По крайней мере, на тело. Потому что, если я позволю Элен убить Лайю, души у меня уже не будет.
– Если ты хочешь убить ее, – сказал я Элен, – тебе придется сперва убить меня.
Слеза скатилась по ее щеке, и на мгновение я заглянул ей в самую душу. Она хотела этого до безумия, но не враг ее удерживал. Я.
Мы были друг для друга всем. И я предал ее. Снова.
Вдруг я услышал удар – безошибочный звук стали, вонзившейся в плоть. Лайя рухнула вперед так внезапно, что Прорчица упала вместе с ней, все еще сжимая руки девушки. Волосы Лайи разметались грозовым облаком вокруг нее, но я не видел ее лица, ее глаз.
– Нет! Лайя! – я кинулся к ней, стал трясти, пытаясь перевернуть. Но не мог скинуть с нее проклятую Пророчицу. Женщину била дрожь, ее роба запуталась в юбках Лайи. Лайя молчала. Ее тело безвольно обмякло.
Я заметил рукоять кинжала, упавшего на помост, и быстро расползающуюся лужу крови. Невозможно потерять столько крови и остаться в живых.
Маркус. Слишком поздно я увидел его позади помоста. Слишком поздно осознал, что нам с Элен следовало не рисковать и убить его.
Меня поразило, как смерть Лайи всколыхнула толпу, амфитеатр взорвался оглушительным ревом. Тысячи голосов кричали одновременно. Дед ревел громче раненого быка.
Маркус вспрыгнул на помост. Я знал, что он направляется ко мне. Но мне и хотелось, чтобы он подошел. Хотелось выбить из него жизнь за то, что он сотворил. Но почувствовал, как Каин положил руку мне на плечо, пытаясь удержать. Затем распахнулись ворота амфитеатра. Взмыленный конь галопом ворвался на ристалище. Маркус дернулся, потрясенный, огляделся вокруг во внезапно наступившей тишине. Конь вздыбился, и всадник соскочил на землю.
– Император, – крикнул легионер. – Император мертв! Династия Тайа пала!
– Когда? – вмешалась Комендант. На ее лице ни капли удивления. – Как?
– Нападение Ополченцев, сэр. Его убили по пути в Серру. Через день он был бы в городе. Убили и всех, кто с ним был. Даже… даже детей.
«Ждущая лоза обовьет дуб и задушит его. Путь станет ясным в самом конце». Об этом предсказании несколько недель назад говорила Комендант в своем кабинете, и сейчас те слова обрели смысл. Лоза – это Ополчение. Дуб – сам Император.
– Подданные Империи, курсанты Блэклифа, Претенденты, будьте свидетелями! – Каин отпустил меня. Его голос прогремел над амфитеатром, сотрясая его фундамент и заставляя народ подавить панику. – Итак, осуществилось предсказание Пророков. Император мертв, и новый правитель должен прийти к власти, чтобы сохранить Империю. Претендент Витуриус, у вас был шанс доказать свою верность. Но вместо того чтобы убить девушку, вы защищали ее. Вместо того чтобы выполнить мой приказ, вы нарушили его.
– Естественно, нарушил! – возмутился я, не веря в происходящее. – Это Испытание верности было испытанием для меня одного, больше ни для кого. Я – единственный, кому она небезразлична. Это Испытание – насмешка…
– Это Испытание показало нам то, что требовалось узнать: вы недостойны быть Императором. Вы лишаетесь имени и ранга. Вы умрете завтра на рассвете. Вам отрубят голову на площади Блэклифа. Ваши сокурсники будут свидетелями вашего позора.
Два Пророка сковали мне цепями запястья. Я прежде не видел цепей. Они взяли их из воздуха? Но я был слишком потрясен, чтобы сопротивляться. Пророчица, что держала Лайю, с трудом подняла тело девушки и спустилась с помоста.
– Претендент Аквилла, – продолжил Каин, – вы хотели убить врага. Но дрогнули, когда столкнулись с Витуриусом, уступив его желаниям. Такая преданность достойна восхищения. Но это не качество Императора. Из всех трех Претендентов только Претендент Фаррар совершил попытку выполнить мой приказ без сомнений и с непоколебимой верностью Империи. Таким образом, я называю его победителем Четвертого Испытания.
Лицо Элен побелело как мел. Она, как и я, не верила, что пародия, развернувшаяся перед нашими глазами, происходит наяву.
– Претендент Аквилла, – Каин выдернул меч Элен. – Вы помните свою клятву?
– Но вы не можете…
– Я сдержу свою клятву, Претендент Аквилла. А вы свою сдержите?
Она смотрела на Пророка как на любовника-предателя, затем взяла меч из его рук.
– Сдержу.
– Тогда преклоните колени прямо сейчас и присягните на верность, ибо мы, Пророки, провозглашаем Маркуса Антония Фаррара Императором, Предреченным, Главнокомандующим Армии, Непобедимым Владыкой Государства. А вас, Претендент Аквилла, именуем Кровавым Сорокопутом, его правой рукой и мечом, свершающим казни по воле Императора. Вы должны хранить верность до самой смерти. Клянитесь.
– Нет! – зарычал я. – Элен, не делай этого!
Она повернулась ко мне, и ее взгляд точно нож полоснул меня. «Ты это выбрал, Элиас, – сказали ее глаза. – Ты выбрал ее».
– Завтра, после казни Витуриуса, мы коронуем Предреченного. – сказал Каин и посмотрел на Змея. – Империя твоя, Маркус.
Маркус, улыбаясь, кинул взгляд через плечо, и я внезапно узнал это выражение, которое видел сотни раз. Так он смотрел на своего брата, когда оскорблял недруга, выигрывал бой или еще каким-нибудь образом хотел позлорадствовать. Но тотчас его улыбка увяла. Потому что здесь не было Зака. Лицо Маркуса стало пустым. Он посмотрел на Элен без тени тщеславия. Его полное отсутствие чувств заморозило мою кровь.
– Твоя присяга, Аквилла, – сказал он плоско. – Я жду.
– Каин, – крикнул я. – Он не подходит. Ты же знаешь это. Он безумен. Он разрушит Империю.
Никто меня не слушал. Ни Каин. Ни Элен. Ни даже Маркус.
Когда Элен заговорила, она выглядела так, как и должна выглядеть маска: спокойной, собранной, бесстрастной.
– Я присягаю на верность Маркусу Антонию Фаррару, – произнесла она. – Предреченному Императору, Главнокомандующему Армией, Непобедимому Владыке Государства. Я буду его Кровавым Сорокопутом, его правой рукой, мечом, вершащим казнь по его воле. До самой смерти. Клянусь.
Затем она склонила голову и протянула Змею свой меч.
Часть III
Тело и душа
45: Лайя
– Если хочешь жить, девочка, делай вид, что ты мертва.
Среди шума толпы, внезапно разорвавшего тишину, я едва расслышала сдавленный шепот Пророчицы. Я замолчала, ошеломленная: та, кого меченосцы чтят как святую, по какой-то причине хотела меня спасти. Под тяжестью ее веса я повалилась на помост, и в этот миг Маркус вонзил кинжал женщине в бок. Кровь заструилась по платформе, я вздрогнула, с ужасом вспомнив, как в такой же луже крови умирала Нэн.
– Не двигайся, – велела Пророчица. – Что бы ни происходило.
Я последовала ее совету и не шевелилась, даже когда Элиас выкрикнул мое имя и попытался стащить ее с меня. Даже когда гонец сообщил об убийстве Императора, а Элиаса приговорили к смерти и заковали в цепи. Все это время я оставалась неподвижной. Но когда Каин объявил о коронации, я сдержала вздох. После коронации всех заключенных-смертников казнят. Это значило, что если Ополчение не вызволит его из тюрьмы, Дарин умрет уже завтра. Или же нет?
Мэйзен уверял, что Дарин в камере смертников в Беккаре, а Элиас сказал, что в Беккаре нет таких камер.
От разочарования хотелось кричать. Мне необходимо все прояснить. Мэйзен – единственный, кто мог мне в этом помочь, и для этого мне надо было выбраться отсюда. Но я не могла просто встать и уйти. Все думали, что я мертва. И даже если бы я могла уйти, Элиас только что пожертвовал жизнью ради меня. Я не могла бросить его. Я лежала, не зная, что делать, но Пророчица решила за меня.
– Двинешься сейчас, и ты мертва, – предупредила она, поднимаясь с меня.
Пока все увлеченно следили за происходящим, она подняла меня и понесла к воротам амфитеатра.
Мертва. Мертва. Я практически слышала голос женщины в своей голове. Притворяйся, что ты мертва. Ноги и руки болтались, голова качалась. Я держала глаза закрытыми, но когда Пророчица запнулась и чуть не упала, на миг они распахнулись сами собой. Однако никто не заметил – Аквилла как раз давала свою клятву. Я взглянула на Элиаса. И хотя я видела, как схватили моего брата, как убили моих родных, хотя я страдала от побоев и едва не умерла сама, мне никогда не доводилось встречать такого безнадежного отчаяния, какое читалось в глазах Элиаса.
Пророчица выпрямилась. Еще двое шли рядом с ней, как старшие братья, которые с обеих сторон поддерживают свою сестру и охраняют ее от грубой толпы. Кровь женщины пропитала мою одежду, став невидимой на черном шелке. Она потеряла так много крови, что я не понимала, как у нее вообще хватало сил идти.
– Пророки не могут умереть, – сказала она, стиснув зубы. – Но кровью истекать мы можем.
Мы вышли за ворота амфитеатра, и, оказавшись в нише, женщина поставила меня на ноги. Я ждала, что она пояснит, почему подставила под кинжал себя, хоть тот предназначался мне, но она пошатнулась, и собратья подхватили ее. Я оглянулась на амфитеатр, где на коленях стоял Элиас, закованный в цепи. Разум твердил, что я не в силах ничем ему помочь, а если и попытаюсь, то умру. Но я не могла заставить себя уйти.
