Появлялся клоун между нами
В шутовском дурацком колпаке.
Зритель наш шутами избалован.
Жаждет смеха он, тряхнув мощной,
И кричит: «Да разве это клоун?
Если клоун — должен быть смешной!»
Вот и мы… Пока мы вслух ворчали:
«Вышел на арену, так смеши!» —
Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.
Мы опять в сомненье — век двадцатый,
Цирк у нас, конечно, мировой, —
Клоун, правда, слишком мрачноватый,
Невесёлый клоун, несмешной.
Ну, а он, как будто в воду канув,
Вдруг при свете, нагло, в две руки
Крал тоску из внутренних карманов
Наших душ, одетых в пиджаки.
Мы потом смеялись обалдело,
Хлопали, ладони раздробя.
Он смешного ничего не делал —
Горе наше брал он на себя.
Только балагуря, тараторя,
Всё грустнее становился мим,
Потому что груз чужого горя
Из упрямства он считал своим.
Тяжелы печали, ощутимы…
Шут сгибался в световом кольце,
Горше становились пантомимы
И морщины глубже на лице.
Но тревоги наши и невзгоды
Он горстями выгребал из нас,
Нам давая видимость свободы,
А себе защиты не припас.
Мы теперь без боли хохотали,
Весело, по нашим временам:
«Ах, как нас приятно обокрали —
Взяли то, что так мешало нам!»
Время! И, разбив себе колени,
Уходил он, думая своё.
Рыжий воцарился на арене,
Да и за пределами её.
Злое наше вынес добрый гений
За кулисы — вот нам и смешно.
Тысячи украденных мгновений
В нём сосредоточились в одно.
В сотнях тысяч ламп погасли свечи,
Барабана дробь… и тишина.
Слишком много он взвалил на плечи
Нашего. И сломана спина.
Зрители, и люди между ними,
Думали: вот пьяница упал…
Шут в своей последней пантомиме
Заигрался — и переиграл.
Он застыл не где-то, не за морем, —
Возле нас, как бы прилёг, устав.
Первый клоун захлебнулся горем,
Просто сил своих не рассчитав.
1973–1974
Ещё — ни холодов, ни льдин…
Памяти Василия Шукшина
Ещё — ни холодов, ни льдин.
Земля тепла. Красна калина.
А в землю лёг ещё один
На Новодевичьем мужчина.
«Должно быть, он примет не знал, —
Народец праздный суесловит, —
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал».
Коль так, Макарыч, — не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй — останься жйвым!
Но, в слезы мужиков вгоняя —
Он пулю в животе понёс,
Припал к земле, как верный пёс.
А рядом куст калины рос,
Калина — красная такая…
Смерть самых лучших намечает
И дёргает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму!..
Не буйствует и не скучает.
А был бы «Разин» в этот год.
Натура где — Онега, Нарочь?
Всё печки-лавочки, Макарыч!
Такой твой парень не живёт.
Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
«Снять со скуластого табу
За то, что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.
Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу,
Чтоб не испытывал судьбу,
Взять утром тёпленьким с постели!»
И после непременной бани,
Чист перед богом и тверёз,
Взял да и умер он всерьёз.
Решительней, чем на экране.
Гроб в грунт разрытый опуская
Средь новодевичьих берёз,
Мы выли, друга отпуская
В загул без времени и края…
Парад-алле! Не видно кресел, мест…
Парад-алле! Не видно кресел, мест.
Оркестр шпарил марш, и вдруг, весь в чёрном,
Эффектно появился шпрехшталмейстер
И крикнул о сегодняшнем ковёрном.
Вот на манеже мощный чёрный слон,
Он показал им свой нерусский норов.
Я раньше был уверен, будто он —
Главою у зверей и у жонглёров.
Я был не прав, — с ним шёл холуй с кнутом,
Кормил его, ласкал, лез целоваться
И на ухо шептал ему… О чём?
В слоне я сразу начал сомневаться.
Потом слон сделал что-то вроде па
С презреньем и уведен был куда-то.
И всякая полезла шантрапа
С повадками заправских акробатов.
Вот выскочили трое молодцов,
Одновременно всех подвергли мукам,
Но вышел мужичок из наглецов
И их убрал со сцены ловким трюком.
Потом, когда там кто-то выжимал
Людей ногами, грудью и руками,
Тот мужичок весь цирк увеселял
Своими непонятными делами.
Он всё за что-то брался, что-то клал,
Хватал за всё… Я понял — вот работа.
Весь трюк был в том, что он не то хватал, —
И дохватался — на весь цирк икота.
Убрав его — он был навеселе, —
Арену занял сонм эквилибристов.
Ну, всё, пора кончать парад-алле
Ковёрных. Дайте туш, даёшь артистов!
1971–1974
На дистанции — четвёрка первачей…
На дистанции — четвёрка первачей.
Каждый думает, что он-то побойчей,
Каждый думает, что меньше всех устал,
Каждый хочет на высокий пьедестал.
Кто-то сердцем холодней, кто — горячей,
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
