красота. Даже бесценная красота спасенных ими произведений искусства была замарана сыростью и, в лучшем случае, хранилась на каком-нибудь складе, вместо того, чтобы быть выставленной где-то, где люди бы ее оценили.
Но от раскинувшихся перед ним баварских видов у него захватило дух, и руки зачесались в поиске листочка бумаги, на котором можно было бы, позабыв обо всем, рисовать эти виды. Сначала он обозначил бы невероятные контуры: длинные, мягкие, пологие склоны зеленых холмов, видневшиеся вдалеке острые, покрытые снежными голубыми шапками вершины Альп, верхушки хвойных деревьев, видневшихся рощицами в долинах. Песочного цвета дорога, по которой ехала их автоколонна, петляла меж холмов так естественно, будто бы ее аккуратно прочертили там гигантскими пальцами. И теперь, поздней весной, все склоны холмов были покрыты белыми и желтыми цветами. Тут и там под солнцем нежились маленькие озера, будто бы кусочки неба сползли на землю и улеглись подремать во вмятинах теплой земли.
К тому же он мог спокойно всем этим наслаждаться. Повесив каску на коленку, он позволил теплому ветерку запустить пальцы в его коротко стриженные черные волосы. Он едва мог поверить, что это происходит на самом деле. Всего несколько дней назад они были среди ужасов Дахау и жестокой реальности разбитого бомбардировками Мюнхена. Но места к югу от города казались раем. Он почти боялся приглядываться повнимательнее, опасаясь, что под пристальным взглядом виды растают, будто сон. Винтовка его лежала на коленях, а руки лениво придерживали ствол.
С тех пор, как они вошли в Мюнхен, боев почти не было. Новости о смерти Фюрера и падении Берлина быстро разбежались по стране, обратив немецкую армию в хаос и сделав немцев смелее: другой быстро разбежавшейся по стране новостью было то, что американские солдаты дружелюбны с гражданскими. Люди вылезали из позволивших им выжить укрытий – из сараев, подвалов, бомбоубежищ – и бежали следом за освободителями, радостно крича по-немецки и размахивая белыми тряпками. Дети быстро распознали, что у американских солдат в рационе было немножко сахара, и приходили выпрашивать, глядя на них огромными озорными глазами. У многих из солдат были собственные дети, и мало кто мог устоять перед этими рьяными голодными взглядами.
Доминик откинулся назад, облокотившись о кузов джипа. Ехать по этим залитым солнцем местам, наслаждаясь передышкой от ужаса и отчаянья, было большим облегчением, но ему все же было жаль, что он больше не был с «Людьми памятников». Расположенный неподалеку от их нынешнего маршрута замок Нойшванштайн был захвачен союзниками. Доминик слышал, что там внутри «Люди памятников» нашли схрон произведений искусства, который по качеству и количеству мог соперничать с сокровищницами, найденными ими в Зигене: скульптуры работы Родена, портреты руки Фрагонара, шедевры Вермеера. Он задумался, доведется ли ему еще когда-нибудь увидеть ошеломляющие произведения искусства, подобные тем, что он нашел в Зигене, и почувствовал укол сожаления, что до сих пор не видел да Винчи. Если бы он мог остаться с «Людьми памятников» до тех пор, пока они не обнаружат столь невероятную находку!
Колонна въехала на небольшой холм, и Доминик посмотрел на захватывающие дух виды внизу. Прямо перед ними распростерлось еще одно огромное горное озеро. На его поверхности легкий ветерок поднимал небольшие волны, похожие на складки шикарной ткани невообразимо глубокого синего цвета. Высокая, усыпанная дикими цветами трава волнами спускалась вдоль дороги до самого переливающегося озера. Воздух вокруг них был наполнен весенними запахами: примятой травы, сладкого нектара, поднимаемой из-под колес колонны пыли, и все – вперемешку с пропитанной солнцем сладостью. От всего этого Доминика накрывало почти сонное спокойствие. Как жаль, что Салли не видит этой роскоши.
Колонна медленно остановилась. Один из офицеров вышел, потянулся и после этого приказал солдатам сделать перерыв и перекусить сухпайками. Солдаты вышли из машин и уставились на окружающие красоты; кое-кто просто упал спиной в траву и зачарованно уставился в небо. Им, кажется, очень давно не давали просто так наслаждаться солнышком.
– Дружище, ты должен это нарисовать, – сказал Вивер Доминику, выходя из джипа.
Доминик выпрыгнул следом за ним.
– Нарисую. Но сначала мне надо отлить.
– Я тебя ждать не буду. Умираю от голода. – Вивер плюхнулся на траву и открыл вещмешок.
Доминик пошел в сторону кустиков, которые заметил у вершины холма.
– Сейчас вернусь.
Он поднял винтовку с плеча и положил в джип. Сейчас в ней не было необходимости. После этого он пошел в сторону холма, наслаждаясь разворачивающимся перед ним ковром красоты. Он был наполнен надеждой: надеждой, что война почти закончена.
69
Эдит
Нюхаус на Шлирзе, Германия
Май 1945
Ганс Франк никогда прежде к ней не прикасался.
Ее передернуло от крепкой хватки, которой он сжимал ее предплечье. Он медленно повел ее вниз по ступеням и вдоль по будто бы бесконечному коридору.
Когда они переступили порог кабинета Франка, взгляд Эдит немедленно обратился к портрету Чечилии Галлерани, будто бы пятисотлетняя девушка могла как-то передать этой балансирующей на грани катастрофы ситуации свое спокойствие.
– Губернатор Франк… – начала Эдит.
– Сядьте, – сказал он, отпуская ее руку. Сам он сел за свой огромный деревянный стол.
Эдит опустилась в кресло напротив стола Франка.
Выражение его лица было мрачным, брови встревоженно нахмурены. Он несколько секунд посидел в тишине, поставив локти на стол и прикрыв рот руками. Эдит показалось, что она заметила, как у него дергается глаз. Он будто бы собирал энергию – или, наоборот, подавлял ее, точно Эдит угадать не могла.
В конце концов он положил перед ней стопку бумаг.
– Мне надо, чтобы вы…
Открылась дверь, и Франк резко замолчал. На пороге стоял его сын-подросток, Норман. Не входя в кабинет, он уставился на отца с порога.
– Что тебе нужно? – в конце концов нарушил молчание Франк.
– Vati, – нерешительно начал Норман. – Союзники едут тебя арестовывать. Я слышал по радио.
Раскрыв глаза от удивления, Эдит вцепилась руками в подлокотники кресла так крепко, что у нее побелели костяшки пальцев. Она внимательно смотрела на лицо Франка, пытаясь понять его реакцию.
Но Франк просто спокойно встал и отвернулся от Эдит и сына. Эдит оглянулась на Нормана. Она попыталась послать ему телепатическое сообщение, поблагодарить за то, что позволил ей услышать объявление по радио о Гитлере и об освобождении Мюнхена.
– Папа… – сказал мальчик. – Ты меня слышал? Они идут.
Франк снял с полки за своей спиной большой дневник и положил его на стол. Потом он осторожно снял с полок еще несколько томов и их тоже сложил на столе. После этого Франк подошел к окну. Он засунул
