Князь в это время находился в доме вождя. Они решали, сколько скота нужно принести в жертву богам, чтобы умилостивить их. А что боги требуют жертв - в этом никто не сомневался.
Старая Унжа не могла настаивать на том, чтобы беседа вождя и князя проходила в её присутствии, но она приказала, чтобы слуги не входили в комнату, где совещались её сын и зять. Она сама приносила им горячую еду и вкусное ягодное питье, сама заботливо суетилась возле очага. Наконец, не выдержав, глухо и удручённо проговорила:
- Рюрик, я думаю… весть была богами послана нынче непростая.
- Я тоже так думаю, - ответил князь и вопросительно посмотрел на неё, зная, что у старых людей особое чутье.
Глубоко и тяжело вздохнула в ответ вдова Верцина. Она взяла убрус со скамьи, накинула на плечи и съёжилась под ним как от холода. Убедившись, что сын и зять смотрят на неё во все глаза и ждут откровения, она низким голосом сказала:
- Мне который раз снится один и тот же сон… Рюрик вздрогнул, вспомнив свой сон о ласточке под крышей. Он приснился ему более десяти лет назад, но время от времени князь вспоминал его, и эти воспоминания были так свежи, как будто сон приснился ему только вчера. "Уж не пророчество ли то начинает сбываться?" - горько подумал князь, но вопрос задать побоялся.
Вдова угадала угрюмую задумчивость Рюрика и, кивнув головой, начала свой рассказ:
- Будто мы идём далеко-далеко… и будто у всех у нас длинные волосы, и мы путаемся в них. А дорога луной освещена… Волосы не дают нам идти, и мы пытаемся их расчесать, но не можем. И тогда мы стали стричь их друг у друга.
Рюрик, внимательно слушавший вдову, вздрогнул и обречённо произнёс;
- Значит, надо готовиться к большой и трудной дороге… Но куда?
- Это сегодня ночью узнает Бэрин, - с горестной безысходностью ответила Унжа. Её высохшее тело, укрытое серым убрусом, как бы растворилось в вечерних сумерках, и князю стало отчего-то жутко.
Олаф удивлённо переводил взгляд с матери на Рюрика и обратно, но ничего не понимал. Ему казалось, что мать и князь уже заранее о чём-то договорились и вот теперь разыгрывают его. Но, внимательно вглядевшись в отрешённое лицо князя и в горестную позу матери, он понял, что происходит что-то важное, ужасное, с чем ему, молодому вождю, ещё не приходилось сталкиваться.
- А мне почему-то ничего не снится! - Он хотел сказать это весело, но вышло как-то растерянно и не к месту, и юный вождь засмущался своей так некстати прорвавшейся удали.
Ни князь, ни мать ничего ему не ответили… А в это время первая жена князя рарогов Руцина, сидя на ложе в своей одрине, растерянно и сердито вопрошала себя: "Ну что, Руцина?.. Ты - первая жена рарожского князя, ты прежде всего свейка! Как ты растолкуешь всё то, что случилось? Пора тебе во всём разобраться! И прежде всего, как тебе, первая, но нелюбимая теперь жена князя, жить дальше?"
Страх за дочь прошёл не сразу. Рюриковна давно уже спала, а Руцина, уложив её, всё никак не могла успокоиться. Она понимала, что князь оставил её в своём доме только из-за дочери. Год уже, как Рюрик женился на Эфанде и убрал стражу от одрины Руцины. Это было немое дозволение жить свободно. Оскорблённая до глубины души, Руцина тогда целую неделю не выходила из своей одрины. Она то проклинала князя, то билась головой о стену, то звала его. Она болела им. Потом она стала молиться - и к ней не сразу, но пришло успокоение. И она примирилась - ей так казалось. Но когда она увидела счастливую улыбку Эфанды, проходящей по двору рядом с Рюриком, то она решила убить её. И вновь заболела. И только молитва вернула ей спокойствие духа. Однажды она стояла на коленях всю ночь и просила у Бога смерти. И когда глаза её от слез опухли так, что она не могла уже поднять веки, то вспыхнул яркий свет, и она увидела Его. И Он сказал: "Терпи. Всё пройдёт. Ты будешь счастлива. Прости и забудь". И Руцина упала и не помнила больше ничего. Очнулась она на ложе. Старый Руги сидел рядом с её ложем. В изголовье ложа стоял он, Рюрик. И она простила его и простилась с ним. Она сама отослала его к Эфанде. И вот прошёл год. И ей уже приятно, что другой мужчина смотрит на неё влюблёнными глазами. Она женщина, а он так привязан к ней, и она так нужна ему… Но когда совсем недавно она увидела, как Рюрик вёл Эфанду к жреческой обрядовой поляне на откровения с богами, то поняла силу их любви. Эфанда шла своей летящей походкой, слегка опираясь на крепкую руку князя, и что-то тихо говорила ему. Рюрик в ответ улыбнулся ей, и суровое лицо его преобразилось: оно посветлело, помолодело, стало нежным.
"Откуда в этой венетке столько музыки? Она словно сплетена из солнечных лучей!" - изумлённо отметила про себя Руцина и поняла, что эту-то солнечность в Эфанде наверняка и приметил Рюрик, её-то и не хватало Руцине даже в те мгновения, когда Рюрик целиком принадлежал ей. Её страстность и тянула к ней князя, и отталкивала от неё. Между ними всегда шёл спор. И в этом споре побеждённой оказалась она, пламенная Руц! Уймись, Руцина, благодари Христа за то счастье, которое дал тебе твой Рюрик! Такого и у него уже не будет ни с одной женщиной. И она вновь и вновь обращалась сердцем к тому изречению, которое так успокаивало её: "Бог дал, но время шло, и Бог взял…" А роптать на Бога - великий грех… Всё происходит с нами только по воле Божьей. Но слезы обиды навёртывались ей на глаза, и что-то сжимало грудь. И вновь ей помогала молитва. Ведь уныние - великий грех, и христианка должна бороться с этой своей слабостью. И она была благодарна Дагару за его ненавязчивое внимание; за то, что он оказывался рядом тогда, когда ей это больше всего было нужно. Никогда и никто не сможет сравниться с её Рюриком, но её ещё любят, и она ещё чувствует себя любимой женщиной.
Да, нынешнее предзнаменование… Она вспомнила, как нежно прижал к себе Дагар маленькую Рюриковну, и сердце её наполнилось благодарностью к суровому меченосцу. Сказать ему, что вход в её одрину уже целый год не охраняется? Нет! Он должен об этом узнать сам! Но как?.. Не посылать же к нему девку-служанку! Господи, спаси и сохрани меня! О чём я? Ведь то, о чём я сейчас подумала, это грешно?! Но разве грешно быть любимой и любить? Оставь всё до завтра, Руцина! Будет новый день, со светом уйдут ночные страхи. Всё прояснится!..
* * *А ещё через три дня дозорные принесли князю весть:
- Прибыли купцы от ильменских словен. Хотят видеть вождя. Рюрик распорядился:
- Оповестите вождя и главного жреца. Встречать гостей будем в моём доме после полудня…
Длинные столы в княжеской гридне обильно заставлены блюдами с едой. В высоких глиняных кувшинах, украшенных синими и белыми полосками и нехитрым орнаментом, настойки медовые и ягодные. Рароги в обычной своей одежде, только чёрные узкие повязки вокруг головы и чёрные сустуги говорят о смерти Олега и других воинов-дружинников.
После полудня распахнулись тяжёлые двери гридни, и старый Руги. Стоявший справа от двери, торжественно назвал первого гостя:
- Князь ильменских словен Вадим!
В гридню вошёл лет тридцати пяти, среднего роста, крупноголовый, бородатый витязь и, оглядев хозяев, поклонился им поясным поклоном. Одет он был в тёплую домотканую с длинными рукавами серую рубаху, подпоясанную узорным кушаком, украшенную возле шеи металлическими пластинками. Коричневые порты его были заправлены в высокие кожаные сапоги. По виду и не скажешь, что князь. Но уверенность, с какой держался он, и его повелительный взгляд выдавали в нём знатного воина.
Рюрик, Эфанда, Олаф, Бэрин, Ромул, Эбон и Дагар, встречавшие в гридне гостей, молча ответили ему поклоном. Гость подошёл ближе к Эфанде и ещё раз ей поклонился, сказав:
- Как солнце, прекрасна молодая жена князя рарогов! - Он перевёл взгляд на князя, стоящего рядом с княгиней, задержал его на чёрной головной повязке и сочувственно произнёс: - Чту память погибшего смертию храбрых брата князя рарогов Олега! Чту память погибших дружинников!
Хозяева опять склонили Головы, а старый слуга хриплым от волнения голосом объявил нового гостя:
- Посол ильменских словен купец Домослав. Домослав оказался высоким седоголовым человеком с умным, добрым лицом. Одет он был в коричневую корзну и такого же цвета порты, заправленные в сапоги. Он поклонился хозяевам, дал им разглядеть себя, а затем молча встал возле Вадима.
- Посол ильменских словен купец Полюда. Новый гость тоже был высок и седоголов, но гораздо уже в плечах, чем Домослав. Одет он был так же, как и другие словене.
Полюда поклонился хозяевам, задержал свой проницательный взгляд на князе рарогов, словно пытаясь решить что-то важное для себя, и вдруг улыбнулся Рюрику так светло и открыто, что в гридне сразу стало уютнее.
- Передаю рарогам-русичам низкий поклон от старейшины ильменских словен Гостомысла! - сказал Полюда, с затаённым интересом глянул на князя рарогов и тут же перевёл взгляд на верховного жреца племени. Бэрин поймал этот взгляд, но не дал послу втянуть себя в опасную игру - отвёл свой взор в сторону. Послы ещё раз поклонились. Хозяева ответили им также поясным поклоном. Разговор дальше пошёл на словенском языке, и повёл его самый знатный из русичей;
