Елизавета была благочестива и добросовестна, в Вене ее воспитывали в строгих правилах. Она дважды в день посещала мессу и проводила много часов за молитвенником. Первое — и, увы, далеко не последнее — потрясение она испытала, увидев, как дамы из Екатерининого летучего эскадрона с хихиканьем принимают святое причастие после мессы. Карл обнаружил, что прибытие жены не будет помешать его привычному образу жизни. Связь с Мари Туше продолжалась. Стараясь, чтобы жена почувствовала себя при дворе как дома, он мягко и нежно учил ее французским обычаям и манерам. Он любил обеих своих женщин, а они делили заботы о нем между собой. Генрих Анжуйский, не в силах удержаться от желания подразнить брата и досадить ему, тоже начал обучать Елизавету нравам французского двора в своем духа: он увивался вокруг нее на глазах у разъяренного короля. Анжуйский недавно завел привычку носить массивные серьги из драгоценных камней или огромных жемчужин, Карл в ответ велел пятидесяти своим егерям проколоть уши и продеть в них золотые кольца. Потом так же внезапно передумал и распорядился снять эти дурацкие украшения. Анжуйский получал удовольствие, дразня Карла, показывая королю, что он — выше его по всем статьям, единственное, чего ему не хватает — это короны. Никто из них и предположить не мог, что ему достанется даже не одна, а две короны…
Во время свадебных торжеств Екатерина и Карл вели секретные переговоры с папским нунцием, Фабио Франжипани. Ходили слухи, будто королева-мать уверила нунция, что теплый прием, оказанный недавно прибывшей принцессе Конде, был устроен в качестве приманки, дабы привлечь ко двору остальных гугенотов. Многие верили, что королева стремилась выманить в Париж Колиньи и двоих младших принцев-Бурбонов, Конде и Наваррского, чтобы схватить их и взять в плен. Архиепископ Санса, Николя де Пеллеве, сказал нунцию, что Сен-Жерменский эдикт был заключен с одной лишь целью: дать королю и королеве-матери возможность избавиться от иностранных солдат, помогающих мятежникам, усыпить подозрения протестантов и затем уничтожить их вождей. Он добавил: в среду гугенотов уже внедрены люди, имеющие приказ убить старших офицеров — ядом или клинком.
Король уехал на охоту, а Екатерина с невесткой принимали визиты с поздравлениями иностранных послов и вельмож. Главной темой для разговоров с визитерами стали планы изгнания из Европы нехристей-турок и образование союза для ведения священной войны. Екатерина и Карл противостояли созданию антитурецкой лиги, потому что турки традиционно были союзниками французов, и даже тайно послали султану в дар дюжину охотничьих соколов, до которых тот был весьма охоч.
Готовясь к великолепному въезду новой королевы в Париж, Екатерина ловко выколачивала деньги из всех возможных источников. Снова она заложила свои владения, чтобы достойно обставить предстоящее зрелище. В январе 1571 года, незадолго до церемонии Елизавета заболела бронхитом и слегла, находясь в Мадридском замке в Булонском лесу.
Карл и Екатерина заботливо ухаживали за ней. Отчаявшись развеселить супругу, Карл прислал к ней клоунов и танцоров. Как только она поправилась, король, Елизавета, Марго и Екатерина решили поразвлечься среди простонародной толпы. Одевшись горожанами, они посетили ярмарку в Сен-Жермене. Карл играл роль кучера, низко надвинув шляпу на лоб. Заметив одного из придворных, ехавшего по улице, он огрел его кнутом. Разъяренный, тот обернулся и уже приготовился было ударить обидчика, но Карл снял шляпу, и все присутствующие взревели от хохота. Такие грубые шутки король частенько позволял себе, пользуясь своей безнаказанностью. Посетив инкогнито ярмарку, Карл решил на этом не останавливаться; в следующий раз он раздобыл одеяние монаха-кармелита и возглавил процессию подобным же образом одетых друзей. Бдительный Алава не преминул доложить Филиппу об ужасающем святотатстве короля, постаравшись посильнее раздуть эту историю.
Пока Карл и его товарищи веселились вовсю, Екатерина пыталась выманить Жанну д'Альбрэ и ее сына из Ла-Рошель. В январе она отправила письмо Жанне: «Король желает посодействовать принцу Наваррскому в делах, и мы — и я, и король — с радостью примем его у себя вместе с вами». Ответ Жанны был намного откровеннее: «В большинстве моих крепостей ваш эдикт не принес никаких плодов. Лектур, Вильмюр, Памьер… судите сами, как вам повинуются». Так как король Португалии продемонстрировал свое равнодушие к брачному союзу с Марго, Екатерина все чаще мыслями возвращалась к возможности обвенчать дочь с Генрихом Наваррским. Родство по крови и тот факт, что будущий зять — номинальный лидер гугенотов и вчерашний враг, нисколько не волновал Екатерину. Однако для устройства этого брака ей требовалось заручиться не только поддержкой Жанны, но и специальным разрешением папы.
Для королевы же Наваррской причины не желать этого брака были весьма серьезными. Она не доверяла Екатерине и ее козням; она чувствовала отвращение к нравам двора, где царила Екатерина, и боялась, что это может испортить ее сына, слишком склонного прислушиваться к зову плоти.
Как очень преданная последовательница новой религии, она не могла допустить, чтобы обожаемый ею Анри попал в сети папистов и переменил веру. Однако, зная по себе, что такое материнское честолюбие, Екатерина понимала: она не ошибется, если сыграет на мечтах Жанны. Тем не менее в настоящий момент ни Жанна, ни Генрих явно не собирались приезжать в Париж, и королева-мать, временно забыв о них, всецело предалась подготовке предстоящего торжественного въезда и коронации Елизаветы.
6 марта 1571 года Карл совершил торжественный въезд в столицу. Поскольку и жених, и невеста вели род от Каролингов, эта тема активно обыгрывалась. Франсион и Фа-рамонд, мифические основатели французской и германской наций, всячески прославлялись, их статуи были установлены повсюду. Екатерина пригласила лучших художников и скульпторов того времени, дабы усладить зрение народа. Она поручила Пьеру де Ронсару воспеть церемонию в стихах, ученик Приматиччо, Николо дель'Аббате, написал портрет короля и королевы, а Жермен Пилон, скульптор, изваявший драгоценную мраморную урну для сердца Генриха II, получил заказ на изготовление скульптур, триумфальных арок и других необходимых декораций для празднества.
Екатерина была изображена в виде античной богини, держащей в руках карту Франции, а у ног ее разместились символы мира — лира, сломанный меч и два соединенных сердца. Это было прославление Екатерины-миротворицы. Вокруг статуи сосредоточились четыре других античных героини. Одна из них — любимица Екатерины, Артемизия, жена карийского царя Мавзола[51]. Легенда о ее преданности и горячей любви к мужу, даже после его смерти, была любимейшей у королевы-матери, и она часто сравнивала себя с Артемизией. Согласно легенде после кремации Мавзола Артемизия размешала его пепел с вином и выпила. Это символизировало ее верность и преданность: тело вдовы стало могилой для мужа. Она также выстроила ему усыпальницу в Галикарнасе, столь величественную, что слово «мавзолей» стало нарицательным, а сама усыпальница вошла в число чудес света. Выпив прах короля, Артемизия, помимо всего, также публично подтвердила свое право на регентство и продолжала править от его имени еще три года в середине четвертого века до нашей эры. В 1562 году, вскоре после смерти Франциска II, когда Екатерина фактически стала правительницей Франции, она поручила поэту Николя Уэлю написать историю Артемизии, а художнику Антуану Карону — проиллюстрировать ее; так была создана апология ее правления и закреплен прецедент права женщины на регентство.
Кортеж с Карлом во главе остановился у собора Нотр-Дам, где была исполнена благодарственная оратория, за которой последовал грандиозный пир. 11 марта Карл произнес в Парижском парламенте речь, в которой выразил особую признательность и почтение к матери. Он сказал слушателям: «После Господа, королева, моя мать — особа, перед которой я в неоплатном долгу. Ее доброта ко мне и моему народу, ее неустанный труд, энергия и мудрость помогли вести дела в государстве очень успешно, когда я, будучи ребенком, еще не мог сам взять эти дела на себя; даже тяготы гражданской войны не причинили королевству вреда».
Понятно, что эта дань уважения, как и все прочие детали празднества, была оркестрована лично королевой-матерью; в подтексте речи содержалось утверждение, что мать будет по-прежнему ведать государственными делами, тактично стоя за спиною сына. Несмотря на упоминание короля о том, как его матери удалось сберечь королевство во время гражданских войн, красноречивого отсутствия гугенотских принцев и многих знатных особ, которые заперлись в Ла-Рошель, невозможно было не заметить.
25 марта 1571 года Елизавета была коронована в Сен-Дени, там же, где короновалась сама Екатерина более двадцати лет назад. Официальный въезд в Париж состоялся четыре дня спустя. В ознаменование франко-германской дружбы новая королева прошла через арки, украшенные имперскими орлами и французскими лилиями. За несколько недель множество декораций, использованных еще для въезда короля, были переделаны. Изготовили также статую Екатерины, возлагающую венец из лилий на голову невестки, а одну арку венчала статуя Генриха II под названием «Защитник германских свобод» — имелся в виду его так называемый «променад к берегам Рейна» в 1552 году. Елизавета, двигаясь сквозь толпу в своем паланкине с пологом из серебристой парчи, очаровывала всех. На ней была мантия, отороченная королевским горностаем, расшитая лилиями и украшенная драгоценными камнями. Сказочная золотая корона, покрытая огромными жемчужинами, идеально подчеркивала красоту ее роскошных золотых волос, к вящему восторгу зрителей. Сопровождаемая деверями, герцогами Анжуйским и Алансонским, разодетыми не менее пышно, и огромной свитой, новая королева покорила Париж.
