Перехитрить стрелка означало победить его, а наградой за это станет выживание.
Монк бежал, низко пригнувшись, избегая наступать на сухие опавшие листья и гравий. Он двигался бесшумно до того момента, пока не достиг последней из построек. Обогнув ее, он оказался на главной дороге. Достаточно ли он удалился от того места, где скрывались дети?
Задержав дыхание, он выглянул из-за угла и, окинув дорогу взглядом, увидел кирпичное здание, ржавый грузовик и заросли травы. Нигде никакого движения. Лишь ветерок с вершины горы шевелил верхушки зеленых зарослей.
Снайпера видно не было.
Однако он был там и, возможно, как раз сейчас подбирался к детям. Монк не мог допустить, чтобы русский взял в заложники хотя бы одного из ребят. Он присел и напружинил ноги. Необходимо было перепрыгнуть через дорогу и кинуться в сторону нижней части заброшенного города. Хруст гравия будет достаточно громким, чтобы привлечь внимание русского.
Однако, чтобы его план удался, он должен действовать достаточно убедительно.
Набрав в легкие воздуха, Монк выскочил из-за своего укрытия и побежал по гравию.
— Бегите! — крикнул он и махнул рукой воображаемым детям.— Бегите, не останавливаясь!
Пусть стрелок думает, что все дети — вместе с...
Бах!
Пуля попала Монку в бедро. Левая нога тут же отказалась служить хозяину.
Он тяжело упал, вытянув руки, чтобы смягчить падение. Гравий содрал кожу с его ладони и культи. Монк позволил инерции протащить себя чуть дальше под дороге. Второй выстрел. Пуля просвистела над его головой и ушла в траву.
Монк распластался на земле, но сквозь заросли травы увидел, как солдат поднялся из своего укрытия. Он прятался примерно на середине расстояния, отделявшего Монка от кирпичного дома, и теперь, прижимая винтовку к плечу, бочком двинулся прямо на него.
Солдат допускал возможность того, что противник зайдет ему с тыла, поэтому затаился в засаде и ждал его появления.
Однако снайпер был тут не единственным охотником.
В пятидесяти ярдах выше по улице трава раздвинулась, и выпрыгнувший из нее полосатый силуэт понесся на Борсакова подобно торпеде, летящей сквозь воду.
Лицо Борсакова оставалось бесстрастным, но его душа пела от темного удовлетворения. Он подстрелил американца, и теперь тот лежит обездвиженный и беспомощный. Здесь ему и придет конец. Он заставит американца заплатить за гибель его товарищей на лодке, заставит его помучиться, сначала прострелив ему колено, а потом, возможно, еще и плечо.
Борсаков сделал еще один шаг. Позади него послышался хруст гравия, шорох травы, словно потревоженной ветром.
Но это был не ветер.
Борсаков знал.
Он резко развернулся и начал стрелять даже раньше, чем успел занять устойчивое положение. Звериный рев ярости разорвал воздух. Захар, вырвавшийся из травы, продолжал лететь на свою жертву: широкими прыжками, впиваясь в землю черными когтями, оскалив желтые клыки.
Борсаков стрелял и стрелял. Из полосатой шкуры фонтанами брызгала кровь, но человек знал: ему не остановить это чудовище.
Это была сама ярость и боль, месть и голод, зло и решимость.
Перед лицом подобного ужаса из глотки Борсакова вырвался вопль — неистовый, исходящий из самого нутра, первобытный крик ужаса.
А затем тигр прыгнул и пригвоздил его к земле.
Монк приподнялся повыше и наблюдал за тем, как зверь терзает тело солдата. Это зрелище напомнило ему сцену, свидетелем которой он стал вчера: медведь, разрывающий на части здоровенных волков. До Монка донесся хруст костей, и крик человека тут же оборвался. Тигр трепал труп снайпера, словно тряпичную куклу. Он перекусил ему шею, и из нее фонтаном била кровь.
«Хватит с меня»,— подумал Монк и, поднявшись из травы, заковылял прямиком по направлению к хищнику. Его левая нога горела огнем.
Винтовка солдата отлетела в сторону, когда на него обрушились четыреста килограммов звериных мускулов и клыков. Она упала на полпути между тигром и Монком. Без нее им не спастись от этого монстра.
Послышался злобный рык. Глаза Захара были устремлены на Монка, и в их черной глубине тот прочитал: зверь узнал его, убийцу своего брата.
Тигр, изогнув спину, стоял на исковерканном теле русского. Он был готов к прыжку: мышцы перекатывались под кожей, шерсть — дыбом, зубы оскалены. По груди и бокам зверя текла кровь, расплываясь пятнами на шкуре. Было видно, что кошку поддерживает одна только ненависть.
Дотянувшись до оружия, Монк опустился на колени и взял его. Однорукому, ему было тяжело справиться с винтовкой: поднять ее, найти спусковой крючок, прицелиться.
Он нипочем не успеет сделать все это вовремя.
Задние ноги Захара напряглись для смертельного прыжка...
...когда вдруг послышался вой другого тигра. Он был не таким громким, как тот, что издавал Захар, но в нем звучала такая же злость и боль. Монк узнал его, поскольку слышал точно такой же всего несколько часов назад.
Это был предсмертный крик Аркадия, брата Захара.
Захар тоже узнал его и распрямился. Он спрыгнул с тела поверженного врага и, развернувшись, застыл, высоко подняв хвост. Затем огромная кошка зашипела, но в этом звуке слышалась уже не столько злость, сколько растерянность.
Монк поднял винтовку, навел ее на металлическую шапочку, закрепленную на затылке зверя, а затем опустил прицел чуть ниже.
Шипение Захара, стоявшего в нескольких шагах от него, переросло в вой, наполненный горечью и тоской зверя по своему навсегда утраченному брату.
Расставив колени пошире, Монк нажал на курок. Винтовка ответила выстрелом и короткой, злой отдачей. Тигр дернулся, а затем повалился в траву.
Монк опустился на землю рядом с ним, опершись на культю, и закинул винтовку на плечо. Он знал, что его прицел был точен, а выстрел в основание черепа — милосерден. Затем он осмотрел собственную рану. Пуля солдата пробила его бедро, но рана была сквозная и чистая.
Он будет жить.
Сделав несколько глубоких вдохов, Монк заставил себя встать.
Выше по дороге появились Константин и Киска. Монк знал, что обязан жизнью именно маленькой Киске и ее удивительному дару подражать голосам животных. Услышав однажды крик Аркадия, она безукоризненно воспроизвела его, а ее голос был усилен импровизированным рупором, который Константин скрутил из куска старой жести. Теперь подросток за ненадобностью отбросил его в траву.
Из магазина появилась Марта и поскакала прямиком к грузовику.
Сейчас они заберут Петра и пойдут дальше. Хромая, Монк смотрел на шахтные постройки, доминирующие над всем городом. Им предстоял весьма непростой подъем, но сначала нужно было сделать здесь еще кое-что. Он подковылял к Захару и положил руку на окровавленную холку тигра, всей душой желая зверю обрести наконец покой, которого тот был лишен на протяжении всей своей жизни здесь.
— Извини, здоровяк... Отправляйся навстречу своему брату.
12 часов 43 минуты
Вашингтон, округ Колумбия
Пейнтер бежал по пустому коридору по направлению к лестнице. Выла сигнализация, ей аккомпанировала сирена протокола «Альфа». Эвакуация «Сигмы» была почти завершена. Аварийные выходы вели в прилегающий подземный гараж. Пейнтер не сомневался в том, что Мэпплторп расставил там своих людей, чтобы не допустить вывоза девочки из здания. Но по крайней мере, сотрудники службы успешно покинули подземный бетонный бункер.
Все, кроме тех, кто был взят в заложники в самом начале нападения.
После того как был введен в действие особый план, Пейнтер сначала пришел в коммутационный центр главного командования. Он обнаружил, что связь бункера с внешним миром отключена. Это означало, что у кого-то имелась схема структуры командования. Зато внутренняя связь по-прежнему функционировала. На мониторах, на которые транслировалось изображение с камер, установленных на верхних этажах, он видел, как коммандос Мэпплторпа взяли с дюжину заложников и связали каждому руки за спиной с помощью пластиковых наручников.
Могло быть хуже. В этот поздний час в «Сигме» находилось минимум сотрудников. Удовлетворенный увиденным, Пейнтер приготовил все, что было ему необходимо, и занялся тем, что в данный момент тревожило его больше всего. Он резко открыл дверь на лестницу и едва не сбил с ног оказавшуюся за ней Кэт Брайент.
На руках она держала Сашу.
Пейнтер ничего не понимал.
Позади Кэт он увидел Малкольма Дженнингса и охранника.
— Что? Как? — растерянно бормотал он.
Из-за спины Малкольма вынырнула Лиза и поспешила к нему. Ее одежда была залита кровью. Она раскрыла руки и обняла его. Пейнтер чувствовал, как женщина дрожит от облегчения — точно такого же, какое испытывал он сам. Затем они отступили друг от друга и вновь превратились в профессионалов.
