сопровождавшими рвоту, как будто чья-то душа выворачивалась наизнанку.
— Он жив! — крикнул Йорг Рименшнайдер и как безумный вылетел из мастерской. Свинопас в растерянности остался стоять у стены. Словно пытаясь запечатлеть в памяти строчку из букв, он неотрывно смотрел на каракули. Наконец оторвал кусок от запыленного пергамента и нацарапал буквы куском сангины. Потом поспешил за молодым Рименшнайдером в дом.
Травяное зелье Магдалены подействовало. Желудок старика очистился до последней капли, процедура вдохнула в него новую жизнь. Уверенно, не обращая внимания на то, что Рименшнайдер дрожал всем телом, как листья осины, Магдалена вставила ему в горло воронку и вылила туда большой кубок теплой воды, которую пациент фонтаном выпустил назад, после чего в изнеможении упал на подушки.
Врач, благородный мужчина, одетый в черное, с подчеркнуто изысканными манерами, удивленно поднял брови и заметил, обращаясь к Магдалене:
— Мое почтение, дева! Если бы вы не были женщиной, из вас получился бы прекрасный врач! Где вы черпали ваши знания?
— Уж точно не в университете, — хмыкнула Магдалена. — Существует масса хитроумных книг, которыми можно воспользоваться, сидя в тихой келье. Если ты, конечно, умеешь читать. Хотелось бы только спросить, какие физические или умственные качества могли бы помешать женщине стать врачом?
Словно внимая беседе, Рименшнайдер открыл глаза и сердито сказал медику:
— Благодарю вас, вы можете удалиться! С девой я в надежных руках.
Йорг, на расстоянии наблюдавший за происходящим, подошел и попытался успокоить врача, лицо которого омрачилось, как небосвод перед первым днем творения.
— Отец только что вырвался из лап смерти, — вполголоса заметил он, — и еще немного не в себе.
Обиженный медик с гордым видом удалился.
— Простите, что я заподозрил вас, — робко заговорил Йорг, когда они покинули комнату больного, — но я не мог иначе объяснить состояние отца. Приношу свои извинения!
— Ладно-ладно, вас можно понять, — отмахнулась Магдалена. — Без сомнения, кто-то поставил себе целью отравить вашего отца. Вчера в трактире я обратила внимание на одного незнакомого мужчину, который не спускал с нас глаз. Тогда я не придала этому значения, но теперь все выглядит иначе. Честно говоря, часть вины я за собой чувствую. Кому-то очень не хочется, чтобы я общалась с Тильманом Рименшнайдером.
К ним подошел Свинопас и вытащил из кармана куртки клочок пергамента, на котором он записал надпись Тритемия.
— Надеюсь, она вам пригодится, — заметил Йорг. И добавил, обращаясь к Магдалене: — Будем считать, что это моя благодарность за то, что вы вернули жизнь моему отцу. Мне лично эти буквы ничегошеньки не говорят.
Прищурившись, Магдалена разглядывала пергамент, который поднесла к скудному свету. Один раз, второй, снова и снова скользили ее глаза слева направо по надписи. Наконец она спросила Венделина:
— Ты что-нибудь понимаешь в этих буквах? Ты ведь встречался в книгах с такими сокращениями!
— Я же не ясновидец! — с сожалением воскликнул Свинопас. — А вас, Йорг, благодарю за отзывчивость и доверие.
Пообещав заглянуть и проведать хозяев через пару дней, они вышли из дома и направились в сторону монастыря Святого Якоба.
— Я не хотел, чтобы молодой Рименшнайдер что-нибудь понял в эпитафии, — заметил на ходу Свинопас. — Никогда не знаешь…
— Не хочешь ли ты этим сказать, что ты ее…
Свинопас огляделся по сторонам, чтобы удостовериться,
что за ними никто не следит. У колодца на Рыночной площади, где Магдалена когда-то впервые повстречалась с Тильманом Рименшнайдером, они остановились и присели на ступенях, обрамлявших фонтанирующее сооружение. Оба воззрились на пергамент.
I.aet.ta.li.Johannis. Trithemii.s.loc. dom. Cae.Hen.
Магдалена медленно, почти благоговейно прочитала вслух таинственную строку. Потом молча взглянула на Свинопаса.
Тот показал на последние буквы.
— Dominus Caesar Henricus, — неуверенно произнес он, — господин наш император Генрих.
— Император Генрих? — На лице Магдалены отразилось крайнее возбуждение. — Что общего у императора Генриха с Тритемием? Императора Генриха уж полвека не было в живых, когда почил Тритемий!
— Это и мне сразу пришло на ум, однако дело от этого легче не становится. Но тем не менее какая-то связь между ним и оккультистом Тритемием должна быть, иначе с чего бы он стал упоминать его в своей эпитафии.
Задумчиво вперив глаза в пергамент, оба замолчали, пока Магдалена вдруг взволнованно не воскликнула:
— Связь между императором Генрихом и аббатом Тритемием в самом деле есть: Тильман Рименшнайдер!
