— In aeternum tacent libri Johannis Trithemii suo loco — навечно молчат книги Иоганна Тритемия на своем месте. Это «Книги Премудрости»! — разволновавшись, воскликнула она.
— Тут ты, пожалуй, права, — иронично бросил Свинопас. — Это, без сомнения, слова человека, который знает, где спрятаны книги. Скорее всего, Тритемий собственноручно перепрятал их на новом месте, и у меня такое впечатление, что он посмеялся над всеми, кто стремится их найти.
— И мне так кажется, — согласилась Магдалена. Осеклась и добавила: — Но при чем тут, ради всех святых, указание на нашего государя императора Генриха — dominus Caesar Henricus?
— И я хотел бы это знать. От хитрого аббата можно было бы ожидать, что упоминанием императора Генриха он просто хотел пустить всех по ложному следу. Какая связь между Генрихом и «Книгами Премудрости»?
— А не мог император Генрих быть одним из Девяти Незримых? — высказала предположение Магдалена.
Свинопас скривил физиономию.
— В общем, это возможно. Но какую цель преследовал Тритемий, запечатлевая этот факт в своей эпитафии? К тому же в таинственно закодированном виде? Нет, мы, должно быть, что-то проглядели в наших расследованиях.
Из монастырской церкви донеслись заключительные звуки вечерни, и Свинопас напомнил Магдалене, что пора уходить. Ее присутствие могло привести к ненужным сложностям. Они условились встретиться завтра в то же время у монастырских ворот.
Было глубоко за полночь, а Венделин Свинопас все еще оставался в библиотеке, роясь в фолиантах в поисках сокращений, употребляемых в названиях книг. Но чем глубже он погружался в свои изыскания, тем недостижимее казалась ему разгадка.
Прежде чем отправиться в свою каморку, он снова пошел в заднюю часть галереи, к надгробию Тритемия, и направил луч света своего фонаря на эпитафию, выбитую в верхней, надставленной части.
Venerabilis.Patr.Dominus. Johannes.Trithemius.
Свинопас несколько раз повторил слова: «Достойный почитания святой отец и господин Иоганн Тритемий» — обычная вежливая формула, как тысячи других эпитафий.
— Dominus! — Его словно молнией поразило. Он лихорадочно вытащил клочок пергамента с первоначальной эпитафией:
I. aet. ta. li.Johannii. s. loc. dom. Cae. Неп.
— Dominus — господин, — пробормотал Свинопас и добавил: — Написано с большой буквы. — Затем поднес к свету пергамент: dom. — написано с маленькой, как domus!
Свинопас как безумный помчался по крестному ходу к воротам и побежал в гостиницу «К лебедю». Входные ворота были на запоре, ведь дело близилось к рассвету. Венделин забарабанил кулаком в дверь, пока не появился толстяк хозяин в льняной ночной сорочке и с ночным колпаком на голове. Он ворчливо осведомился, какое срочное дело позволило вытащить его посреди ночи из постели.
— Дело не терпит отлагательства, — ответил Свинопас, — мне срочно нужно поговорить с Магдаленой.
Трактирщик отпустил непристойное замечание:
— Если уж так приспичило, мог бы сходить к красоткам в купальне. — Он показал, где находится комната Магдалены, — на втором этаже, по правую руку в конце коридора.
Магдалена до смерти испугалась, увидев около своей кровати Свинопаса с фонарем, отбрасывавшим длинную тень.
— Просыпайся! — тихонько позвал он приглушенным голосом. — Я знаю, где спрятаны «Книги Премудрости»!
Магдалена выпрямилась на кровати. Ей потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что это не сон.
— «Книги Премудрости»? — переспросила она заспанным голосом.
— Да просыпайся же наконец! — разозлился Венделин. Размахивая перед ее глазами куском пергамента, он начал объяснять: — Вот, смотри: мы исходили из того, что dom. Сае. Неп. означает «наш государь, император Генрих».
— Это напрашивается само собой, — заметила Магдалена, постепенно приходя в себя.
— Напрашивается, вот именно. Вероятно, Тритемий потому-то и выбрал эту формулировку. Но dom.Сае. Неп. в действительности значит domus.Caesaris.Henrici, то есть «в соборе императора Генриха»!
— Собор, который император Генрих возвел в Бамберге, — почти благоговейно произнесла Магдалена.
Свинопас молча кивнул. Тут Магдалена бросилась ему на шею, поцеловала и прижала к своей груди.
Как часто Венделин мечтал об их близости, но не осмеливался сделать первый шаг. То, что инициатива исходила от нее, было приятно ему как мужчине.
Магдалена взяла из рук Венделина пергамент. Дрожащими пальцами провела по строке и промурлыкала:
— Навечно молчат книги Иоганна Тритемия на своем месте в соборе императора Генриха.
Окончательно проснувшись, она объявила:
— Сегодня же, как можно раньше, отправляемся в Бамберг!
Глава 21
Казалось, весь город высыпал на улицы, когда Магдалена и Венделин вошли с запада в Бамберг и устремились к ратуше, которую горожане, чтобы разрешить территориальный спор с князем-епископом, на скорую руку построили на реке Регниц, расколовшей город на две части.
На рынке, по ту сторону Регниц, где торговки в ранний час выставили на продажу плоды своих трудов, они были подхвачены людским потоком. Их несло в толпе, словно листья на осеннем ветру; они еще не представляли, где заночуют, и единственное, что им оставалось, — это прижать к себе покрепче свои пожитки, чтобы обезопасить их от воришек.
Шедшие с реки прачки с подоткнутыми юбками, которые повстречались им, неожиданно развернулись и устремились в сторону квартала Мюленфиртель, как только услышали, что произошло; при этом они верещали хриплыми голосами: «Чудо, чудо, чудо!»
Живя в вечной вражде с князем-епископом — этим они ничем не уступали вюрцбургцам, — жители Бамберга были еще и весьма восприимчивы к чудесам. Это побудило хозяина собора на горе время от времени инсценировать какое-нибудь чудо, подобное торжественной мессе в день Богоявления. По библейскому образу и подобию, благодаря заступничеству его высокопреосвященства, в одночасье излечивались смертельно больные, слепые и паралитики. Огромное восхищение вызывали также левитирующие монахини, которые в экстазе от своей веры тут же поднимались над землей и парили на высоте трех саженей. Невероятный восторг выпадал на долю чудесного воскрешения мертвых, особенно в тех случаях, когда удавалось доказать, что до этого они уже один или несколько дней были погребены и провели под землей.
Этим утром прошел слух, что в плотине Регниц выше ратуши запуталась утопленница, которую несло по течению вверх головой, с привязанным к груди точильным камнем. Когда рыбаки баграми вытащили ее на берег и жена одного из них трижды перекрестилась, утопленница открыла глаза и с улыбкой заморгала на солнце.
В страстном желании увидеть необъяснимое, бамбергцы столпились вокруг плотины, чтобы засвидетельствовать чудо, и среди них были Магдалена и Венделин. Однако еще до того как они узрели мнимое чудо, вышла из-под контроля напирающая и затягивающая благочестивые песни толпа пилигримов. Народ быстро облетела молва, что утопленница вовсе не была оживлена, скорее всего, она умерла с открытыми глазами, так что они не мигая продолжали таращиться в небо.
У столпившихся горожан это разоблачение вызвало огромное недовольство, в конце концов, они так рассчитывали на настоящее чудо! Особенно возмущались прачки, ведь у них отняли главную тему для пересудов на всю предстоящую неделю. Они ругались, визжали и орали, повторяя: «Черт бы побрал князя-епископа Вайганда за то, что так одурачил нас! Где же чудо?»
Чуда так и не произошло. Женщину с камнем на груди утопили — к такому выводу пришел врач, вызванный из городского квартала Занд, расположенного у подножия соборной горы. И поскольку никто не знал женщину в лицо и не было уверенности, что при жизни она была правоверной, кликнули могильщика, который должен был закопать ее за чертой города на специально отведенном для таких случаев участке.
Разочарованные зеваки разбрелись, а у Магдалены и Венделина появился шанс взглянуть на утопленницу. Покойница все еще смотрела раскрытыми глазами в небо. Ее длинные волосы издохшими змеями рассыпались по мостовой. Магдалена отметила про себя, что при жизни женщина должна была обладать неброской красотой.
К ним подошла пышная матрона; уперев руки в бока, она с отвращением склонилась над лицом покойницы.
— Да, это она, — произнесла она наконец. — Несколько дней назад она и ее спутник поселились у меня. Произвели неплохое впечатление, заплатили за две недели вперед, а вели себя при этом жутко таинственно, ни имени, ни цели своего приезда не назвали, видно, было что скрывать.
