— Ты бы быстро нашла общий язык с моим отцом, — проворчал я. — Но все равно я пойду, и ты пойдешь со мной, даже если мне придется тащить тебя. Я сильнее.
— Но не сильнее Онтро.
— Это еще кто?
— Он тебя остановит, Гэлинджер. Он — рука Маланна.
4Я резко затормозил джипстер перед единственным известным мне входом в храм. Бракса держала розу на руках, как нашего ребенка, и молчала. Лицо у нее было отрешенным и очень милым.
— Они сейчас в храме? — спросил я.
Лицо мадонны не изменило своего выражения. Я повторил вопрос. Она встрепенулась.
— Да, — сказала она откуда-то издалека. — Но тебе туда нельзя.
— Это мы еще посмотрим.
Я обошел джипстер и помог ей вылезти.
Держа меня за руку, она двигалась, словно в трансе. Луна отражалась в ее глазах. Глаза смотрели в никуда, как в тот день, когда я впервые увидел ее танец.
Я толкнул дверь и вошел, ведя ее за собой. В комнате царил полумрак.
Она закричала, в третий раз за этот вечер:
— Не трогай его, Онтро! Это Гэлинджер!
До сих пор мне не приходилось видеть марсианских мужчин, только женщин. И я не знал, то ли мужчины все такие, то ли он какое-то чудо природы. Хотя сильно подозревал, что именно последнее.
Я смотрел на него снизу вверх.
Его полуобнаженное тело было покрыто родимыми пятнами и шишками. Наверное, что-то с железами.
Мне казалось, что на этой планете я выше всех, но этот был футов семи ростом и весил соответственно. Теперь понятно, откуда у меня взялась такая огромная кровать.
— Уходи, — сказал он. — Ей можно войти. Тебе — нет.
— Мне нужно забрать свои книги и кое-какие вещи.
Он поднял громадную левую руку. Я проводил ее взглядом. Мои пожитки были аккуратно сложены в углу.
— Мне необходимо войти. Я должен поговорить с М’Квийе и Матерями.
— Нельзя.
— От этого зависит жизнь вашего народа!
— Уйди! — прогремел он. — Возвращайся к своим, Гэлинджер! Оставь нас в покое!
В его устах мое имя звучало как-то странно, словно чужое. Интересно, сколько ему лет? Триста? Четыреста? Он что, всю жизнь охранял храм? Зачем? От кого тут его охранять? Мне не нравилось, как он двигался. Я и раньше встречал людей, которые так двигались.
— Уходи, — повторил он.
Если они развили свое искусство рукопашного боя до такой же степени, как и танец, или, хуже того, — если искусство борьбы было частью танца, то я здорово влип.
— Иди, — сказал я Браксе. — Отдай розу М’Квийе. Скажи, что это от меня. Скажи, что я скоро приду.
— Я сделаю так, как ты просишь. Вспоминай меня на Земле, Гэлинджер. Прощай.
Я не ответил, и она, неся розу, прошла мимо Онтро в следующую комнату.
— Ну, теперь ты уйдешь? — спросил он. — Если хочешь, я ей расскажу, как мы дрались и ты меня чуть не победил, но я так тебя ударил, что ты потерял сознание, и я отнес тебя на корабль.
— Нет, — сказал я. — Либо я тебя обойду, либо перешагну через тебя, но так или иначе я пройду.
Он пригнулся и вытянул перед собой руки.
— Это грех — поднять руку на святого человека, — прогрохотал он, — но я остановлю тебя, Гэлинджер.
Моя память прояснилась, как запотевшее стекло на свежем воздухе. Я смотрел в прошлое шестилетней давности.
Я изучал восточные языки в токийском университете. Дважды в неделю по вечерам я отдыхал. В один из таких вечеров я стоял в тридцатифутовом круге в Кодохане, в кимоно, перетянутом коричневым поясом. Я был «иккиу», на ступеньку ниже низшего уровня мастера. Справа на груди у меня был коричневый ромб с надписью «джиу-джитсу» на японском. На самом деле это означало «атемиваса» из-за одного приема, который я сам разработал. Я обнаружил, что он просто невероятно подходит к моим габаритам, и с его помощью побеждал в состязаниях.
Но я никогда по-настоящему не применял его на человеке и лет пять вообще не тренировался. Я был не в форме и знал это, но все равно попытался войти в состояние «цуки но кокоро», чтобы, как пруд луну, отразить всего Онтро.
Голос откуда-то из прошлого сказал: «Хадзими, начнем».
Я принял «неко-аши-дачи», кошачью стойку, и у Онтро как-то странно загорелись глаза. Он торопливо попытался переменить позу — и вот тут-то я ему и врезал!
Мой коронный прием!
Моя длинная левая нога взлетела, как лопнувшая пружина. На высоте семи футов она встретилась с его челюстью как раз в тот момент, когда он попытался отскочить.
Голова Онтро резко откинулась назад, и он упал, тихо застонав.
«Вот и все, — подумал я, — извини, старик».
Когда я через него перешагивал, он каким-то образом умудрился подставить мне подножку, и я упал. Трудно было поверить, что после такого удара у него хватает сил оставаться в сознании, я уж не говорю — двигаться. Мне не хотелось опять его бить.
Но он добрался до моей шеи прежде, чем я успел сообразить, чего он хочет.
Нет! Не надо такого конца!
Как будто железный прут давил мне на горло, на сонную артерию. Тут я понял, что он без сознания, а это действует рефлекс, рожденный бессчетными годами тренировок. Однажды я такое уже видел, в «шиай». Человек погиб оттого, что потерял сознание, когда его душили, и все равно продолжал бороться, а его противник подумал, что душит неправильно, и надавил сильнее.
Но такое бывает редко, очень редко.
Я двинул ему локтем под дых и ударил затылком в лицо. Хватка ослабла, но недостаточно. Мне не хотелось этого делать, но я протянул руку и сломал ему мизинец.
Его рука повисла, и я вывернулся.
Он лежал с искаженным лицом и тяжело дышал. У меня сердце сжалось при виде павшего гиганта, который, выполняя приказ, защищал свой народ, свою религию. Я проклинал себя, как никогда в жизни, за то, что перешагнул через него, а не обошел.
Шатаясь, я подошел к кучке своих пожитков, сел на ящик с проектором и закурил.
Прежде чем войти в храм, следовало отдышаться и подумать, о чем я буду говорить.
Как отговорить целую расу от самоубийства?
А что, если… Если я прочту им Книгу Екклезиаста, если прочитаю им литературное произведение, более великое, чем все написанное Локаром, — такое же мрачное, такое же пессимистичное; если покажу им, что наша раса продолжала жить, несмотря на то что один человек высочайшей поэзией вынес приговор всему живому; покажу, что суета, которую он высмеивал, вознесла нас в небеса, — поверят ли они, изменят ли свое решение?
Я затушил сигарету о мозаичный пол и отыскал свою записную книжку. Вставая, я почувствовал, как во мне просыпается ярость.
И я вошел в храм, чтобы проповедовать Черное Евангелие от Гэлинджера из Книги Жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
