Ему показалось, что так вот уйти это было жестоко.
Под темной аркадой дубов вновь вспомнил, как уходила Эллен, пока Балу учил Маугли петь:
Немного нужно, чтоб быть счастливым.
О да! Совсем-совсем чуть-чуть…
Выдохнул: больно, повернул направо и вновь оказался на асфальтированной дороге.
IV1
«ПАРИЖ 389»
На протяжении трехсот восьмидесяти восьми километров Шарль ни о чем другом думать не мог, все еще под впечатлением от прожитого дня. Ехал «на автопилоте», его захлестывали свежие воспоминания.
Недра, как раненый птенчик, с открытым ртом, клички лошадей, улыбка Луки в зеркале машины, его сабля из позолоченного картона, церковная колокольня, следы мела на стволах каштанов, любовное письмо, которое Алексис хранит в своем портмоне, вкус «Порт Эллен», визг девицы, которую Лео вздумалось сбрызнуть спреем «Приманка для кабана, запах возбужденной самки», и запах клубничных конфет, плавящихся на кончиках прутьев, плеск воды в ночной реке, ночь под звездами, теми самыми, в которых якобы разбирался мужчина, от которого она хотела иметь ребенка, ослики в Люксембургском саду, тот Quick, куда он так часто водил Матильду, магазин игрушек на улице Кассет, у которого и они с ней не раз предавались мечтам, под названием «Давным-давно…», дохлые мухи в комнатах конюхов, этот олух Мэтью, так и не сумевший выделить ДНК счастья, округлость ее колена, когда она села рядом с ним, последовавший за этим шутливый разговор, смятение Алексиса, футляр, в котором он спрятался, грустная улыбка Большого Пса, косящие глаза ламы, мурлыканье кошки, пришедшей утешить его в печали, вид из окна у них на кухне, Корина с ее мещанством, которым она как стеной отгородила ранимого своего супруга, хохот их Марион, которая вскоре им там все в пух и прах разнесет, ее манера дуть на челку, даже когда ее волосы аккуратно причесаны, детские крики и грохот консервных банок тогда, на празднике, розовый куст Wedding Day
,[247] провисший под тяжестью цветов возле беседки, развалины Помпеи, танец ласточек и неодобрительное уханье совы, когда они завели Нино Рота,[248] голос Нуну, когда он в последний раз загонял их спать, водитель грузовика, отошедший пописать, пожилой профессор, оставивший на щеке младшей дочери след прекрасного эфеба, вкус теплых, незнакомых ему фруктов, тенниска, которую он больше никогда не наденет, пророчество Рене, их дурачество с вокзальными весами, мышь на ковре, десяток детей, с которыми ужинал вчера, уроки за одним большим столом, официальное заключение социальных служб, мост, который однажды рухнет и окончательно отрежет их от мира, элегантность несущих конструкций, серо-зеленые пятна лишайника на камнях лестницы, рядом ее лодыжка, очертания замков, изысканность лепнины, останки автомобиля, две ночи в отеле по соседству с моргом, мастерская Алис, запах подгоревших кроссовок, родинка на ее затылке, от которой он не мог оторвать глаз все то время, пока она изливала ему душу, словно бы Анук подмигивала ему всякий раз, когда Кейт, смеясь или плача, закрывала лицо руками, мужество малыша Ясина, мужество их всех, запах жимолости и люкарны с волютами, коридор на втором этаже, где на стенах они написали, о чем мечтают, ее собственная мечта, соболезнования полицейского, урны с прахом в сарае, презервативы среди кусков сахара, лицо ее сестры, жизнь, от которой она отказалась, матрасы, которые она сдвинула вместе, паспорт, должно быть, давно просроченный, мечты об изобилии, которые привели ее к бесплодию, толщина стен, запах подушки Самюэля, смерть Эсхила, фары в ночи, отбрасываемые ими тени, распахнутое ею окно…
На последнем километре, в Париже, где, согласно электронному табло, воздух был «достаточно чист», осознал, что всю дорогу туда он был одержим смертью, а на обратном пути ошеломлен жизнью.
Одно лицо наложилось на другое, и буква, что соединила их имена, потрясла его окончательно.
Правила тут не работали, а вот с судьбой, и на слух понятно, попробуй поспорь-ка.
2
Поехал в офис. Чуть не взорвался, обнаружив, что свет не выключен. Смирился. В другой раз побесится. Поставил мобильник заряжаться, нашел свою дорожную сумку и наконец-то переоделся. Пока возился с одной из штанин, оглядел стопку писем, ожидавших его на столе.
Затянул ремень и сразу включил компьютер. Дурные новости позади, остальное — лишь неприятности, а неприятности ему теперь по барабану. Все их новые нормы, их «Гренель окружающей среды»,[249] их законы, их лицемерные указы во спасение обескровленной планеты, их расценки, сметы, проценты, выводы, апелляции, рекламации, прокламации — все это лишь пена, пена и ничего более. Ведь среди нас живут люди, люди иного рода, которые при встрече всегда узнают друг друга и которые посвятили его в свою тайну.
Правда, он к их числу не принадлежал. Смелости не хватило и он постарался избавить себя от каких бы то ни было страданий. Только вот оно что. Он больше не мог не знать об их существовании. Анук подкинула ему мертвую птичку, а он добрался аж до курятника…
Вернулся разбитым, зато пряностей и золота — полные трюмы.
Пусть останется без награды картограф, пусть не примут его ко двору, но пусть уж ему будет дозволено все это переплавить в свинец.[250]
Не рассказ о ее жизни так поразил его, а то, что она сказала, обращаясь к его тени.
Может быть, он никогда туда не вернется, никогда не попрощается с ней, не узнает, успел ли Самюэль натренировать осла, и не услышит голоса Недры, но совершенно очевидно одно: что и уехать оттуда он тоже уже не сможет.
Отныне, где бы он ни был и чем бы ни занимался, он будет с ними, будет идти вперед с открытыми ладонями.
Анук было глубоко наплевать, где разлагаться: здесь или там. Ей и вообще было плевать на все, кроме того, что она только что ему подарила, а у себя отобрала.
Говоря словами Кейт, ему ведь все равно ничего не добиться, потому что своим кумирам он и в подметки не годится, детей нет, умрет «в безвестности», но отныне все-таки будет жить. Да, жить.
Вот он, его главный приз, спрятанный под паштетами и колбасой.
В таком лирическо-колбасном настроении просмотрел мейлы и принялся за работу.
Через несколько минут встал и подошел к стеллажу
Отыскал словарь красок и цветов.
Одна мысль не давала ему покоя еще с того, первого костра…
Венецианский: цвет волос с оттенками «красного дерева». Краска: венецианский белый — Бледность подчеркивает красоту златокудрых венецианских красавиц.
Так он и думал…
Заодно посмотрел в словаре, что такое «шамберьер».
Ты прав, дорогой, — никуда ты оттуда не уехал…
Пожал плечами и уже всерьез взялся за работу. Сплошные проблемы. Ерунда! Теперь у него под рукой «Длинный хлыст для дрессировки лошадей в цирке и на манеже».
До семи вечера занимался делами, потом отдал машину и отправился домой пешком.
Надеялся кого-нибудь там обнаружить… Оба автоответчика, которых он об этом спросил, ответить ему ничего не смогли.
Все еще напряженный, шел по улице Патриархов.
Проголодался и мечтал услышать звон колокола вдалеке…
3
— Не целую, я сделала себе маску, — предупредила она его, едва шевеля губами. — Ты не представляешь, как я устала… Все выходные с этими истеричками-кореянками… Пожалуй, приму ванну и лягу спать…
— Ужинать не будешь?
— Нет. Пришлось тащиться в «Риц»[251] и я переела. А как ты? Все в порядке?
Не подняла головы. Растянулась на диване, листала американский Vogue.
— Ты только посмотри, какая пошлятина…
Нет, Шарлю вовсе не хотелось смотреть.
— А где Матильда?
— У подруги…
Схватился за ручку двери и неожиданно… впал в уныние.
Стоял на пороге кухни, спроектированной специально для них одним приятелем Лоранс, дизайнером, творцом пространств, криэйтером объемов, специалистом по свету и прочей ерунде.
Фасады из светлого клена, широкие хромированные пилястры, доломитовая столешница с врезанной мойкой, раздвижные дверцы, встроенный холодильник, плита, духовка, вся техника от Miele, вытяжка, кофемашина, винный бар, пароварка, ну и все, что полагается.
О да. Она была хороша…
Правильная, светлая, чистая. Красиво, как в морге.
Проблема лишь в том, что есть было нечего… Дверца холодильника забита баночками с кремами, пенками, сливками и молочком, но, увы, не с лугов Изиньи… а совсем с другого Луга, того, что с заглавной буквы[252]… Еще: Coca light, йогурты 0 %, полуфабрикаты в вакуумной упаковке и замороженные пиццы.
Правда Матильда завтра улетает… А это она задавала ритм тому немногому, что здесь все еще жарили и варили… Лоранс готовила только для гостей, но гости похоже все перевелись из-за непредсказуемого графика ее работы и его постоянных командировок…
