— Нет, не в этом дело. Надо напасть на тюрьму! Ну, в цитадели которая… Там полно таких, кому нечего терять, да и не ждут от нас такой наглости.
Халкос удивленно воззрился на капитана:
— Откуда знаешь про запасной арсенал?!
— Так у них там еще и арсенал есть? Совсем хорошо… А народу много охраняет, не знаешь?
— Две полные роты, — чуть задумавшись, вспомнил Халкос. — Но это не армия, так, стражнички со списанным старьем. Даже подчиняются магистрату, а не Клеомену. Там только палачи в подземельях — от Огненной Палаты, так-то тюрьма городская. Если успеем до подхода церковников — будем как сыр в масле кататься.
— А этих что, тут оставим? На хвост не сядут?
— Мало их, высунутся из-за баррикады — все лягут. Конечно, человек сто пусть тут крутятся.
— А фрегаты?
— Которые в порту, что ли? Да пусть их. Не до них сейчас. Сюда не дострелят — и ладно. В общем, давай-ка разделимся: ты изображай тут битье лбом в стену, а я с остальными двинусь тюрьму брать. Глядишь, и Лендгрейв в город проберется. С него станется.
— Ладно. А я попробую пощупать порт, попытка — не пытка.
— Эй, за мной! — обернувшись к запрудившей улицу толпе, крикнул Сагони. Бардак, конечно, жуткий, то ли дело на корабле, где каждый знает свое место и свое дело. Но где взять настоящую армию в этой толпе обнищавших, оборванных, измученных владычеством фанатиков? Уже то, что так много людей преодолели страх и решили сражаться за родной город, заслуживает наивысших похвал. — В тюрьме у многих родные? Айда их выручать! Сворачиваем на улицу Мясников!
Над толпой чадно горят факелы, над морем голов качаются подобранные на местах боев пики, ружья и мушкеты, откуда-то появились старинные копья, секиры и арбалеты, но куда больше «оружия» типа плотницких топоров, насаженных на длинные палки пил, кузнечных кувалд и тяжелых цепей. Кому не хватило даже такого добра, красуются с кухонными ножами, вывороченными из мостовых булыжниками и из стен первых развалин — кирпичами. Заметны ножки от стульев, наспех заточенные и обожженные колья, кухонные ножи и даже кастеты. Да, кастет против мушкета — это нечто, а ведь будут и пушки.
Но страха в разноликой толпе не заметно, сгорел он в пламени взращенной за века ненависти. Когда, засыпая вечером, день за днем опасаешься стука солдатских сапог в дверь — просто потому что сосед оказался доносчиком на содержании «Огненной Палаты», и ему приглянулось твое жилье, твое дело или даже твоя жена. Когда каждый, как обычно в каменных джунглях — сам за себя, остается только бояться и молиться. И знать, что соседи лишь радостно вздохнул: «Не я!» — и начнут натянуто зубоскалить во след, мол, попался, еретик поганый! Не потому, что верят в обвинения — просто чтобы не стать следующими. Ты — один. И потому — бессилен.
Но здесь никто не был один. Их всех подняла ненависть. Она же спаяла моряков и плотников, могильщиков и кузнецов, купцов и воров, трактирщиков и проституток — в единый, многоногий, многорукий и многоголовый организм. И этот организм жаждал крови. Возможно, сперва и своей. Но уж потом, обязательно — вражеской.
Послушная воле поднявшихся первыми, толпа качнулась в боковой, замусоренный переулок. Спеша, чтобы не оттерли от группы, Сагони протискивался на улицу Мясников. Уже в спину услышал слова Халкоса:
— Там площадь, а на стенах пушки! Смотри, всех не положи!
«Спасибо за предупреждение, — подумал Сагони, уже отделенный от друга углом первого дома улицы Мясников. — Как будто у нас есть выбор».
Улица тянулась и тянулась — Сагони знал, по ней можно подойти прямо к Церковной, на которой стоит кафедральный собор. Если на перекрестке у собора свернуть на святого Евтихия и пройти еще шагов двести — начнется площадь, за которой подпирает небо прежняя городская цитадель, ныне тюрьма. Когда-то она была единственным, что уцелело в частью сгоревшем, частью снесенном катком кипятка городе: слишком уж прочно строили самые первые, полторы тысячи лет назад поселившиеся здесь амритианцы. Сагони слышал, с нее и началось строительство нового, уже воцерковленного Медара. Конечно, здания внутри почти все выгорели, а единственную уцелевшую часовенку Амриты перестроили в церковь. Остальные здания тоже отремонтировали — вот только уже не для защиты города, а чтобы было, где держать «грешников, еретиков и язычников», вынимая из них душу. А такие находились снова и снова, хоть и почти все старое население города погибло в Катастрофе.
Но древние камни, почему-то хотелось думать Сагони, помнят, кто их поставил и скрепил. Может, это хоть немного усложнит жизнь господ палачей. Совсем ненамного. И если там площадь, открытая всем ветрам и, конечно, картечи в упор… Лаэй Пеннобородый, ну и мясо же будет!
— Огонь!
Раскатисто рявкнули кулеврины, басовито рыкнули картауны. Тринадцать орудий — пять, увы, достали обороняющиеся в деревне — да еще заряженные картечью, да еще со ста шагов — страшная сила. Будто коса смерти повела по надвигающимся на деревню тельгаттейцам. Афандис даже крякнул от удовольствия — такого он все-таки не ожидал.
— Заряжай!
Его люди — еще недавно третий батальон Третьего Тельгаттейского полка имени какого-то там святого, суетились у трофейных орудий. Там, где удалось взять живьем расчеты, дело что быстрее. Наемникам были очень дороги их жизни, а в кого стрелять — в принципе плевать. В язычников — так в язычников, в тельгаттейцев — так в тельгаттейцев. А когда им еще пообещали пограбить местных богатеев, пользуясь восстанием в городе — так и вообще работать стали не за страх, а за совесть. Проститутки в форме, прости Богиня…
— Огонь! — дождавшись, пока справятся новоявленные канониры (парочка расчетов, увы, успела сбежать) забьют ядра и порох, скомандовал Афандис. — За Медар! — и снова его слова тонут в пушечном грохоте.
Пока им просто неприлично везло. Перестреляв офицеров и всех искренне «воцерковленных», солдаты медарского батальона хлынули обратно. Темнота и дым помогли: их заметили, когда разворачивать пушки стало некогда. Нет, прикрытие, конечно, было — но рассчитано на кое-как вооруженных, не обученных воевать крестьян, или на крохотную, не больше взвода, группу солдат. Никак не на батальон. Даже на такой. Беглый огонь мушкетеров сдул большую часть вражеских стрелков. Пикинеры и гренадеры довершили дело. А уж самим пушкарям оставалось только поднять ручки к небу и выполнять все, что от них требуют. И прежде всего — чуть поправить наводку, чтобы накрыть мост через реку, сад и «свой» берег. Не дело, если под огонь попадут союзники.
— За Медар — огонь!!!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
