Все выходные после отъезда Артема я проревела, не вставая со скрипучей раскладушки в снятой нами комнате. Помимо раскладушки, здесь были еще древний платяной шкаф, пропахший нафталином, в который я под страхом смертной казни не решилась бы повесить костюм, и старый письменный стол. Вся эта «мебель» давно уже просилась на свалку, но бережливая старушка – хозяйка квартиры – не спешила расстаться со своим захудалым добром. Послужит еще всяким да разным лимитчикам большого города – ее квартирантам. Все равно ж у них выбора нет. А за сто долларов в месяц и так сойдет. Артем нашел это жилище через знакомых, заплатил за два месяца вперед, помог мне переехать, но сам так и не задержался здесь дольше, чем на две минуты. То ли потому, что комната была слишком уж убогой и у него в ней снова началась «болезнь плохих помещений», то ли потому, что не хотел оскорблять неприличным своим присутствием милую нашу старушку. Не знаю. Но я осталась одна. То есть с бабушкой. Отдельную квартиру мы арендовать не смогли – слишком дорого. Да и я уже, по правде сказать, не видела смысла выбрасывать на ветер такие деньги. Не было у меня уверенности в том, что без Артема в Москве я надолго задержусь.
После переезда в эту дыру из светлой и уютной Сережиной квартиры я чувствовала себя так, словно за дурное поведение меня посадили в карцер. Только вот при всем желании не могла понять, что же я сделала не так. Но факт оставался фактом – приятная, а в последнее время и дружеская атмосфера в чистом доме Сергея и Нади сменилась для меня «раздирающей тоской» и одиночеством в этих заляпанных невесть какой давности грязью стенах. В первое же утро на новом месте я проснулась оттого, что почувствовала, как кто-то легонько щекочет мне пальцы. Я открыла глаза и увидела прямо перед собой на подушке огромного рыжего таракана. Не знаю, как я умудрилась не заорать. Зато вскочила как полоумная и начала отряхивать ночную рубашку: мне упорно казалось, что тараканы расползлись по моему телу везде, забились в каждую тканевую складку. В тот же день я накупила такое количество различных средств для распыления, раскладывания и размазывания по плинтусам, что в итоге чуть сама не отравилась в маниакальной решимости извести этих тварей. Самое смешное, что бабушку мою ни тараканы, ни манипуляции с баллончиками и тюбиками не волновали. Она только приветливо улыбалась мне практически беззубым ртом и все норовила усесться поближе, чтобы рассказать что-нибудь из своей жизни. В такие минуты мне вспоминался исключительно Раскольников. Какая тут французская литература, если вокруг омерзительно-русская жизнь?!
Сколько ни старался Артем, новой работы для меня найти не удалось. И я по-прежнему ездила с журналистами по правительственным кабинетам и резиденциям крупных отечественных компаний. Сама искать что-то я уже и не пыталась – не было сил. Все эти интервью утомляли меня и выматывали морально. Чем больше совершенно ненужной и случайной информации застревало в моей голове, тем отчетливее я понимала, как именно делается бизнес в России и производится управление государством. Чем больше времени я проводила в сияющих министерских кабинетах днем и в своем нищенском жилище ночью, тем хуже мне становилось. Подобные сравнения никому не могли бы прибавить жизненного оптимизма. Скорее наоборот.
В понедельник, после отъезда Артема, с опухшим от двухдневных слез лицом я отправилась на работу. На одиннадцать было назначено интервью с министром сельского хозяйства.
В это утро все валилось у меня из рук, все раздражало. Единственные чулки, когда я одевалась, порвались, пришлось натягивать колготки – в тридцатиградусную жару! Диссертационный костюм – сколько я его ни наглаживала – не желал выглядеть прилично, а на локтях пиджака отчетливо блестели предательские потертости. Набойкам на туфлях оставалось просуществовать максимум день-другой, они уже сточились почти до каблука. Синтетическая блузка из молочно-белой превратилась в противно-желтую. Пора было либо обновлять гардероб, либо завязывать со своей чересчур ответственной работой к чертовой матери! Да и какой смысл так жить, если то, что зарабатываешь, уходит на еду, повседневные расходы и поездки к ребенку. Правда, я отвозила в Казань несколько раз по три тысячи, но это было смешно. Слава долго издевался над «космической» суммой, которая, разумеется, вносит серьезные коррективы в материальное положение ребенка. Обязательно, всенепременно стоило ради этого бросать все и валить в Москву. Я не обижалась – не имела на это морального права.
К министерству мы подъезжали в разбитом состоянии духа. Убивала жара и мрачные мысли. Перспектива вылезать из машины с кондиционером на душную улицу не радовала никого. У Беатрис, помимо погодных и рабочих затруднений (ее маниакальная идея назначить интервью с Путиным, сожрав море усилий, так ни к чему и не привела), снова образовались неприятности личного плана. Только она начала было забывать своего «постельного ленивца» и переключилась на молоденького итальянца, который служил при ней кем-то вроде интернетного гуру и добытчика информации, как бывший бойфренд вернулся в Москву и поселился в ее кровати, как будто бы никакой размолвки и не существовало. Беатрис скрипела и лязгала зубами от злости, словно пантера, у которой отняли только что зарезанного олененка, но поделать ничего не могла. Я, понятное дело, тоже была погружена на дно собственных мыслей и переживаний.
Так что через вертушку Министерства сельского хозяйства мы проходили в сопровождении помощника министра как стадо баранов – тупо уставившись себе под ноги. Оживились мои иностранцы, только оказавшись перед удивительным лифтом министерства: выглядел он как в старинных фильмах – без дверей, без кнопок. Открытая кабина курсировала между этажами по своему собственному, независимому от входящих в нее людей, графику: сначала вверх, вверх, вверх – уперлись, потом только вниз, вниз, вниз. И так далее, без остановок. Успел заскочить – молодец, не успел – жди следующей попытки. Мы довольно долго топтались перед проезжающей мимо – то вниз, то вверх – кабиной, не решаясь в нее войти. Потом все-таки шагнули: ощущение было странным – одна нога уже уехала вверх, а другая осталась. Пришлось быстро-быстро подтягивать вторую, чтобы не зависать в проходе и не удариться головой о стремительно наползающий потолок. А потом журналисты как с ума посходили и еще добрых десять минут с хохотом катались вверх-вниз на лифте, выскакивая и снова забегая, под умиленно-снисходительными взглядами сотрудников министерства. Я больше не экспериментировала – настроение было не то – и заняла выжидательную позицию, то и дело обращая на помощника министра вежливо-извинительные улыбки. Он пожимал плечами и улыбался в ответ.
