Скрытый шлемом невидимости, Гадес задержался у выхода из тоннеля. Его отчаянное желание найти Персефону угасло. Она не сбежала от него. Она просто говорила с оракулом своей матери. Гадес не слышал слов, но он все видел, и его облегчение быстро сменилось новой тревогой. Персефона была сильно расстроена, она выглядела почти испуганной.
Может быть, именно поэтому она не хотела сообщать ему, что намерена поговорить с Деметрой? Возможно, она боялась того, как ее мать отнесется к их любви? Может быть, она пыталась как-то защитить его? Впрочем, она ведь понимала, что он и сам — могущественный бог. А может быть, и не понимала? Персефона была очень молода — хотя и проявляла такую зрелость ума, что легко было забыть о ее возрасте, — к тому же он слишком долго держался в стороне от других бессмертных... может быть, ей казалось, что он обладает могуществом только в своих владениях?
Он видел, как побледнела Персефона. Деметра чем-то сильно задела ее. Гадеса охватил гнев. Не снимая шлема невидимости, он стремительно двинулся вперед.
Из оракула доносился суровый голос Деметры:
— Помни вот о чем: когда ты вернешься на свое законное место, настоящая Персефона будет смотреть на Гадеса просто как на одного из богов, с кем она позабавилась. И даже если тебе кажется, что между вами произошло нечто особенное, Гадес со временем будет смотреть на все точно так же. Прислушайся к своему внутреннему голосу — и ты поймешь, что для бессмертных это обычное дело.
Гадес резко остановился, словно споткнувшись. Он что, ослышался? Он всего лишь один из богов, с кем она позабавилась? Не веря собственным ушам, Гадес ожидал ответа Персефоны.
— Я вернусь в Подземный мир и завершу свою работу. Ты говоришь, мое время почти уже подошло к концу?
Так он был для нее просто работой?
— Хорошо. Я готова уйти, когда ты скажешь.
Она собиралась покинуть его. Гадес, оставаясь невидимым, наблюдал, как богиня, которую он полюбил, отвернулась от оракула и уставилась куда-то вдаль. Ее глаза были сухими. Лицо — неподвижным. Она выглядела абсолютной незнакомкой.
Нет! Гадес не мог в это поверить. Он ведь слышал только часть их беседы. Он, должно быть, чего-то не понял. Он ведь знал Персефону. Его Персефона не могла бы обмануть. Он уже поднял руку, чтобы снять шлем невидимости, когда какой-то звук привлек его внимание. Он и Персефона разом повернулись — и увидели бога, свернувшего с тропы, обегавшей озеро Авернус.
Прекрасное лицо Аполлона светилось удовольствием. Он приветливо улыбался.
— Ах, Персефона, как приятно, что ты приняла мое приглашение! Мы все понимаем, что слишком долгое пребывание в Подземном мире должно было вызвать у цветка весны желание снова увидеть солнце.
Гадес, онемев, смотрел, как Аполлон обнял безвольное тело Персефоны.
Не в силах видеть дальнейшее, владыка Подземного мира повернулся спиной к парочке и молча вернулся в мир умерших.
Глава 23
Аполлону не понадобилось много времени, чтобы сообразить: обнимать Персефону все равно что обнимать хладный труп. Он отодвинулся от богини и всмотрелся в ее бледное лицо.
— Что случилось? Снова какие-то неприятности с Деметрой?
Персефона покачала головой. Она моргнула, и две слезинки упали с ее ресниц и скользнули по щекам, оставив влажные следы. Аполлон прикидывал, как ему лучше поступить: поцеловать ли богиню или материализовать для нее бокал вина, когда откуда ни возьмись выскочил черный монстр и втиснулся между ним и Персефоной.
— Убирайся, урод из преисподней! — закричал Аполлон, отскакивая назад и пытаясь удержаться на ногах.
Жеребец оглянулся на него и оскалил желтые зубы.
— Все в порядке, Орион, Аполлон не хотел плохого.
Печаль, прозвучавшая в голосе Персефоны, тронула бога солнца. Он вытянул шею, чтобы из-за черного зверя увидеть богиню. Она рассеянно гладила коня. По ее лицу текли слезы, но она этого не замечала.
— Орион! Мне надо поговорить с твоей хозяйкой! — Жеребец, сверкая глазами, повернул голову и посмотрел на Аполлона. Бог поспешил вскинуть руки в жесте мира. — Я хочу всего лишь предложить ей помощь.
Орион как будто подумал немножко, потом громко фыркнул и, лизнув богиню в щеку, отошел с тропы, не сводя черных глаз с бога света.
Аполлон взял Персефону за вялую руку и повел к скамье, вырезанной в камне неподалеку. Богиня села. Аполлон взмахнул рукой, и тут же из воздуха возник прозрачный бокал; его появление сопровождал фонтан искр. Аполлон предложил бокал Персефоне.
— Это просто родниковая вода, — сказал он, видя, что богиня колеблется. — Я подумал, что тебе надо освежиться.
— Спасибо, — деревянным голосом ответила Персефона.
Вода была холодной и вкусной. Она сделала большой глоток, но пустота внутри нее от этого не уменьшилась.
Аполлон сел рядом.
— Что тебя так расстроило? — спросил он.
Персефона не отвечала так долго, что Аполлон уже подумал: она просто не желает говорить. Но наконец она заговорила, и в ее голосе звучала такая безнадежность, что у бога что-то сжалось в груди.
— Моя собственная глупость... вот отчего мне так больно.
— Могу я чем-то помочь тебе?
Она посмотрела на него, и богу показалось, что ее глаза заглянули прямо ему в душу.
— Ответь мне на один вопрос Что главное в любви — тело или дух?
Аполлон улыбнулся и хотел было отшутиться, но вдруг понял, что не может этого сделать. В очередной раз богиня озадачила его своей искренностью. С последней встречи богиня весны не покидала его мысли. Он заглянул ей в глаза. Ему не по силам было облегчить ее боль, и потому он ответил честно:
— Персефона, ты задала вопрос не тому богу. Ты ведь знаешь, я весьма опытен в телесных усладах. Во мне вспыхивает желание — и я его насыщаю. Но любовь? Самое неуловимое из всех чувств? Я видел, как она ставит на колени непобедимых воинов, а какую-нибудь девицу делает сильнее, чем Геракл, но не могу сказать, что я сам когда-нибудь любил. — Он осторожно коснулся ее щеки. — Но когда я смотрю на тебя, мне хочется, чтобы все стало иначе.
Вокруг понемногу светлело. Значит, вскоре должен был наступить рассвет. Колесница Аполлона стояла неподалеку, и времени у бога солнца почти не оставалось. Аполлон видел, что, хотя он сидит рядом и пытается предложить утешение и сострадание, Персефона даже не смотрит на него. Она смотрела на вход во владения Гадеса. Аполлон опустил руку.
— Ты любишь Гадеса! — Он даже не пытался скрыть удивление.
— А почему тебе это кажется таким уж странным? Потому что я — весна, а он — смерть? Или потому, что бессмертные на самом деле не умеют любить?
