Ладно, призналась себе Лина, она действительно тревожится.
— Merda! И кто только все так запутал? — Орион насторожил уши, прислушиваясь к ее голосу, и тихонько заржал. — Но я люблю его! — вслух заявила Лина, — И что мне теперь делать?
Она вообще-то знала, что должна сделать, и поэтому сбежала от Гадеса и тайком взяла Ориона.
— Думаю, моя легенда прикрытия была блестящей, — сказала она Ориону. — И я уверена, что Япис не слишком рассердится, когда обнаружит, что тот большой бурдюк, который он до краев наполнил амброзией по просьбе Эвридики, предназначался Церберу.
При упоминании имени трехглавого пса Орион недовольно фыркнул.
— Ну-ну, не так уж он и плох. Возможно, немножко склонен к алкоголизму, но он в общем вполне симпатичен. Но ты ведь знаешь, что тебя я люблю больше всех. — Она похлопала коня по блестящей шкуре.
Орион изогнул шею и перешел с рыси на легкий галоп. Его копыта пожирали темную дорогу. Преданный шарик света висел в воздухе над правым плечом Лины, покачиваясь в такт движению. Вдали уже виднелись светлые очертания призрачной рощи.
Лина гадала, заметил ли уже Гадес ее отсутствие. Она надеялась, что нет, но если он примется ее искать, Эвридика должна будет объяснить, что Персефоне захотелось отнести Церберу обещанное угощение, а конюх доложит, что она взяла Ориона и отправилась на прогулку. У Гадеса не будет причин для беспокойства. Лине совсем не хотелось, чтобы он тревожился. Она не хотела причинять ему хоть какую-то боль.
Ночь, проведенная с ним, была для Лины совершенно новым опытом. Гадес пробудил ее чувства, затронул то, что до сих пор было лишь обрывками снов и фантазий. И дело было не только в сексе. Лина вздохнула. С этим-то как раз легче всего разобраться. Она смогла позволить себе быть горячей и свободной, она насытилась и была вполне довольна собой. Нет, дело совсем не в сексе. Воспоминание о душах-половинках преследовало ее... и она постоянно видела перед собой лицо Гадеса, когда он сказал, что любит ее. Ей хотелось ответить тем же, но она не могла связать себя клятвой до тех пор, пока не выяснит все с Деметрой. И это разбивало сердце Лины.
Лина вовсе не собиралась влюбляться в Гадеса. Она спустилась в Подземный мир с наилучшими намерениями; она должна была выполнить задание. Она и думать не думала о какой-то там романтике, или любви, или сексе. И, честно говоря, Подземный мир представлялся ей последним местом, где можно найти что-либо подобное. Merda! Ведь Деметра описывала Гадеса как абсолютно бесчувственного и скучного типа. Поэтому Лина оказалась совершенно не готовой к тому, что увидела...
Жеребец стремительно несся через призрачную рощу, а Лина наматывала на палец пряди его шелковой гривы. Она запуталась целиком и полностью. Она полюбила Гадеса — в этом она не сомневалась, — но ее не оставляла одна неотвязная мысль. Пока она была с ним, ощущала его, смотрела в его глаза, ей нетрудно было верить, что и он тоже ее любит. Именно ее, Каролину Франческу Санторо, а не взбалмошную юную богиню. И разве не он сам утверждал, что истинная любовь принадлежит больше душе, чем телу? Так не все ли равно ему, какова она на самом деле? Почему его должно смутить тело сорокатрехлетней смертной? Теоретически вроде бы не должно...
Орион помчался сквозь темный туннель к увеличивавшемуся пятну света из внешнего мира.
Да, спорить не приходилось, она лгала Гадесу. И хотя она вовсе не намеревалась обманом влюблять его в себя, поверит ли он этому, когда узнает правду? Поймет ли?
И, что куда более важно, будет ли все так же ее любить?
Орион галопом вырвался из туннеля в мягкий свет и прохладу раннего утра. Лина натянула поводья, останавливая жеребца, сориентировалась и направила его к мраморной чаше, в которой лежал шар — оракул Деметры.
Соскользнув со спины коня, Лина сказала ему:
— Ты тут погуляй немножко и веди себя хорошо, ладно? Надеюсь, я там не задержусь.
— Она взяла Ориона и уехала к Церберу?
Даймон раздраженно кивнул.
— Я сам наполнил бурдюк. Она повезла этой здоровенной твари амброзию!
В любое другое время Гадес расхохотался бы, услышав такое. Но сейчас его сердце терзали сомнения.
— Но она сказала, что совершенно измучена. Она собиралась искупаться и отдохнуть. Почему же вместо этого она отправилась на верховую прогулку?
— Только сама Персефона может ответить на этот вопрос, господин.
Гадеса с самого утра мучило все нараставшее чувство неуверенности. Должно быть, он все-таки чем-то ее обидел. Или напугал? Или он слишком скоро заговорил о любви? Сердце темного бога сжималось. Она ведь не сказала в ответ, что тоже его любит. Он помнил ее слезы. Молча проклиная себя за неловкость, Гадес повернулся к даймону.
— Принеси мне шлем невидимости! — приказал он.
Лина всмотрелась в оракула. Он лежал все там же, тихий и кроткий шар молочного цвета. Но это был проводник, способный связать ее с богиней, обладавшей властью определять будущее. Лина закрыла глаза, признаваясь себе, что она не просто тревожится, она в ужасе... Что из всего этого выйдет? Она ведь просто смертная, из другого времени, из совершенно другого мира. А он — древний бог. Лина почувствовала, как ее глаза застилают слезы разочарования.
— Прекрати, — приказала она себе. — Соберись с мыслями. Необходимо рассказать обо всем Деметре. Больше невозможно откладывать.
Персефоны возле пса не оказалось, хотя Цербер со счастливым видом лакал из бурдюка, оставленного ею. Она не могла проскочить незамеченной мимо Гадеса, возвращаясь во дворец, так что темный бог направился дальше по дороге. Когда он добрался до лодочника, Харон сообщил, что переправил богиню и ее жеребца через Стикс.
Гадес был вынужден признать самое худшее. Персефона возвращалась в Верхний мир, мир живых. Темный бог ощутил, как в груди начинается знакомое жжение. Она ушла, даже не попрощавшись? Он не мог в это поверить. Он не поверит, пока не найдет ее и не услышит это от нее самой. Гадес помчался по черной дороге, что должна была привести его в Верхний мир и к богине весны.
Лина глубоко вздохнула и открыла глаза. Сосредоточившись на Деметре, она трижды провела руками над оракулом.
— Деметра, нам нужно поговорить, — сказала она.
В шаре началось кружение, и возникло строгое лицо Деметры.
— Когда дочь призывает свою мать, ее тону следовало бы быть приветливым, а не мрачным, — сказала Деметра, смягчая суровость замечания материнской улыбкой.
— Я не хотела проявить хоть каплю неуважения, но мне совсем невесело, — ответила Лина.
Деметра нахмурилась.
— Что тебя тревожит, дочь? Я слышала лишь хорошие отзывы о твоей работе. Духи умерших рады, что богиня весны пребывает в Подземном мире.
