Описание человека, виденного констеблем, было разослано по телеграфу полицейским и, благодаря влиянию комиссара, попало в прессу. Когда вечером 30-го числа свидетель Шварц дал свое описание мужчины, которого видел через десять минут после констебля, оно тоже было распространено телеграфом. Следует заметить, что, хотя и можно допустить разницу в показаниях констебля и Шварца относительно возраста или роста человека, которого они видели с женщиной, чье тело оба опознали, имеются серьезные различия в описании его одежды. Так, констебль говорит о пальто из черной диагонали и жесткой фетровой шляпе, а по словам Шварца, на нем была темная куртка и кепи с козырьком. По меньшей мере сомнительно, что они описывают одного и того же человека… Прежде чем делать выводы на основании описаний, данных этими двумя свидетелями, привожу здесь также для сопоставления описание человека, которого видели с женщиной в Черч-пэссидж, рядом с Митра-сквер, 30-го в 1.35 двое мужчин, выходивших из соседнего клуба. Около 30 лет, рост 5 футов 7–8 дюймов, светлый цвет лица, светлые усы, телосложение среднее. Одет в крапчатую куртку свободного покроя и кепи из серой ткани с козырьком того же цвета. На шее красноватый платок, завязанный узлом на матросский манер. Но, как я выяснил в городской полиции, только один человек опознал одежду убитой женщины… что существенно снижает ценность полученного описания мужчины.[232]
Погибшая была идентифицирована как Элизабет Страйд, проститутка, и можно с уверенностью сказать, что экскурс в ее биографию едва ли позволит установить среди ее друзей и знакомых лиц, имевших хотя бы незначительные мотивы для ее убийства.
Полиция предприняла следующие действия, помимо тех, что были упомянуты в отчете об убийстве Энни Чепмен:
а) сразу после прибытия полиции все находившиеся в Социалистическом клубе были обысканы, их одежда осмотрена, взяты показания;
б) на Бернер-стрит проведен опрос местных жителей с целью установления лиц, видевших потерпевшую;
в) были отпечатаны и розданы жителям домов на территории отделения «Н» листовки с просьбой информировать полицию обо всех подозрительных личностях, проживающих в их домах;
г) многочисленные заявления в полицию были проанализированы, и лицам, которые в них упомянуты (а их оказалось немало), было предложено сообщить, где они находились в момент убийства. Было также сделано все возможное, чтобы проверить их показания.
Одновременно с выполнением изложенного в пункте «а» был осмотрен двор, где нашли тело, но орудие убийства не обнаружено.
В ходе выполнения изложенного в пункте «б» получено заявление от торговца фруктами с Бернер-стрит мистера Пакера о том, что 29 сентября в 23.00 он видел молодого мужчину лет 25–30, ростом 5 футов 7 дюймов, одетого в длинное черное, застегнутое доверху пальто и мягкую фетровую шляпу (американского фасона), довольно широкоплечего, с грубым голосом и быстрой речью. С ним была женщина с букетиком герани, белой снаружи, красной внутри. Он продал им кисть винограда весом в полфунта. Мужчина и женщина перешли на другую сторону улицы, остановились и разговаривали примерно до 23.30, а потом направились в клуб (Социалистический), видимо, слушать музыку. Мистер Пакер, допрошенный полицией, заявил, что не видел поблизости никаких подозрительных личностей и лишь после того, как в газетах появилось описание человека, которого видел констебль, сообщил приведенные выше сведения представителям прессы и двум частным сыщикам, работающим совместно с Комитетом бдительности. Обследовав дворовый слив, они обнаружили там объеденную виноградную кисть, оставшуюся от мусора, выметенного со двора после полицейского осмотра. Когда мистер Пакер был вызван в морг для опознания тела Элизабет Страйд, он узнал в ней ту женщину. Однако Пакер — человек пожилой и показания, к сожалению, давал противоречивые, поэтому, за исключением часа, когда он видел женщину (а кроме него, как уже указывалось, ее видели констебль и Шварц), все сказанное им практически не имеет никакой ценности в качестве свидетельства.
В ходе выполнения изложенного в пункте «в» было выпущено и распространено среди населения 80 000 листовок. Был проведен опрос жителей домов в связи с полученными от них заявлениями, а также полицейские обыски, почти повсеместные, кроме тех случаев, когда они могли бы возбудить ненужные подозрения. Была охвачена территория в границах, подотчетных городской полиции, включающая, с одной стороны, Лэмб-стрит, Коммершиал-стрит, Большую Восточную железную дорогу и Бакстон-стрит, затем Альберт-стрит, Данк-стрит, Чиксэнд-стрит и Грейт-Гарден-стрит вплоть до Уайтчепел-роуд и дальше до городской черты. По данному пункту также наносились визиты в ночлежные дома, опрошено свыше 2000 их обитателей.
Полиция Темзы также вела поиски среди матросов с судов, стоявших в доках и на реке. Особое внимание было уделено находящимся в Лондоне азиатам. Около 80 человек было задержано и доставлено в различные полицейские отделения столицы для дачи показаний, впоследствии проверенных. Изучены передвижения не менее 300 лиц, на которых поступили заявления в полицию, и эта работа продолжается.
Были опрошены семьдесят шесть мясников и забойщиков скота по поводу нанятых ими в течение последних шести месяцев рабочих.
Была также проведена проверка, касающаяся присутствия в городе греческих цыган, однако установлено, что во время предыдущих убийств их в Лондоне не было.
Трое из числа людей, называвших себя ковбоями и обслуживавших Американскую выставку, были допрошены и дали удовлетворительные объяснения.[233]
К настоящему времени, хотя ежедневный поток писем заметно уменьшился, многочисленные заявления относительно подозрительных лиц продолжают поступать.
На сегодняшний день в процессе рассмотрения находятся 994 документа, не считая полицейских отчетов.[234]
[235][236]
Дневник Брэма Стокера
23 октября 1888 года
Я пытался не погружаться с головой во всю эту суматоху: письма, награды, да еще и ищейки.[237]
Но теперь мне сообщили из Ярда о письме, адресованном Ласку.[238] Почка, скорее всего, была настоящая, то есть человеческая. В таком случае она почти наверняка была послана Тамблти, поскольку состояние органа и способ его удаления соответствовали характеру увечий, нанесенных телу несчастной миссис Страйд.
Насмехался ли он над нами в этом послании? Хотел ли намекнуть, что знает о наших письмах?
Это письмо, в силу особенностей стиля, побудило полицию (вот ведь дурачье!) перенести подозрение с евреев на ирландцев, что, несомненно, и входило в намерения Тамблти: расшевелить варево в котле. В том, что это Тамблти, у меня сомнений не было: иначе зачем ему понадобилось бы упоминать о ноже столь… нарочито? Он хотел напомнить мне, что свои последние убийства совершал с помощью кукри, и также давал мне понять, что при желании может забрать этот нож обратно. «Могу послать вам и окровавленный нож…»
Это что, угроза? Я так не думаю, но Ч. С.[239] не столь в этом уверены, хоть я и напомнил им, что я ему нужен: ведь он сам говорил мне об этом. Другое дело — насколько можно полагаться на слово убийцы?
Но так или иначе, пока мы благополучно сидим в доме № 17. Флоренс рада возможности принять друзей за обедом в своей новой гостиной, тем более что мы слишком много времени проводим в «Лицеуме». Присутствуют Ноэль, Кейн, Торнли, которому пришлось оставить свою бедную Эмили на попечение сиделок, и даже леди Уайльд. Она соблаговолила подняться наверх в сопровождении француженки и наших горничных, ибо Мэри и Ада были снова призваны на службу. Мы также установили дежурство. Кейн, Торнли и я делим эти обязанности, ссылаясь на бессонницу, ночное общение с музами, работу над рукописями и так далее.
Флоренс и другим мы дали понять, будто совместно работаем над пьесой, которой якобы надеемся удивить Генри.
— Но какое отношение к написанию пьесы имеет Торнли? — удивилась Флоренс, которая порой демонстрирует необычайное здравомыслие и проницательность.
— Он помогает нам в создании образа врача, дорогая, — пояснил я, — своими знаниями, точно так же как леди Уайльд — своим остроумием.
На том дело и кончилось. Итак, Фло не подозревает, что в гостиной плетется заговор, а между тем это именно так, и я не осмеливаюсь доверить подробности бумаге. Тайна — вот что в первую очередь необходимо для успеха нашей пьесы. Нашей самой рискованной пьесы, над которой мы работаем.
Дневник Брэма Стокера
Четверг, 25 октября 1888 года, 4 часа утра
