— Вполне, — ответил я. — Я так думаю, что большинство из них остаются мертвыми, когда их убьешь. Может быть, лишь у немногих сохраняется достаточно сильная искра жизни, чтобы исцелить тела и мало-помалу ожить.
— Даже несколько — все равно слишком много, — неловко ответил он.
Сейчас я держал фонарик так, что луч света падал через устье шахты, параллельно земле, высвечивая стволы пары деревьев на дальнем конце прогалины. Джоэль поглядел сквозь расширяющийся луч на зияющую пасть шахты, словно ожидая увидеть, как из темноты к нему потянутся руки гоблинов. Он как будто решил, что его жертвы уже давно вернулись к жизни, но оставались все время там, внизу, ожидая, когда он снова вернется.
Он сказал:
— Не думаю, чтобы те двое, которых я сбросил сюда, могли ожить. Я их не обезглавил, но я чертовски хорошо их обработал, так что даже если в них и оставалась искра жизни, когда я их сюда приволок, то падение в эту дыру уж наверняка прикончило их. К тому же если бы они вернулись, то предупредили бы остальных в Йонтсдауне и группа, что явилась испортить чертово колесо, была бы куда осторожней.
Хотя шахта казалась очень глубокой, хотя он был почти наверняка прав, говоря, что ни один гоблин неспособен выбраться обратно из этой холодной, бездонной могилы, мы тем не менее обезглавили всех шестерых демонов, которых убили этой ночью. Тела мы отправили в шахту, а головы схоронили в братской могиле, которую вырыли далеко от этого места, в глубине леса.
* * *
Возвращаясь на ярмарку, шагая по лесной тропинке, пробираясь среди ежевики и сорняков, я чувствовал себя таким измотанным, что мои кости, казалось, сейчас выскочат из суставов. Джоэль Так тоже выглядел усталым, и у нас не было ни сил, ни ясности мысли, чтобы задать друг другу все вопросы, ответы на которые нам были так нужны. И все же я хотел знать, почему он прикидывался дурачком в среду утром, когда я оторвал его от вбивания кольев палатки, сказав, что знаю, кто похоронил за меня гоблина на месте нашего предыдущего выступления.
Перефразируя вопрос, который он задал мне про Райю Рэйнз на прошлой неделе, он ответил:
— Видишь ли, Карл Слим, в тот момент я не был уверен, что вижу то «внутри», что под твоим «внутри». Я знал, что внутри тебя — убийца гоблинов, но я не знал, это ли твой самый важный секрет. Ты производил впечатление друга. Любой убийца гоблинов произведет впечатление хорошего парня. Черт возьми, это так! Но я осторожен. В детстве я не осторожничал с людьми, но потом, знаешь ли, научился. О, я научился! Ребенком я безумно хотел, чтобы меня любили, сходил с ума от своей кошмарной внешности. Мне так были нужны привязанность и любовь, что я сам привязывался ко всякому, у кого находилось для меня доброе слово. Но один за другим они предавали меня. Я слышал, как некоторые из них смеются надо мной за моей спиной, а в других я мало-помалу разгадал тошнотворную жалость. Некоторые верные друзья и опекуны завоевали мое доверие только для того, чтобы показать, что не заслуживают его, стремясь взять меня под пожизненную опеку для моего же блага! К тому моменту мне исполнилось одиннадцать лет, и я понял, что в любом человеке множество слоев, как в луковице, и прежде чем подружиться с человеком, надо убедиться, что каждый его слой так же чист, как и шелуха. Понятно?
— Понятно. А как ты думал, какой секрет я мог бы скрывать под секретом, что я убийца гоблинов?
— Я ничего не знал. Могло быть все, что угодно. Поэтому я следил за тобой. Даже сегодня ночью, когда этот ублюдок совсем было собрался вышибить из тебя дух своей дубинкой, я и то не до конца решил, кто ты есть.
— О господи!
— Но я понял, что если буду бездействовать, то могу потерять друга и союзника. А в этом мире друзья и союзники вроде тебя встречаются не так часто.
Мы устало брели, как два товарища, по лугу между лесом и ярмаркой. Луна зашла, черные руки ночи заговорщицки обнимали нас за плечи. Высокая трава шелестела у ног. Вокруг нас порхали мотыльки, летая по заданиям, полученным от света фонарика и недоступным пониманию человека. Наши шаги заставляли смолкнуть на время пение сверчков и кваканье полевых жаб, но когда мы проходили, хор звучал с новой силой.
Мы подошли к задней части большой палатки, где показывалось шоу с девицами «Сабрина — тайны Нила», с египетскими трюками. Джоэль остановился и положил свою крупную руку мне на плечо, побуждая остановиться и меня.
— Сегодня ночью могут быть неприятности, когда эти шестеро не вернутся, вопреки ожиданиям, в Йонтсдаун. Может, тебе лучше провести эту ночь у меня в трейлере. Жена возражать не будет. Там есть еще одна спальня.
Я впервые услышал о том, что он женат. Хотя я и превозносил себя за присущее балаганщикам спокойное отношение к уродству, меня неприятно поразило, что я был ошеломлен, представив жену Джоэля Така.
— Что ты сказал? — спросил он.
— Сомневаюсь, что сегодня ночью случится какая-нибудь беда. Кроме того, если она случится, мое место с Райей.
С минуту он молчал. Потом сказал:
— Я был прав, не так ли?
— Ты о чем?
— О твоей влюбленности.
— Это больше чем влюбленность.
— Ты... любишь ее?
— Да.
— Ты уверен?
— Да.
— А ты уверен, что знаешь разницу между любовью и влюбленностью?
— Что это, черт побери, за вопрос? — Я не был всерьез зол на него, просто разочарован, ощутив, что какая-то загадочность вновь появляется в нем.
— Извини, — ответил он. — Ты не обычный семнадцатилетний мальчик. Ты не мальчик. Ни один мальчик не узнал, не увидел и не сделал столько, сколько ты, и мне не следовало забывать об этом. Думаю, ты знаешь, что такое любовь. Ты мужчина.
— Я старик, — устало ответил я.
— А она любит тебя?
— Да.
Он надолго замолчал, но не убрал руку с моего плеча и держал меня на месте, словно тщательно подыскивая слова, чтобы выразить какую-то важную мысль, что было нелегко даже для него с его потрясающим словарным запасом.
— Что с тобой? — спросил я. — Что тебя тревожит?
— Мне кажется, когда ты говоришь, что она любит тебя... это нечто, что тебе известно даже не из ее слов... а благодаря каким бы там ни было твоим талантам и ощущениям.
— Верно, — ответил я, удивляясь, почему наша с Райей связь так сильно занимает его. Своими вопросами на столь деликатную тему он на первый взгляд просто совал нос в чужие дела, но я смутно чувствовал, что дело тут серьезней, и, кроме того, он спас мне жизнь. Поэтому я погасил первую искру раздражения и продолжал:
— Ясновидчески, психически, я чувствую, что она любит меня. Это тебя удовлетворяет? Но даже если бы у меня не было такого преимущества, как шестое чувство, я бы все равно знал, что она чувствует.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
