Эрато передал Марку Юлиану просьбу Аурианы о встрече сразу после начала мятежа, но тот не осмелился пойти на такой риск. Его особняк находился под неусыпным наблюдением соглядатаев Вейенто, который буквально землю рыл носом, стремясь раскопать хоть малейший признак коварных умыслов Марка против Императора. Кроме Вейенто оскорбленная Юнилла тоже подсылала своих людей. Однако он так опечалился переживаниями Аурианы, что в конце концов забыл об осторожности и назначил встречу. Правда дважды под давлением обстоятельств ему пришлось переносить ее. Наконец, она была назначена на весну, на день праздника Флоры. Во время этого праздника на улицах Рима несколько дней царило всеобщее веселье, кругом шатались пьяные, кружились карнавалы, кутилы в масках разбрасывали пригоршнями люпин, а на улицы выпускали зайцев, козлов и других животных, символизировавших плодородие. Марк надеялся, что в этой суматохе Ауриане удастся проскользнуть незамеченной. Чтобы еще более обезопасить ее, он решил устроить свидание не у себя в доме, а в особняке Виолентиллы, богатой вдовы сенатора, который тоже входил в число заговорщиков.
Эрато испытал большое облегчение, когда узнал о встрече, так как видел, что Ауриана все больше и больше впадает в меланхолию. Ее выздоровление продолжалось около семи месяцев, и поклонники не раз уже выражали по этому поводу свое шумное нетерпение. Вернувшись на арену, она победила в трех поединках в течение одного месяца и завоевала этим еще большую славу. Один шалун даже установил перед храмом Венеры чучело в наряде гладиатора, имевшее сходство с Аурианой. И жрецы храма были шокированы тем, что перед чучелом было совершено больше жертвоприношений, чем в храме, на алтаре богини. Продавцы сувениров быстро открыли для себя источник доходов. Они стали продавать локоны волос, уверяя покупателей, что они срезаны с головы Аурианы.
— У самого безмозглого барана больше ума, чем у этих дураков, — заметил по этому поводу Эрато. — Волос на твоей голове нисколько не убавилось, хотя город наполнен ими.
Индийский тигр был убит легко и красиво, но эта легкость досталась за счет многих часов кропотливой подготовки. Ауриана настояла на том, чтобы ей разрешили самой отобрать зверя, после чего долго изучала его повадки. Вечером накануне поединка она примирилась с тигром, испросив у его духа прощение за смерть тела, в котором тот обитал. Когда наступил решающий момент, зрителям показалось, что тигр сам очень охотно прыгнул на клинок Аурианы.
Первым ее противником среди гладиаторов стал человек по имени Тараний, которого Эрато выбрал из числа тех, кто одержал по одной победе. Поединок проходил по всем правилам и напоминал хорошо разыгранную трагедию, способную держать зрителей в напряжении до самого конца. Каждый точный удар вызывал у публики взрыв аплодисментов. Ауриана вновь ощутила себя птицей, высоко парящей в небе. Поединок завершился быстро. Тараний был слишком самоуверен в начале боя, полагая, что победа над Персеем досталась Ауриане в результате колдовства. Он даже не потрудился научиться отражать ее мощный встречный колющий удар. Ауриана не убила его, и толпа разрешила ей оставить Таранию жизнь. Все помнили схватку с Персеем и знали, чего хочет их любимица. Тараний выжил во многих последующих схватках и вскоре был освобожден. В старости он рассказывал внукам легенды об Ауриане.
Никогда за всю историю Рима не устраивалось столько Игр, как в эти суровые времена, и граждане почувствовали себя облагодетельствованными Императором. Колизей был совершенно иным миром, в котором царила иллюзия, что государство управляется снисходительной и умелой рукой. Это было единственное место, где Домициан мог моментально успокоить ворчание публики и заставить ее лизать ему руку одним лишь приказанием вывести на арену Аристоса, устроить представление со слонами или показать Ауринию. Это помогало ему погружаться в мир фантазий, где он ощущал себя абсолютным повелителем, перед которым трепетало небо.
Накануне тех дней, когда Ауриана должна была выходить на арену и вечерами после ее побед под окнами ее комнаты собирались поклонники и горланили песни пьяными голосами, прославляя мужество своей любимицы. Это продолжалось до тех пор, пока не появлялся Вигилий и не прогонял их.
— Они вовсе не так уж и без ума от тебя, — заметила Суния после восьмой победы Аурианы, когда крики поклонников мешали им заснуть. — Когда они выкрикивают твое имя, на самом деле они имеют в виду совсем другое: «Смерть Императору!» А по-моему, все они вполне заслуживают того, чтобы ими правил этот тиран.
Суния замолчала и в нерешительности посмотрела на подругу.
— Ауриана… он был здесь сегодня?
Неловкое молчание сделало лишними всякие слова.
— Нет, — все же ответила Ауриана. — Его не было. Но неужели он должен приходить сюда каждый раз? Есть много причин, мешающих ему сделать это. Возможно, его задержали дела… Да и потом он мог… Суния, как ты думаешь, почему из всех важных вельмож только ему одному удалось остаться в живых?
— Ауриана, я не могу поверить в то, что с ним случилось несчастье, да и ты должна думать только о хорошем. Эрато сказал бы тебе, если что не так. Такие люди, как Марк Юлиан, не исчезают бесследно. Об этом обязательно узнали бы все.
Факелы веселящейся толпы отбрасывали дрожащий свет на стены их камеры. На постелях виднелись смутные очертания фигуры Аурианы, свернувшейся калачиком. Суния осторожно прикоснулась рукой к ее плечу и обнаружила, что любимица публики содрогается от беззвучного плача, явно не желая давать волю своим чувствам. Суния тут же убрала руку прочь.
«Она любила Деция, — подумала Суния, — но та любовь была другой. Это тревожит меня. Марк Юлиан для нее все равно, что поток воздуха, поднимающий птицу. Фрия, хранительница влюбленных, сбереги ее!»
В том ноябре, в ходе плебейских Игр у Аристоса был самый страшный испуг с того времени, как он попал в плен. Ему выпало сражаться с Гиперионом. Схватка длилась почти час, пока не объявили вынужденный перерыв. Позора в том не было, так как Аристос знал, что их силы равны. Когда поединок возобновился, Гиперион, изловчившись, выбил меч из его руки, затем он заставил Аристоса встать на четвереньки и победно поставил ногу на его спину, словно собирался использовать ее как подставку для того, чтобы вскочить на лошадь.
Аристосу еще никогда не приходилось оказываться во власти публики. Мишура славы всех его прежних побед мигом слетела с него, и он почувствовал себя маленьким, жалким и беззащитным, словно общипанная курица.
Публика, которая, затаив дыхание, следила за этим небывалым зрелищем, в мгновение ока растопила своими напряженными взглядами тот лед неприступности, которым Аристос окружил себя за всю свою жизнь в Риме. Он снова был мальчиком, привязанным к дереву и ожидающим, когда Видо отстегает его плетью. Люди охотно пощадили его и, несмотря на поражение, не стали любить его меньше. А когда на следующий день мальчишки на улицах стали разыгрывать этот поединок, победа отдавалась ему, так как трудно было даже представить, что он может проиграть. Сам он был уверен, что его звездный час миновал, и виной этому стало проклятие рун. Отныне его судьба походила на тело, которое с виду было здоровым и полным сил, а изнутри его уже начали подтачивать черви.
