— Кафе, — уточнил Константин. — Тут недалеко, минут пять езды, если ничего не имеете против Лэнд Крузэра. Или может пешком? А то попадем в пробку, застрянем…
В результате, уже минут через десять, они сидели друг напротив друга за столиком очень милого кафе и потягивали капучино — это сказочное открытие итальянцев, что благодаря изобретению кофемашин, распространилось сейчас по всему свету. Заведение Стелле нравилось, она бывала тут и раньше, правда в иной компании, совсем по другим поводам.
Городской гул пробивался сквозь оконные стекла, смешиваясь с шумом самого кафе. Возник равномерный звуковой фон от проезжающих мимо автомобилей, от льющейся на кухне воды, от работы вентиляции и от разговоров посетителей. Только свет заходящего солнца и этот шум, а еще глаза собеседника Стеллы.
Он перегнулся через столик, стараясь еще сильнее завладеть ее вниманием.
— Стелла, — как-то нарочито мягко произнес он, — я весьма уважаю ваши убеждения, но смею заметить, что они непрактичны.
Старомодная манера выражаться, некоторая изысканность в обращении… этот человек ей скорее нравился. Но что-то в нем определенно настораживало, нечто на грани понимания, на уровне неявных впечатлений. Чем-то он был опасен, чем-то настораживал.
— Вы хотите, чтобы я вела себя как обычная городская шлюха? — с вызовом спросила Стелла.
— Отнюдь нет, — спокойно возразил Константин. — Просто ваша раковина ненадежна. Вы не улитка, чтобы прятаться в нее.
— Вы собираетесь что-нибудь предложить?
— Да. Поедем сейчас ко мне? — бесцеремонно спросил он, вставая из-за столика.
— Зачем? — хитро спросила сыщица. Ее всегда очень забавляло, как мужики реагируют в подобных ситуациях на такой прямой и невинный вопрос.
— Сначала я покажу вам свою коллекцию конфетных фантиков, — совершенно серьезно произнес собеседник, — а вслед за этим мы продолжим наш разговор в более благоприятном формате. А то вон тот тип как-то уж очень пристально смотрит в нашу сторону, не находите?
Как ни странно, но минут через сорок они очутились в квартире, где коллекция фантиков действительно имела место. Это оказался стеллаж, заставленный толстенными альбомами в аккуратных одинаковых переплетах.
«У каждого мужика своя “коллекция фантиков” подумала Стелла», — а вслух сказала:
— Выглядит впечатляюще.
— У меня промграфофилия, — заявил Константин, после того, как они прекратили разглядывать корешки альбомов. — Вернее так: я увлекаюсь промграфофилией.
— Филия… чего? — вдруг ни с того, ни с сего испугалась сыщица. Любое незнакомое слово, оканчивающееся на «филия», вызывало у нее неприятные мысли. — Это какое-нибудь новое извращение или модный психоз?
— Почти. Промграфофилия, — пустился в объяснения Константин, — собирательство графики малых форм, используемых в прикладных целях. В моем случае, коллекционирование фантиков. Оберток для конфет. Собирать бумажки от конфет я начал еще в детстве. Тогда все надо мной смеялись, называя это девчачьим увлечением. То ли дело хобби моих тогдашних приятелей — вкладыши от жвачек! В крайнем случае — марки или пробки от бутылок. Они вызывали неистовое счастье у детворы. Сейчас те же вкладыши практически утратили актуальность, а тогда ценились на вес золота, поэтому их собирали все. За вкладыши можно было много чего выменять: на них играли, ими обменивались, их даже воровали. А я выпадал из коллектива, собирал конфетные обертки. Честно говоря, в ту пору мне просто не хотелось быть таким как окружающие. Но постепенно все стало вполне серьезно и сделалось долговременным увлечением. Обертки от, скажем, шоколадок бывают самые различные. Блестящие, глянцевые, разноцветные… Каждый раз, просматривая тот или иной альбом, будто погружаюсь в историю. Например, на образцах восьмидесятых годов преобладают сюжеты известных сказок и коллажи в честь памятных дат и событий советского времени, но каждый образец по-своему оригинален, потому как представляет результат усилий художников, работавших на то общество, в котором они жили. Собирание конфетных оберток и вкладышей — удивительно увлекательное занятие, скажу я вам.
«Интересно, — размышляла сыщица, — сколько вообще может стоить вся эта его коллекция? Да и вообще, такие где-нибудь продаются? Кем-нибудь покупаются? Наверняка данное собрание имеет свою цену. Надо выяснить при случае…»
Но тут свет внезапно погас, и свою мысль Стелла потеряла. Она вдруг поняла, что Константин сейчас начнет ее целовать и потом попытается раздеть, а здесь рядом нет ни двери, чтобы убежать, ни препятствия, за которым можно спрятаться. Но, если сказать правду, она не очень-то и боялась поцелуя и всего того, что за ним должно последовать. Знакомое трепещущее чувство зародилось где-то внизу живота и принялось ползти вверх, постепенно распространяясь по всему телу. А когда длинные ловкие пальцы правой руки Константина заскользили по талии Стеллы, охвативший ее трепет только усилился. Когда же другая рука Константина зафиксировала ее голову, то через мгновение Стелла почувствовала его губы, получив долгий и сладострастный поцелуй, разбудивший в ней сильное желание, которое, как она надеялась, будет только нарастать. Решив, что лучше всего ни о чем постороннем не думать, а просто ловить момент и получать удовольствие, Стелла прильнула к Константину, осязая его упругие мускулы и напряженный выступ ниже пряжки ремня.
«Однако, — вынуждена была признать сыщица, — целоваться этот мужик умеет, и очень даже неплохо».
После, когда она еще теснее прижалась «к крепкому мужскому телу»[20], для нее пропало все. И сегодняшний день, и расследование, и вопросы, которые до сих пор так и не были заданы…
Последнее, что Стелла запомнила в тот момент, это ею самой произнесенная пошлая фраза, некогда вычитанная у шпионского детективиста — великолепного Богомила Райнова в его романе «Господин Никто»: «Мне самой раздеваться или вы поможете?»
Он помог. С точки зрения Стеллы, все было так, как требуется. Она работала с глубокой самоотдачей, машинально, на полном автопилоте.
Огни за окном мерцали и колебались, когда сыщица начала приводить в исполнение свой план. Этот план, при условии безукоризненного осуществления, бесповоротно направлял жертву на узкую тропинку к намеченной цели. Как наркотик: главное, посадить жертву на иглу, а остальное дело времени, лишь бы довести до результата, а Стелла умела исполнять задуманное с блеском. Данное умение она осваивала долго и вдумчиво, отточив мастерство до абсолютного автоматизма.
Артистичность, с которой женщина принимала «стартовое положение» перед Константином, включало в примитивной мужской психике череду древних, первобытных инстинктов и рефлексов. Жертва ощущала себя завоевателем и победителем. В дальнейшем, в зависимости от этих ощущений, мужик чувствовал полное удовлетворение и быстро впадал в расслабленное блаженство. Мужчина временно делался болтливым, наивным и податливым, словно комок воска. Что, в общем-то, и требовалось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
