— Сжечь ведьму! — Доносился со всех сторон этот безжалостный призыв, чьё семя бросил в благоприятную для того почву и зародил в умах тёмных людей этот божий человек.
— Михаил. — Услышала она вдруг имя своего собственного мужа, и вздрогнула от неожиданности. — Где Михаил?
— Тут я, святой отец. — Вперёд вышел здоровенный мужик, с возрастом ставший немного сутулым, словно какой-то тяжёлый груз носил он на своих широких плечах всё это время и ноша та, будто не позволяла ему выпрямиться в полный рост.
— Михаил, где твоя жена? Она лучше всех должна помнить ту старуху в лицо. — Возбуждённо проскрипел старый священник.
Её муж обернулся, прошёлся хмурым взглядом по толпе, но к счастью не смог её выделить среди множества освящённых неясным светом факелов хмурых и измученных лиц. Милинда вздохнула с облегчением.
А между тем и стоявшие рядом с нею люди тоже стали оглядываться по сторонам, Милинда же наконец-то успокоилась и на лице её проступила твёрдая решимость.
Сначала она сделала один неуверенный шажок назад, потом более уверенный второй, затем и вовсе шагнула с полной уверенностью, а вскоре уже и полностью скрылась в наступающих сумерках, пока её не успели заметить и не взялись за её поиски всерьёз.
Она скрылась под сенью деревьев, развернулась и, подобрав длинный подол, чтобы он не мешал, побежала.
Милинда бежала и бежала, а между тем решимость её с каждым новым шагом угасала. Она была одна посреди ночного леса, она не знала точно куда идти и сколько времени это у неё займёт. Она была напугана, ей было холодно, и она уже начинала хотеть есть. Слёзы обиды, страха и отчаяния текли по её щекам, а она растирала их грязным рукавом, рисуя на щеках тёмные разводы. Она спотыкалась, падала, но поднималась вновь и продолжала упрямо двигаться вперёд.
Вначале она всё больше бежала, а теперь просто шла, едва переставляя ноги от усталости, и опираясь на сменяющие друг друга деревья. Она примерно поняла, где именно должна была находиться та самая избушка, в которой, по словам святого отца, обитала ведьма, вот только насколько она помнила, идти до неё надо было несколько дней. А этого обстоятельства она как-то не учла, второпях сбегая от своих же соплеменников, что были знакомы ей с самого рождения. В связи с этим вставал вполне резонный вопрос правильно ли она поступила?
Останавливаться Милинда не желала, страшась оставаться на месте, больше даже той неопределённости, что могла поджидать её где-то впереди. Обессилевшая, исцарапанная и голодная она остановилась только утром, где, не в силах что-либо предпринять, просто сползла по стволу тоненькой молоденькой берёзки, что подставила ей своё пятнистое плечо, почувствовав отчаянное состояние женщины. Так, сидя на коленях и всё ещё прижимаясь к грубой коре всем телом, она и провалилась в глубокий сон.
А тем временем в деревне, которую она ещё только вчера покинула, народ собирался к выступлению. Со всех близлежащих деревень были отобраны добровольцы и не только, несколько самых сильных мужчин. Остальных оставили с женщинами, стариками и детьми и миссия их была ни в коем случае не менее уважительная, чем у вызвавшихся в поход на ведьму храбрецов. Кто-то ехал на лошадях, а кто-то и шёл пешком, причём первых было гораздо меньше чем вторых. То, что они ещё вчера решили выступить утром, Милинда не знала, убежав раньше, чем они окончательно определились, оттого-то она так и торопилась. Такое решение было принято единогласно и нужно отметить, что страх перед темнотой занимал при принятии этого решения не самое последнее место. Как выяснилось, Милинда оказалась решительнее, смелее, а в помыслах своих и гораздо благороднее, чем многие из здесь и сейчас собравшихся. Но они этого, к сожалению, тоже не знали.
Проснулась Милинда только после полудня, примерное время она узнала по солнечному диску, что, едва виднеющийся над горизонтом, когда она остановилась, теперь уже находился в зените. Она сонно потёрла красные глаза и испуганно осмотрелась, вспоминая о том, что с ней произошло, и как она вообще здесь очутилась. То, что ей удалось вспомнить, отнюдь не радовало, по крайней мере, хорошего в её поспешном бегстве было мало, особенно для неё самой. Но теперь ничего уже не поделаешь, не возвращаться же домой, после того как она проделала такой путь, тем более правдоподобных объяснений своему столь резкому исчезновению и ночному отсутствию она не находила. Да и то, что она задумала, всё же надо было выполнить до конца.
Она тяжело вздохнула, отряхнула платье и волосы от листвы, щепок и кусочков коры, оглядела свои исцарапанные руки, что теперь ужасно щипали, чесались и саднили, и пошла вперёд. Туда, куда, как ей казалось, ей и следовало идти, чтобы добраться до своей конечной цели.
К вечеру она уже обглодала несколько ягодных кустов, но без сомнения была всё ещё голодна. Очень хотелось и пить, вот только дождя давно уже не было, как не было и луж, где могла задержаться спасительная влага, а губы между тем уже потрескались, а рот иссох. Урчащий желудок тоже хорошего настроения отнюдь не прибавлял.
Милинда всхлипнула и снова двинулась вперёд. У неё совсем не было другого выхода. Она долго блуждала по лесу, иногда ей казалось, что она безвозвратно заблудилась и неминуемо погибнет, даже если и не от клыков и когтей хищников, то уж точно от голода и жажды, но ничего не могла с этим поделать. Острое чувство вины сжигало её изнутри, а сердце её готово было и вовсе разорваться на куски при виде той несправедливости, что творилась вокруг. И самым ужасным было осознание собственной к ней причастности. Она не знала, что и думать о событиях последних месяцев, но что-то её во всём этом очень смущало….
В тот вечер, когда Питер вернулся домой такой помятый, в потрёпанной одежде и с рваной раной на руке, она сразу же поняла, что произошло что-то непоправимое, что-то что никто изменить был не в силах. Он ничего не ответил тогда на её расспросы. Но взгляд его горел таким торжеством, и в торжестве том, казалось, не было и капли добра, одна лишь жгучая ненависть. Она не знала, к ней ли она относится, к тому ли кто поднял на него руку или ко всему человечеству в целом, но она, хоть и была его матерью, тогда невольно отшатнулась от своего родного сына. Столько в его взгляде было злобного триумфа. Он злорадно ухмыльнулся ей в лицо и завесил занавеску прямо у неё перед носом.
Она не решилась отодвинуть полотнище в сторону и зайти к нему, столь велик был её страх перед истинным злом, мелькнувшем тогда в его взгляде. Может быть, она поступила так зря? Но, как бы там ни было, теперь уже было поздно рассуждать на эту тему. Тогда Милинда постаралась перевести свои мысли и начавшее расти чувство опасности в обычное русло, рассудительно предположив, что мальчишки они и есть мальчишки, а им свойственно иногда драться, и в этом нет ничего страшного.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
