вещи, которые тебя тревожат?
— Ты забываешь, мой дорогой, что мир меняется, а уж что до этого города, то здесь никогда все не было так просто как в других городах, — пояснила Эфрат, — тут за тобой могут наблюдать существа, о которых тебе никогда не приходилось и, возможно, никогда не придется слышать. Однажды ночью, — продолжала она, — когда я вышла на охоту, я почувствовала этот взгляд настолько близко, что мне казалось, если я обернусь, то увижу наблюдателя, но сколько бы я ни оборачивалась, я никого не видела.
— Но при чем тут Раз? — недоумевал Рахмиэль.
— Раз всегда знал, где я была, что делала и куда ходила. Это сводило меня с ума. В первую очередь потому что не имело совершенно никакого значения, как именно я перемещаюсь по городу, незримый наблюдатель всегда оставался где-то рядом, а Раз всегда знал, что я делаю.
— Это странно … — произнес Рахмиэль. — А еще это нездорово как-то.
— Согласна, — кивнула Эфрат, — а потому однажды ночью я утащила моего мужа в подземелье, закрыла там, и больше никогда туда не спускалась, — сказав это Эфрат замолчала.
— Что ж, — задумчиво произнес Рахмиэль, — это похоже на нормальную здоровую реакцию.
— Так я узнала, что легенды о насыщенной подземной жизни этого города — правда. Раз очень скоро дал понять, что оставаться в заточении не входит в его планы и несмотря на то, что я больше никогда не чувствовала на себе того тяжелого взгляда, Раз всегда давал знать, что ему хорошо известно, где я и что со мной происходит. Потом он исчез. Внезапно. Без предупреждений, без ультиматумов и без малейшего видимого повода. Но вот появился ты, и теперь история повторяется.
— А кто прислал тебе сообщение?
— Это мой хороший знакомый, — ответила Эфрат, — он управляет заведением в центре города, куда я иногда наведываюсь.
Рахмиэль вопросительно посмотрел на нее.
— Заведение принадлежит Разу, — пояснила Эфрат, — он думает, я ни о чем не подозреваю, но я знала с самого начала.
— Тогда понятно, о заведении какого типа идет речь, — Рахмиэль покачал головой.
— Раз открыл его, чтобы обеспечить мне безопасность, а наш теперь уже общий с ним друг ему в этом помогал. Никогда не мешает перестраховаться.
— То есть, в действительности вы никогда не теряли связь?
— Конечно нет. Мы можем не общаться друг с другом и при этом мы будем знать, что происходит. Не в деталях, конечно, но общее понимание будет.
— Так какие у нас планы? — осведомился Рахмиэль.
— Я думаю, — Эфрат помедлила с ответом, — нам нужен крек!
Рахмиэль был уверен, что это означает еще один ночной клуб. Один такой они как раз проезжали, и он был бы очень не против «почувствовать пульс» города. Особенно, если он пульсирует в чьих-то венах.
— Мы возвращаемся в аэропорт! — крикнула Эфрат водителю, опустив перегородку.
Никаких вопросов или возражений не последовало. Только один короткий кивок.
— Я думал…
— Нет. Это мой город. И никто не будет мне говорить, когда я могу вернуться, — Эфрат все также лежала у него на коленях, глядя в потолок.
— Понятно.
Ему мало что было понятно, но его это не беспокоило. Мир переливался вокруг новыми красками, и жизнь наконец имела смысл. Настоящий, со вкусом, приводящий все в движение смысл. Сейчас, когда сердце больше не билось в груди Рахмиэля, когда тело больше не ощущало боли, а память не хлестала воспоминаниями, сейчас он чувствовал себя живым. А каждое прикосновение Эфрат, каждый ее взгляд доставал до самого дна, возвращая его в реальность и напоминая, что это — быть собой. Радом с ней он чувствовал эту свободу. И знал, что какими бы пугающими ни были ее действия, какими бы внезапными ни были решения, Эфрат знает правильный путь. И она может создать мир, в котором они оба будут счастливы.
— О чем ты думаешь? — спросила Эфрат.
— В мире происходит столько всего, что не должно было бы происходить.
— Это точно.
— Как ты думаешь? Это можно изменить?
— А для чего, по-твоему, мы возвращаемся в аэропорт?
— Какой жизнью ты хотела жить пока… пока не…
— Пока меня не убили? — Эфрат помогла ему с формулировкой. — Я хотела жить в храме и каждый день своей жизни проводить именно там. Потому что для меня нет другого голоса, который я слышала бы так же громко, как тот, что раздавался по теми сводами. Я была счастлива каждый день и каждую минуту своей жизни. И все то, что я делала, создавало вокруг меня мир прекраснее которого сложно себе представить. Как если бы граница между небесами и землей перестала существовать, и боги бы снова почувствовали себя на земле как дома.
— А сейчас?
— А сейчас я хочу сделать то, что не могла сделать тогда.
Рахмиэль больше не задавал вопросов. Он хорошо знал, что можно спрашивать, а что — нет, и когда можно продолжать расспросы, а когда стоит замолчать. Это знание было у него в крови. Как и многие другие знания. Возможно, именно поэтому за чистотой крови так следили во всех благородных домах, в которых было то, чего не было во всех прочих.
***
И вот второй самолет за эту ночь заходил на посадку. Все-таки удобно, когда страны на расстоянии полутора часов полета. Уже светало, а Рахмиэлю было немного жаль, что не удалось погулять в Берлине. Несмотря на всю очевидную серьезность происходящего, мир казался ему каким-то нереальным. Как если бы все происходящее в действительности происходило не с ним или не имело такого значения, как ему казалось. Начинался дождь. Это было не то солнечное утро, когда хочется идти на улицу и наслаждаться чистым воздухом или есть свежие круассаны, запивая крепким кофе. Это было совсем другое утро. Как и каждое новое утро теперь, как и каждый новый день, и каждая следующая ночь. Весь мир, который он знал до этого, будто бы таял, и казалось, никто и ничто больше не сможет убедить Рахмиля в реальности происходящего. Какая-то новая реальность открывалась перед ним, и он еще не понимал, как ему удается ее видеть или чувствовать, но совершенно определенно он уже начинал в ней ориентироваться. Что-то из глубины его подсознания говорило с ним. Это не было голосом и вообще не походило ни на один из тех звуков, которые ему приходилось слышать. И тем не менее, это звучало в каждой клетке его тела, во всем, что он видел вокруг, и весь мир, который теперь его окружал, был соткан из звука этих переплетающихся между собой струн. Мир
