Наполеон думал устрашить жителей казнями и хотел тем остановить поджоги; стали ловить и правых, и виноватых и без суда их расстреливать; не было пощады даже тем, которые перебегали от одного горевшего дома в другой.
Хитрый Наполеон, сознавая безвыходность своего положения, пустился на хитрость: посредством своих прокламаций, в которых обещал москвичам разные льготы, он старался с ними сблизиться; но верные царю и родине москвичи с презрением оттолкнули от себя хвастливое обещание завоевателя и мстили врагам отечества, как только могли.
Час возмездия гордому Наполеону наставал; пролитая им кровь многих тысяч людей вопияла о мщении. Счастливая звезда его гения стала тускнеть. Теперь опомнился Наполеон, но было уже поздно…
Глава VI
Император Александр со скорбью узнал, что его первопрестольная столица отдана без боя: государь заплакал при этом роковом известии и не скрывал своих слёз от приближённых.
— За Москву, князь Михаил Илларионович, ты дашь мне ответ! Ты мне ответишь! — говорил император; слова эти относились к главнокомандующему князю Кутузову; государь не думал, чтоб Кутузов решился без боя отдать Москву Наполеону.
Наполеон употреблял всю свою хитрость, чтобы войти в переговоры с государем о мире, который теперь был более чем необходим для Наполеона.
В ответ на это император Александр сказал следующие великие слова:
— Я скорее уйду в Сибирь, отращу себе бороду, буду ходить в простом кафтане, но не заключу мира с Наполеоном.
Вскоре после известия о занятии Москвы французами был выпущен высочайший манифест:
«С крайнею и сокрушающей сердце каждого сына отечества печалью сим возвещается, что неприятель второго сентября вступил в Москву, но да не унывает от сего великий народ российский. Напротив, да поклянётся всяк и каждый, да воскипит новым духом мужества, твёрдости и несомненной надежды, что всякое наносимое нам врагами зло и вред обратятся напоследок на главу их. Боже Всемогущий! Обрати милосердые очи Твои на молящуюся Тебе с коленопреклонением российскую церковь. Даруй поборающему по правде, верному народу Твоему бодрость духа и терпение. Сим да восторжествует он над врагом своим, да преодолеет его и, спасая себя, спасёт свободу и независимость царей и царств».
Между тем наша армия всё отступала по старой Калужской дороге; дойдя до Тарутина, на правом берегу реки Нары, престарелый главнокомандующий твёрдо сказал:
— Теперь ни шагу назад; станем ждать французов.
Здесь собралась сильная русская армия.
Наполеон прислал к Кутузову своего генерала Лористона[86] со следующим собственноручным письмом:
«Князь Кутузов! Посылаю к Вам одного из моих генерал-адъютантов для переговоров с Вами о многих важных предметах. Прошу Вашу светлость верить всему, что он Вам скажет, особенно когда станет выражать Вам чувства уважения и особенного почтения, питаемого к Вам с давнего времени. За сим молю Бога о хранении Вас под Своим священным кровом. Москва, тридцатого октября 1812 г.
Наполеон».Главным поручением от Наполеона своему посланному было вести переговоры о мире.
— Нет, генерал, о мире и речи быть не может. Мы только начинаем воевать. Так и передайте вашему императору.
Такими словами ответил наш главнокомандующий генералу Лористону.
Опытный военачальник хорошо знал, что Наполеону не осталось ничего более, как просить мира. Наполеон очутился в ловушке, в которую он попал со своею армией.
Скоро зимние вьюги и морозы заставили Наполеона подумать о выходе из Москвы.
К двенадцатому октября Москва очистилась от французов: они выступили на Калужскую дорогу.
Мюрат, неаполитанский король, был наголову разбит под Тарутином: множество повозок, орудий и пленных досталось нам.
Оставляя Москву, неприятель хотел взорвать наш священный Кремль: под Кремль были сделаны подкопы, туда вкатили бочки с порохом — и что созидалось веками, то мстительный враг хотел уничтожить в один час. Но Господь сохранил Кремль. «Дивен Бог во святых Его! Стены кремлёвские и почти все здания взлетели на воздух, а соборы и храмы, вмещающие мощи святых, остались целы и невредимы, в знамение милосердия Господня к царю и царству русскому», — так писал генерал Иловайский[87] от двенадцатого октября 1812 года. Он первый со своими казаками въехал в оставленную неприятелем Москву.
И вот, спустя дня три после выхода французов, утром с колокольни Страстного монастыря раздался торжественный звон в большой колокол. Ему вторили и другие колокола с уцелевших колоколен.
Шесть недель пробыли французы в Москве, и за всё это время ни разу не оглашалась Белокаменная колокольным звоном. Москва освобождена! Москва воскресла!
Наши солдаты расположились бивуаком в Тарутине; они с нетерпением ждали сразиться с Наполеоном и с лихвою отомстить ему за Москву. Наше войско было сыто, обуто и одето, а злополучная французская армия находилась в самом ужасном положении: голодная, изнурённая, прикрытая лохмотьями. Некоторые, за неимением одежды, кутались от холода в женские куцавейки, в телогрейки, в юбки, в шали. Жалкий вид представляла эта некогда великая армия.
Покидая Москву, Наполеон ещё, видно, не терял надежды и хвастливо сказал своим солдатам:
— Я поведу вас на хорошие зимние квартиры, и если на дороге попадутся мне русские, то я уничтожу их.
Это были одни только слова: французскому войску суждено было погибнуть в России. Немногие уцелели и вернулись на родину. Большая часть французов нашла себе могилу в снегах России.
Однажды полковник Зарницкий, едва только вышел из своего барака и направился к полку, который расположен был в Тарутине вместе с другими полками, увидал идущего ему навстречу молодого гусарского офицера с Георгиевским крестом на груди.
— Здравствуйте, господин полковник, — отдавая честь Петру Петровичу, проговорил офицер.
— Боже! Неужели это вы! — радостным голосом воскликнул полковник, крепко пожимая руку молодого офицера.
— Узнали?
— Ещё бы мне не узнать вас! Да вы так мало переменились.
— А ведь давно мы с вами не видались, Пётр Петрович.
— Да, да, почти шесть лет прошло. Да что же мы тут разговариваем, ко мне в барак милости прошу.
Зарницкий вернулся в свой барак и привёл с собою гостя, или, скорее, гостью — молодой гусарский офицер был Надежда Андреевна Дурова, которая служила в Мариупольском гусарском полку под фамилией Александрова.
— Прошу садиться. Щетина, скорее чаю! — суетился Пётр Петрович.
— Зараз, ваше высокородие!
— Здорово, Щетина! — проговорила Дурова старику денщику.
— Здравие желаю, ваше благородие! — ответил тот, вытянувшись в струнку.
— Узнал, старина?
— Ну как не узнать — хорошо помню.
— Спасибо за память — вот тебе на табак, — кавалерист-девица протянула денщику руку с червонцем.
— Покорнейше благодарю, ваше благородие.
— Ну садитесь, моя дорогая, рассказывайте, как это вы попали к нам в Тарутин.
— Сегодня к армии присоединились ещё три полка, в том числе и мой. Я очень обрадовалась, когда узнала, что вы находитесь здесь, в Тарутине, — ответила полковнику Дурова.
— Да, сидим мы здесь и ждём погоды. А ваш полк, Надежда Андреевна, откуда пришёл? — спросил у неё Пётр Петрович.
— С юга. Спешили к Москве — узнали, что Москва в руках французов — повернули к вам.
— Да, в Белокаменной хозяйствует теперь Наполеон со своими солдатами, но недолго ему придётся там похозяйствовать. Голод да холод выгонят его из Москвы.
— Жаль Москву, Пётр Петрович, крепко жаль!
— Что говорить!.. Кажется, я неслезлив, а верите ли, плакал, как баба, проезжая Москвою, после решения главнокомандующего отдать её неприятелю без боя.
— Говорят, в войске был сильный ропот на это решение?
— На старика Кутузова роптали и солдаты, и народ.
— Ну, а вы, Пётр Петрович, одобряете решение главнокомандующего?
— Видите… Он поступил очень обдуманно и дальновидно!.. России нужны солдаты… Под Бородином выбыло из строя около пятидесяти тысяч человек… И если бы произошло сражение под Москвою, то, пожалуй, убили бы ещё столько же, а всё-таки Наполеон вошёл бы в Москву, потому что армия у него больше… Кутузов спас солдат, и этим он оказал России громадную услугу.
— Поймут ли это, Пётр Петрович? Многие упрекают главнокомандующего…
— Не поймут теперь — потомство поймёт и оценит услугу князя Кутузова… Оставим говорить про это… лучше скажите, как вы живёте, служите… Довольны ли начальством? — спросил у Дуровой полковник Зарницкий.
— О, я очень довольна… начальство меня балует, поощряет.
