Последнее время мы почти не вспоминали про Клайва, который, по правде говоря, находился где-то на заднем плане этого процветающего семейства. Чтобы доставить радость наилучшему из отцов и вернейшему из друзей, завещавшему племяннице большую часть своих сбережений, а также, чтобы раз и навсегда покончить с разговорами о женитьбе, Клайв Ньюком взял себе в жены хорошенькую и любящую девушку, которая почитала и обожала его превыше всех смертных и горела желанием сделать его счастливым. А его отец, — разве не снял бы он с себя последний сюртук, не лег бы под колесницу Джаггернаута, не отказался бы от любого удобства, удовольствия или наслажденья ради своего мальчика? Ну да, у него было юношеское увлечение, но он покончил с ним; одна тщеславная светская девица — обожаемая до слепоты (впрочем, не будем об этом!) — много лет играла им, а потом бросила, когда к ней посватался распутник с громким титулом и богатством. Что же ему теперь тосковать и плакать, оттого что его обманула бессердечная кокетка? Нет, у него достаточно мужества и гордости — он не раскиснет; он примет то, что ему уготовано судьбой (еще многие бы позавидовали, ей-богу!), исполнит заветную мечту отца и утешит его на склоне лет. И вот он сделал предложение. Он прошептал его Рози на ушко в гостиной, и девушка вздрогнула и зарделась, когда он взял ее послушную ручку; будущий свекор с восторгом расцеловал ее; добрые глаза старика Джеймса засветились радостью, а полковая дама обняла жениха и невесту и склонилась над ними в благословляющей позе, выражая удивление по поводу события, которое упорно готовила с того самого дня, как впервые увидела юного Ньюкома, прося у бога счастья своим детям. И поскольку всякое хорошее дело не терпит отлагательства, нашу достойную пару без промедления отвели к священнику, поженили — и дело с концом, — господа Гоби и Хоби только рты разинули, узнавши об этом. Итак, мой милый живописец, друг юных лет, пусть моя супруга изволит гневаться на тебя за этот брак, ее благоверный желает тебе счастья! Если бы кое-кто из нас сочетался браком с предметом своей первой любви, думаете, он был бы счастлив? Спросите, мистера Пенденниса про то, как он предавался скорби в шатрах своих, когда у него похитили его Брисеиду — девицу Костиган. Спросите бедного Джорджа Уорингтона, знавшего свои горести, да поможет ему бог! Неужели же Клайву идти в монастырь оттого, что предмет Номер Один отверг его любовь? И если уж его чаровница покинула его, ему оставалось только отдать свое сердце предмету Номер Два. Признаюсь, когда я высказал это мнение миссис Лоре, она разгневалась пуще прежнего.
Таков уж был от природы наш простодушный Томас Ньюком, что всегда видел только одну сторону дела и, обвинив про себя Этель в суетности, а ее брата в коварстве, уже не внимал никаким доводам, способным ослабить его неприязнь. Когда Лора попробовала было произнести слово-другое в защиту подруги, этот добрый джентльмен сурово остановил ее. Раз Этель была действительно кое в чем виновата, он ни за что не желал признать, что она не виновата во всех уж смертных грехах. Он отметал любые извинения и оправдания. Одержимый гневом, он готов был каждый поступок племянницы толковать самым для нее невыгодным образом.
— Маркиз Фаринтош отказался от нее, и поделом ей! — сказал он однажды в разговоре со мной, а я не считал себя вправе сообщать ему то, что мне было известно. — Об этом знает весь город, говорят во всех клубах. Мне стыдно и подумать, сэр, что дочь моего брата навлекла такой позор на нашу семью.
Напрасно я убеждал его, что моя жена, которой лучше знакомы все обстоятельства дела, куда мягче судит мисс Ньюком и даже исполнена к ней нежности и уважения.
— Ах, оставьте, сэр! — восклицал негодующий полковник. — Ваша жена сущий агнец, она не знает жизни, как мы, опытные мужчины, вот хотя бы я, сэр. — И больше не желал говорить об этом. Разумеется, подобное разномыслие породило некоторый холодок в отношениях между нами и отцом моего давнего друга.
Что касается Барнса Ньюкома, то этого мы, конечно, не защищали, а уж полковник, тот совсем не знал к нему снисхождения. Он припомнил слова, сказанные некогда Уорингтоном и приведенные мною в одной из предшествующих глав, и поклялся, что при первом удобном случае раздавит эту гадину. Он ненавидел Барнса и считал его мерзким предателем, трусом и преступником; ож не скрывал своего мнения; и Клайв, не простивший былых обид и перенесенных сердечных мук, а также унаследовавший отцовскую горячность, природную честность и ярую непримиримость ко лжи, полностью разделял неприязнь родителя к кузену и открыто выражал повсюду свое безмерное к нему презрение. Об Этель он не упоминал.
— Может, все так и есть, как ты рассказываешь, Пен. Надеюсь, что так. Что ж, дай бог! — говорил он. Но по тому, как подергивались его губы и мрачнело лицо, когда при нем упоминали ее имя или как-то пытались ее защитить, было ясно, что и оп теперь тоже плохо о ней думает.
— А что до ее брата, этого мерзавца, — повторял он, сжимая кулаки, — то я еще как-нибудь проучу его. Я бы просто перестал уважать себя, если бы простил все зло, причиненное мне этим подлецом. Прощать, говоришь?! Как бы не так!.. Шена, видно, пристрастилась таскать тебя на проповеди, Пен? К чему повторять эти ханжеские речи? Есть обиды, которых не должен прощать ни один честный человек, и я буду негодяем, если когда-нибудь подам руку этому проходимцу.
— Клайв придерживается морали ирокезов, — замечает Джордж Уорингтон, с наставительным видом посасывая трубку, — а отнюдь не той, что сейчас господствует в нашем обществе. Я-то, впрочем, считаю, что есть кое-какие основания предпочесть не нашу восточную точку зрения, а западную — позицию томагавков и оджибуэев. Право же, Клайв, — добавил он, — не желал бы я иметь вас с отцом своими противниками в какой-нибудь вендетте или междоусобице.
— А по-моему, — вмешался я, — лучше иметь полдюжины таких врагов, как Клайв с полковником, нежели одного вроде Барнса. Никогда не знаешь, где и какой удар готовит тебе этот мерзавец.
И действительно, очень скоро сэр Барнс Ньюком, баронет, нанес обоим своим кровникам такой удар, какого и следовало ожидать от подобного человека.
Глава LXIII
Миссис Клайв у себя дома
Поскольку Клайв и его батюшка не намерены были скрывать своего мнения о кузене Вернее Ньюкоме и публично высказывали таковое повсюду, где случайно заходила речь о поведении этого джентльмена, слова их, разумеется, дошли до ушей баронета и не улучшили его и без того скверного отношения к нашим друзьям. Вначале победа была на их стороне. Полковник согнал Барнса с насиженного места у Бэя, где доблестный сэр Томас де Бутс тоже вполне откровенно объявил, что бедному баронету ой-ой как не хватает храбрости; полковник преподал урок Барнсу в приемной его банка, и, конечно, история эта стала достоянием всего Сити; само собой разумеется, что сэру Барнсу, идущему, к примеру, на биржу, не очень-то было приятно поймать на себе порой взгляд этого разъяренного вояки, его дяди, который строевым шагом шел в правление Бунделкундского банка, вооруженный своей ужасной бамбуковой тростью.
Впрочем, хотя было достоверно известно, что от баронета из-за скверного обращения сбежала жена и что он выказал себя трусом в неприятной истории со своим дядюшкой и кузеном; и хотя сам он был, бесспорно, нелюбим и непопулярен в Сити, — его репутация чрезвычайно умного дельца держалась прочно, фирма пользовалась заслуженным кредитом, и люди вели с ним коммерческие дела, вопреки всем неверным женам и рассерженным полковникам.
Когда Томас Ньюком поссорился со своим племянником, мистер Хобсон Ньюком, второй компаньон их банкирской конторы, как мы помним, навестил полковника Ньюкома — одного из членов британского правления Бунделкундского банка и выразил надежду, что, несмотря на личные раздоры, разумеется мешающие брату держать у них свои деньги, деловые отношения представляемой им фирмы с домом Хобсонов нисколько не пострадают. Мистер Хобсон Ньюком с обычной своей веселой прямолинейностью заверил родственника, что, при всех его неладах с Барнсом, в их конторе у него остается верный друг, и, поскольку сделки между фирмами обоюдовыгодны, управляющий Индийской компанией может по-прежнему вести дела с "Братьями Хобсон". Словом, Бунделкундский банк посылал свои грузы "Братьям Хобсон" и те аккуратно оплачивали их счета.
Кое-кто из деловых знакомых полковника Ньюкома, в том числе его агент мистер Джолли и особенно предприимчивый друг нашего старика — мистер Шеррик, рекомендовали ему соблюдать всевозможную осторожность в отношениях с этим банкирским домом, а то как бы там не сыграли с ним злую шутку. Оба они рассказывали, что Барнс Ньюком, в ответ на переданные ему нелестные отзывы полковника, не раз говорил следующее:
— Да, я знаю, что мой вспыльчивый и взбалмошный индийский дядюшка злится на меня из-за одного глупого недоразумения, в котором по упрямству не желает разобраться. Чем же я отвечаю на его нескончаемые обвинения и брань? Могу ли я забыть, что он — сын моего деда, пожилой человек, совершенно лишенный светских и деловых качеств? И поскольку он представляет этот индийский банк (ну и головы же там — нашли ведь кому поручать представительство в Англии!), я посильно стараюсь быть полезным Компании. И вообще их бестолковые директорабелые и цветные — немало обязаны той поддержке, которую им оказывает наш банкирский дом. А не по вкусу мы им пусть к нам не обращаются. Мы проживем без них и без их кредита! Наша фирма была ведущей за полвека до их появления на свет и останется такой же, когда про них все и думать забудут.
