«А пока не подоспела подмога, будешь ты вертеться как белка в колесе. Исхитряйся как хочешь, а печенегов на Киев пропустить не должен. Всё чутьё своё темницкое, весь опыт воинский применяй, а врагу стань неодолимым заслоном!» — наказывал сам себе Веряга.
Разделив тьму, он велел одной части скакать по степи, поднимая пыль, будто их не менее трёх-четырёх тем. Сам же с другой половиной незаметно оврагами и перелесками ушёл к непровскому берегу.
Без излишней суеты каждый занял своё место в боевом порядке. Какое-то время русы стояли, выжидая. Некоторые поднимали очи к сияющему Хорсу, прося у него ярой силы. Иные вдыхали широкой грудью вольный, настоянный на степных травах воздух и молили Стрибога дуть в сторону врагов и засыпать прахом их раскосые очи. Третьи вспоминали оставшихся в Киеве родных и проникались мыслью, что их жизни зависят, может быть, от исхода этого боя.
Едва печенеги приблизились, как на них с воинственными кличами ринулись русские полки. В тот же миг засадная конница, стоявшая в перелеске, по знаку Веряги воздела мечи и, провозгласив славу Перуну, неожиданно ударила сбоку.
Теперь русы рубились не как день тому, а отчаянно и яростно. Эта битва была правой, а значит, силы у каждого воина прибавлялось втрое.
Ждавшие встречи с обещанной хазарами Славянской тьмой печенеги были ошарашены внезапным нападением. И не могли вначале понять, сколько русских тем противостоит им. Поэтому после первой стычки, опасаясь попасть в русское коло печенежская конница быстро отошла в степь.
Между тем в Киев приспел гонец.
— Отворяй! — крикнул он охоронцам у городских ворот. — Срочное послание княгине-матери и воеводе Свенельду от темника Веряги!
Вскоре по всему Киеву с быстротой молнии разнеслась весть о том, что Веряга сразился с вражеской тьмой. А та тьма оказалась Славянской, состоящей из хазарских невольников, которых отправили на подмогу печенегам. Веряга разбил ту тьму, многих взял в плен, и скоро они будут в Киеве. Сам же темник преградил путь печенегам у Перуновой Прилуки и просит помощи.
Свенельд немедля выслал к нему Лесину с его тьмой.
А кияне ещё долго были взбудоражены сообщением о хазарских славянах, и, когда унылая вереница пленников вошла в град, крики «Ганьба» преследовали их повсюду. Старики плевались, а мальчишки швыряли камни. А иные сердобольные жёны одёргивали отроков, говоря, что не по своей воле по шли супротив Киева эти несчастные, а по принуждению, ведь у них там тоже дети и семьи остались…
По велению княгини Ольги часть пленных тут же была продана киевским купцам и боярам для домашних работ. Те, кто владел ремеслом, были приставлены в помощь кузнецам, скорнякам и медникам. Большую же часть ждала тяжкая участь быть проданными византийцам и прочим чужеземцам в вечное рабство.
В Киев со всех сторон продолжали сходиться ратники и дружинники. Однажды утром послышался шум, и густая туча пыли встала на дорогах со стороны захода солнца. Кияне испугались: неужто враг незаметно к самым стенам подобрался? Но уже отворялись ворота, и в Киев вступала Волынская рать, встреченная громкими криками и ликованием.
Свенельд велел дать всем хмельной браги, брашна и два дня на отдых и сборы. После Волынской тьмы подоспели смоленчане и другие.
Киев готовился к обороне и, на всякий случай, к долгой осаде.
А на полудне, где раскинулись широкие степи, где Непра течёт, повернув на заход, и самые страшные пороги Несыть, Волногон и Вертун преграждают ей путь, там, у Перуновой Прилуки, идёт большая скачка русской и печенежской конницы.
Молодой печенежский князь Курыхан спешит прорваться на полночь, понимая, что чем скорее соединится он с хазарским Яссаахом, тем крепче ударят они по русам, тем вернее будет победа и богаче добыча.
Только встал на его пути темник Веряга со своими двумя полутьмами. Схватились они, будто могучие барсы. Неизмеримо больше воинов и молодого натиска у Курыхана, а у Веряги опыта и смекалки. Да и выучка у русов отменная, — действуют слаженно, без суеты, однако везде поспевают. Недаром Веряга был одним из лучших киевских темников, на расстоянии чуял он противника и, казалось, читал все его тайные замыслы. Русы объявлялись то у порожских курганов, преграждая путь печенежской коннице, то борзо смещались к восходу, так что казалось — они были везде. Только что были здесь, глядь — уже птицами летят по степи, чтоб перенять печенегов в другом месте. И видит Курыхан, что русов меньше числом, да нападают они столь дерзостно, что поневоле закрадывается мысль: где-то неподалёку скрываются основные силы противника.
Незаметно, будто степной волк, подкрался очередной вечер, а за ним ночь раскинула над землёй тёмно-синий полог, будто огромный шатёр, усеянный золотой вышивкой звёзд.
В печенежском стане прямо под открытым небом уснули запылённые и уставшие воины, крепко сомкнув чёрные как ночь раскосые очи. Степной ветер, пролетая меж шатрами вое начальников, шевелил выбившиеся из-под кожаных шлемов, отороченных лисьим и волчьим мехом, тёмные волосы спящих на земле кочевников, а потом мчался обратно в степь, разнося далеко окрест крепкий дух человеческого и конского пота, навоза, сыромятных ремней, кисловатый запах мехов с хмельным кобыльим молоком.
У небольшого костра, защищённого с северной стороны от ветра и взоров противника растянутой шкурой, стоял молодой князь Курыхан, теребя короткую плеть с украшенной серебром и дорогими каменьями рукоятью. Иногда он резко взмахивал ею в воздухе, как бы подкрепляя раздражённый тон своих слов. Напротив, неотрывно глядя в пламя, сидел, скрестив кривоватые ноги в мягких кожаных сапогах, коренастый пожилой военачальник.
— Что молчишь, Саят? Не ты ли учил меня воинским хитростям? День проходит за днём, будто лошади в табуне, а я кладу своих лучших воинов и не могу пробиться к Киеву. Что подумает обо мне Яссаах? Ну, отчего молчишь? — повысил голос Курыхан, стеганув плетью по голенищу.
— Хитёр, будто степной лис, и ловок, как камышовый кот, этот рус Феряга, — степенно обронил старый печенег. — Каждый наш шаг чует, оттого что много нас…
— Что ж, ты предлагаешь мне свои тьмы по степи рассеять, чтоб русы нас поодиночке перебили? — гневно сверкнул очами Курыхан и так сжал рукоять плети, что косточки его смуглой руки стали жёлтыми, как высохшая трава.
Старый печенег оторвал взор от огненных языков и пронзительно взглянул на молодого, прищурив свои и без того узкие глаза.
— Нет, могучий хан, напротив! Я предлагаю вступить в открытый бой с Ферягой. А тем временем десяток наших лучших воинов зайдут с тыла и убьют его. Мы обезглавим русское войско и тогда покончим с ним.
Курыхан быстро сообразил, что придумал его советник, старый опытный Саят.
— Почему десяток, пусть пойдёт сотня!
— Нет, хан, сотня воинов — много следов. Русы увидят, будет погоня. А десятку затеряться легко, будто горсти песка средь травы…
— Хоп! Будь по-твоему! — согласился Курыхан, засовывая плеть за голенище. — Только сам отбери лучших лазутчиков да напомни им — не привезут мне голову руса, тут же лишатся своих!
Ночная тьма ещё только собиралась уступить место Заре, когда десять печенежских воинов в полном молчании покинули стан и растворились в предрассветной мгле бесшумными тенями.
Восходящее солнце застало их далеко в пути, скачущими к русскому северу по широким степям, поросшим седыми ковылями, жёлтыми зверобоями, зелёными пыреями и душистыми чабрецами, всё дальше и дальше, пока не убедились, что пробрались далеко в тыл. Потом повернули к Непре, вышли на след русской конницы и поскакали обратно.
Опытные и сильные воины, они не только умели мастерски владеть мечом, луком и ножом, но и продвигаться по чужой земле, оставаясь незамеченными, не ввязываться ни в какие стычки и избегать случайных встреч, даже если это были мирные жители. Кусок вяленой конины или баранины, горсть ягод, вода из ручья — вот всё, что служило им пищей. Их кони, как и хозяева, могли переносить голод и жажду, скакать всю ночь напролёт, терпеливо ждать.
Некоторые из печенегов понимали русскую речь, а двое неплохо говорили по-русски.
Наконец, достигнув непровской излучины, они вышли к порогам, взобрались на курган и увидели перед собой как на ладони рассыпавшуюся русскую и печенежскую конницы, которые вели жестокое сражение между собой.
Спустившись в овраг, лазутчики стали приближаться к полю битвы. Здесь, в тылу русского войска, они были вдесятеро осторожнее, стараясь не издавать ни звука, переговариваясь в основном знаками и ловя чутким ухом каждый шорох. Копыта лошадей были обвязаны мягкой кожей с прокладками из сухой травы.
Темник Веряга на гнедом жеребце стоял на кургане, приставив ладонь ко лбу, чтоб не слепили солнечные лучи, и глядел, как две тьмы, разворачиваясь на ходу крыльями, сходятся с печенежскими ударными силами. На сей раз противникам не удалось избежать боя… Хорошо, что накануне подоспел на подмогу Лесина, две тьмы — это уже не одна!
