— Ты спятил? — рассердился Кел, услыхав из уст Фолкена формальную просьбу о позволении оставить крепость — Не успел приехать, как уже собираешься нас покинуть?!
Король принял их в спальне — уютной, хотя и немного тесноватой для его габаритов комнате, отделенной от пиршественного зала плотным занавесом.
— Кое-кто из нас уже около месяца пользуется гостеприимством вашего величества, — заметила леди Мелия. — Полагаю, срок достаточный, чтобы успеть надоесть самому радушному хозяину.
— Не отпущу! — Громовой рык Кела, казалось, потряс до основания стены замка. — А вы согласитесь остаться, миледи, если я прикажу устроить пир в вашу честь? — немного успокоившись, предложил он и выразительно прищелкнул пальцами.
Мелия благоразумно воздержалась от ответа, хотя по лицу ее можно было догадаться, чего ей это стоило. Бремя объясняться с королем легло на плечи барда, и тому таки удалось убедить его в необходимости срочного отъезда. Кел, правда, еще долго ворчал — особенно узнав о созыве Совета Королей, на который его величество пригласить никто не удосужился, — но в конце концов дал согласие, правда, с видимой неохотой.
— Если я держу у себя при дворе дюжину-другую дикарей, это еще не дает им права задирать нос и не считаться со мной, — с обидой заявил Кел и презрительно фыркнул: — Пожалуй, мне стоит как-нибудь наведаться в Кейлавер и показать этому надутому индюку Бореасу, что такое настоящий монарх!
— Я бы не пожалел золота, чтобы полюбоваться подобной встречей, — шепнул на ухо Трэвису Бельтан, ухмыляясь в усы.
На этом прощальная церемония завершилась, и они оставили королевские покои. Проходя через большой зал, Трэвис украдкой огляделся по сторонам в надежде еще раз увидеть загадочную фигуру Трифкина-Клюковки. Но коротышка-шут с наступлением дня бесследно исчез вместе с труппой, как навеянный ночной темнотой странный сон.
Седлая коня во дворе, Трэвис обратил внимание на увлеченных беседой Мелию и Фолкена. В который раз уже за день к горлу подступила горечь. Утром в старой башне эти двое походя решили его судьбу, даже не поинтересовавшись его мнением. Вот и сейчас они наверняка обсуждали что-то важное, не находя нужным хотя бы для проформы поставить в известность остальных. Он уныло вздохнул и поправил привязанное к седлу снаряжение.
Каждая из лошадей, помимо всадника, несла пару переметных сум, до отказа набитых провизией из королевских кладовых. Не сумев соблазнить гостей обещанием устроить прощальный пир в их честь и богатым угощением, Кел, очевидно, задался целью отправить изрядную толику последнего вместе с ними. Содержимое сум включало копченые окорока, запас черных сухарей, головки сыра, защищенные от пересыхания толстым слоем воска, и глиняные горшочки с диким медом. Помимо провианта, король пожаловал каждому из путешественников по смене одежды и по одеялу.
Подтянув ремни, Трэвис угрюмо покосился на мешки и котомки, ощущая себя в этот момент куда более бесполезным, чем весь багаж. Фолкен приложил козырьком к бровям затянутую в черную перчатку руку и посмотрел на солнце.
— Вы долго еще собираетесь копаться? — набросился он на спутников. — До Кейлавера путь неблизкий, и сократить его, торча здесь, не удастся!
Мелия одернула дорожный плащ серо-голубого цвета и объявила:
— Я готова!
Бард и рыцарь как будто только этого и дожидались. Тронув коней, они направили их к воротам в осыпающейся крепостной стене. Мелия на своей кобыле заняла позицию между ними, а Трэвис оказался замыкающим. Порыв свежего ветра подхватил и понес в том же направлении клубы дыма от разведенных на кухне огней. Не успели четверо всадников доехать до ворот, как из окутавшего проем сизого тумана выступила, преградив путь, одетая в лохмотья фигура. Лошади встали как вкопанные.
— Что ж это вы? — с упреком проскрипела Грисла. — Собрались уезжать, а со мной попрощаться забыли? Волчье лицо Фолкена досадливо скривилось.
— Прочь с дороги, старуха! — рявкнул он. — Законы гостеприимства требуют от гостя испросить разрешения на отъезд у владельца замка, но в них не написано, что это требование распространяется на ведьм-приживалок!
— А ты бы комментарии к ним почитал, — ехидно посоветовала Грисла. — Уж там все прописано.
Ветер раздувал служившие ей одеждой ветхие тряпки и жидкие пряди грязных седых волос. Леди Мелия подогнала свою лошадь вплотную.
— Мы отправляемся по чрезвычайно важному делу, а ты нас задерживаешь. Освободи дорогу.
Грисла приложила черную от грязи ладонь к сморщенной щеке и закатила глаза в притворном раскаянии.
— Ах, простите меня, о высокородная-как-луна-в-небесах леди! Простите глупую старуху, по неведению осмелившуюся встать на пути ваших грандиозных замыслов! Умоляю, не обижайте бедную Грислу! С высоты вашего величия она ничтожней мухи. Мух всегда тянет на дерьмо — у них натура такая, но вы ведь не станете наказывать муху только за это, правда?
Бронзовая кожа Мелии побелела, глаза угрожающе сузились.
— Чего тебе надобно от нас, исчадие Сайи? — дрожащим от ярости голосом спросила она.
Старуха равнодушно сплюнула на землю — аккурат между передними ногами кобылы.
— От тебя ничего, леди Ехидна! И от тебя тоже, лорд Бедоносный, — добавила она, скользнув по фигуре Фолкена своим единственным глазом; безгубый рот растянулся в хитрой усмешке, обнажив сгнившие корешки зубов. — А надобно мне переговорить с вон тем сладеньким красавчиком!
Грисла проворно заковыляла на тоненьких ножках к Трэвису, остановилась рядом со стременем и нацелила ему в грудь костлявый палец:
— Хочешь вытянуть косточку, миленький?
— Что? — растерялся Трэвис.
— Косточку, мой сладкий, — повторила ведьма. Он в недоумении пожал плечами.
— Ума не приложу, отчего Судьба всегда улыбается таким придуркам? — покачав головой, проворчала Грисла и сунула ему прямо под нос засаленный кожаный мешочек. — Давай, сыночек, тяни!
Трэвис с подозрением посмотрел на мешочек, не испытывая ни малейшего желания знакомиться с его содержимым. Но деваться было некуда. Стиснув зубы, он засунул в него руку, подсознательно ожидая вляпаться в какую-нибудь холодную липкую мерзость. Однако пальцы его углубились в россыпь мелких гладких предметов, похожих на речную гальку. Ухватив один из них, Трэвис поспешно вытащил руку из мешка и уставился на добычу. Ею оказалась костяная бабка, пожелтевшую поверхность которой пересекали три глубокие параллельные бороздки.
— Ого! — удивилась старуха. — Вот уж не думала, что ты вытянешь именно эту. Одна черта — Рождение, другая — Дыхание, а третья — Смерть, рано или поздно ожидающая каждого из нас. Кое-кто, правда, даже ее способен уговорить подождать, — добавила она, многозначительно покосившись при этом на Фолкена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
