— Даже если ты не разделяешь их веру? — удивился Веспасиан.
Александр усмехнулся.
— Ну, до известной степени разделяю, чтобы быть в их глазах человеком благочестивым. Например, недавно я заплатил за позолоту девяти ворот иерусалимского храма, так что они вынуждены считать меня своим. Вместе с тем в моём лице Рим имеет алабарха, не скованного религиозной догмой. То есть в глазах Рима я человек непредвзятый и справедливый.
— Флакк отзывался о тебе иначе, — сказал Веспасиан и тотчас понял, что перебил собеседника. — По его словам, последнее время ты выдвигаешь слишком много требований.
— О, это извечный вопрос александрийского гражданства, а также могут ли евреи селиться за пределами еврейского квартала, не говоря уже про статуи императора в их храмах. В последнее время я также пытался выступить посредником между нашими старейшинами и префектом по другому вопросу. Они хотят, чтобы он разогнал эту новую секту, которая в их глазах практикует ересь. Они видят в ней происки Рима против их религии.
— Но ведь это курам на смех! Рим не имеет к ней никакого отношения!
— Главный проповедник имеет римское гражданство.
— Павел? — нахмурился Веспасиан. — Но ведь, насколько мне известно, он сам страстный борец с этой ересью и пытается её искоренить.
— Он пытался искоренить так называемый «Путь». Четыре года назад, когда Павел был здесь, он всячески портил кровь любому, на кого только падало его подозрение. — Алабарх указал на весы: обе чаши застыли в идеальном равновесии. Веспасиан кивком подтвердил согласие на двенадцать процентов комиссии.
— Да, я встречался с ним в Киренаике. Его безжалостность не знала границ. Я велел его арестовать и первым же судном отправить назад, на Восток.
— Жаль, что ты не приказал его убить, — сказал Александр и сгрёб своё золото в мешочек, который положил в ящик стола. — Он утверждает, что по дороге в Дамаск пережил нечто вроде духовного прозрения. Пару месяцев назад он объявился из пустыни, где отшельником прожил три года, и без всякого разрешения принялся проповедовать. Утверждает, что так повелел ему сам Господь. К еврейской вере это не имеет никакого отношения, и по-своему он прав. Ибо проповедует он не обновлённую версию иудаизма, как то делали последователи «Пути», утверждавшие, что проповедь Иешуа бар Иосифа предназначалась только евреям. Он проповедует совершенно новую религию, и язычникам, и евреям, причём бог этой новой религии — наш, еврейский бог. Чего в ней нет, так это Торы. По его словам, Иешуа бар Иосиф есть сын божий, который пришёл в этот мир, чтобы умереть за грехи всего человечества и своей смертью искупить их. Лишь через него, Иешуа, проповедует Павел, те, кто искренне раскаиваются в своих грехах, будут жить вместе с богом в Царствии небесном, которое не от мира сего, вместо того, чтобы ждать воскресения из мёртвых в земном раю, который наступит в конце света, как полагают евреи. Этот Павел также нагнетает страх, утверждая, что конец света, или Судный день, как он его называет, близок, и надо быть готовыми к его наступлению. Кстати, забавно то, что он обвиняет евреев в том, что они распяли Иешуа, хотя распятие — типично римская казнь. К тому же, не будь он распят, на чём бы в таком случае Павел строил свои несуразные доводы? Надеюсь, теперь тебе понятно, почему наши старейшины, и не только они, так разгневаны?
— Да, я почувствовал это, как только вступил в еврейский квартал. Но почему Флакк не хочет ничего сделать с этим Павлом?
— Спроси его сам, — ответил Александр, возвращая золото Атафана в шкатулку. — Я не знаю, но думается, причина в том, что ему всё равно. Ведь что для Рима ещё одна религия? Ведь вы готовы принять любую.
— Верно, при условии, что она не требует от человека обрезания крайней плоти. Но эта новая, похоже, совершенно иная.
Александр закрыл шкатулку.
— Да, она иная и крайне опасная, ибо не признает земной власти. Её притягательность заключается в обещании спасения и воздаяния в грядущем мире, а не здесь и сейчас. Стоит позволить ей пустить корни, как философские основы нашей цивилизации коренным образом изменятся. Вместо того чтобы жить настоящим, люди начнут спорить о том, как лучше подготовиться к жизни после смерти. Я долго размышлял на эту тему и мне не даёт покоя вопрос, что станет с наукой и знанием, если люди в первую очередь озаботятся идеей бессмертия души.
— Боюсь, у меня нет ответа на этот вопрос, — честно признался Веспасиан, пока Александр Алабарх составлял расписку. — Хотя религия, которая не признает верховной власти императора, — каким бы тот ни был, — представляется мне опасной. Впрочем, надеюсь, это лишь небольшая секта, основанная одним человеком.
— Да, но она будет расти, — возразил Александр. — Проповедь Павла предназначена в первую очередь беднякам и рабам, которым нечего терять в этом мире. Так что идея спасения и воздаяния после смерти кажется им привлекательной. Павел крайне честолюбив. Ему кажется, что его таланты не получили должного признания, отчего он не смог занять подобающее ему место в обществе. Перед тем как отправиться в Дамаск, он просил, вернее сказать, требовал, чтобы верховный жрец выдал за него замуж свою дочь. Разумеется, тот ему отказал. Предполагаю, это стало последним ударом по его самолюбию, и он решил искать иных путей к власти, ибо вскоре после этого исчез. И вот теперь он вернулся и, как мне кажется, нашёл-таки способ перевернуть весь мир вверх дном и самому занять место в самом верху.
— Я поговорю с Флакком. Попытаюсь убедить его арестовать Павла, — сказал Веспасиан и тотчас понял, что Александр всё-таки сделал то, что и предрекал префект: втянул его в местные политические дрязги.
Александр улыбнулся и протянул ему расписку о получении золота Атафана.
— Спасибо, Веспасиан. Я был бы тебе весьма за это благодарен. Правда, одного ареста недостаточно. Павла нужно казнить.
Веспасиан посмотрел в пронзительноголубые глаза своего собеседника и понял: тот говорит серьёзно. Новая секта действительно внушает ему страх.
— Хорошо, Александр, я предложу Флакку это сделать, — согласился он, после чего встал и протянул руку. — А теперь мне пора. Меня ждут дела. Кстати, ты не мог бы подсказать мне, где я могу найти Феликса, управляющего покойной Антонии?
Алабарх через стол пожал ему руку.
— Сейчас он в городе. Ты найдёшь его в доме Антонии. Это рядом с гимнасием, с южной стороны.
Веспасиан вместе с Алабархом вышел во внутренний двор. Чтение Торы тотчас же прекратилось. В присутствии старших оба юноши почтительно встали.
— Сенатор Веспасиан, это мой старший сын, Тиберий, — сказал алабарх, указывая на того из мальчиков, что был выше ростом. Веспасиан дал бы ему лет семнадцать. — А это его брат, Марк.
Юноши склонили в поклоне головы.
— Я смотрю, ваш отец строго следит за вашим образованием, — заметил Веспасиан.
— Ему нравится нас мучить, — с улыбкой ответил Тиберий.
— Либо он пытается притупить наш ум бессмысленной зубрёжкой, — предположил Марк, который был на пару лет моложе своего брата.
Александр с гордостью посмотрел на сыновей и улыбнулся.
— За эту дерзость вам придётся выучить дополнительно пятьдесят строк. Я проверю их вечером.
— Сначала тебе придётся нас найти, — с лукавой улыбкой ответил Тиберий.
— Довольно, — рассмеялся Александр. — Марш учить уроки! Сенатор, позволь проводить тебя.
* * * Хотя Веспасиан передвигался в носилках, пот катился с него градом. Они двигались в западном направлении по Канопской дороге, и хотя до полудня было ещё далеко, палящий зной и полное безветрие делали пребывание на улице невыносимым, особенно в шерстяной тоге. В отличие от Кирены, построенной на плато и потому обдуваемой морским ветром, плоская Александрия казалась раскалённой печкой.
— Как вы только терпите эту жару, Гортензий? — спросил у опциона Магн. Он был в одной лишь тунике, но и та была мокра от пота. — В ваших шлемах и латах недолго изжариться заживо.
