А… Вот этого я объяснить уже не смогла.
Для меня это стало полной неожиданностью… Я считала, что он живет, как я, что сказанные слова и взятые на себя обязательства, пусть и без штампа в паспорте, что-то да значат. Хотя зимы обещали быть суровыми, и приданое мое несколько обременительно…
Он добился-таки перевода, а я стала той самой, которая рассказывала вам про свою последнюю сигарету…
Брошенной опекуншей…
До чего ж я была тогда несчастна, страшно подумать, — улыбнулась она смущенно. — И что я вообще тут делаю? С какой стати похоронила себя в этой дыре? Зачем я строю из себя Карен Бликсен,[226] когда сама по уши в дерьме? Зачем каждый вечер таскаю дрова и хожу за покупками все дальше и дальше, чтобы никто не косился на бутылки, которые я аккуратно укладываю между пачками печенья Pepito и кошачьим кормом…
Конечно, я страдала, но к этому прибавилось и кое-что еще, куда более опасное: я вдруг почувствовала себя такой ничтожной. О'кей, наш роман быстро закончился, ну и что… Так часто бывает… Проблема в том, что я на три года старше его… И вместо того, чтобы говорить себе: он бросил меня потому, что разлюбил, я говорила: он бросил меня, потому что я старуха.
Я слишком старая, чтобы меня любить. Уродина, да к тому же пьющая… Слишком добрая, глупая, праведная.
Ну куда мне с моей бензопилой, обветренными губами, красными руками и кухонной плитой в шестьсот кило весом…
Действительно… Куда мне?
Я не сердилась на него за то, что он ушел, я его понимала.
На его месте я поступила бы точно так же…
Налила себе еще чаю, долго дула на него, хотя он давно остыл.
— Одно радует, — пошутила она, — то, что у нас осталась подписка на «Лесную сову»! Вы его знаете, человека, который делает этот журнал? Пьера Дэома?
Шарль отрицательно покачал головой.
— Он великолепен. Настоящий… Настоящий гений… По-моему, он заслужил себе уютное гнездышко в Пантеоне,[227] впрочем сомневаюсь, чтобы он пожелал туда отправиться… Ну, да ладно… Тогда мне было не до того, чтобы по скорлупкам отличать орех, съеденный белкой, от ореха, съеденного полевой мышью… Хотя… Все-таки, наверно, меня это немного занимало, иначе сегодня вечером нас бы здесь не было…
Белка раскалывает скорлупу надвое, а мышь прогрызает в ней красивую замысловатую дырочку. Если вам интересны детали, поищите на полочке над камином…
Ну а я, видать, стала добычей полевки… Вроде бы целая снаружи, а вот внутри — абсолютно пустая. Матка, сердце, будущее, доверие к людям, твердость духа, шкафы — везде пустота. Я курила, пила все больше и больше, до поздней ночи, ну а потом, поскольку Алис научилась читать, и я уже не могла «умереть преждевременно», я впала в депрессию…
Вы спрашивали, почему у меня столько животных, так вот, именно тогда я это поняла. Чтобы вставать утром, кормить кошек, выпускать собак, относить сено лошадям и сбивать с толку детей. Благодаря животным дом жил своей жизнью, и дети были при деле без моего участия…
В сезон любви животные размножались, а в остальное время думали только о еде. Вот здорово! Я больше не читала детям книги, едва касаясь губами, целовала их на ночь, но, закрывая двери их комнат, следила, чтобы у каждого в кровати лежала любимая кошка в качестве грелки…
Не знаю, сколько бы так могло продолжаться и до чего бы меня все это довело… Я больше не контролировала себя. Может, им было бы лучше в приемной семье? С «нормальными» папой и мамой? Может быть, бросить все это и уехать с ними в Штаты? Или без них…
А может… Даже с Эллен я больше не разговаривала и опускала голову, чтобы не встречаться с ней взглядом…
Как-то утром позвонила мама. Оказывается, мне исполнилось тридцать лет.
Что?
Уже?
Всего тридцать?
Чтобы отпраздновать это, я наклюкалась водки.
Я загубила свою жизнь. Три раза в день кормить детей и водить их в школу — только на это меня и хватало.
А если вы недовольны — обращайтесь в суд. Именно в таком состоянии я и познакомилась тогда с Анук, и она погладила меня по голове…
Шарль старательно разглядывал подставку для дров.
— А потом мне вдруг позвонили из отделения гинекологии, где я не так давно проходила обследование… Ничего не сказали по телефону, просили приехать. Я записала когда, в полной уверенности, что никуда не поеду. Проблема ведь решилась сама собой и вряд ли возникнет снова.
И все же я поехала… Просто, чтобы вырваться, отвлечься, к тому же Алис понадобились то ли краски, то ли что-то еще, чего здесь было не достать.
Врач принял меня. Прокомментировал мои снимки. Придатки и матка совершенно атрофированы. Усохшие, закупоренные, зачатие невозможно. Надо бы сделать более детальное обследование, но в моей медицинской карте он прочитал, что я подолгу бывала в Африке, и предполагал, что там я подхватила туберкулез.
Но… я не помню, чтобы я болела, — возразила я. Он был очень спокоен, наверное, из старших по званию, привык сообщать неприятные известия. Он долго мне что-то объяснял, но я не слушала. Эта такая форма туберкулеза, что я могла и не заметить и… не помню… Моя голова тоже атрофировалась…
Помню только, что когда оказалась на улице, я потрогала свой живот под свитером. Даже погладила его… Я была в полной растерянности.
Слава богу, время поджимало. Я должна была торопиться, чтобы успеть заглянуть в канцтовары и забрать детей из школы. Я купила Алис все… Все, о чем она только могла мечтать… краски, коробку акварели, пастель, угольные карандаши, бумагу, самые разные кисти, набор для китайской каллиграфии, бисер… Все.
Потом я зашла в магазин игрушек, чтобы побаловать и двух других… Полное безрассудство, я и так с трудом сводила концы с концами, ну да наплевать. Life was definitely a bitch.[228]
Я страшно опаздывала, чуть не попала в аварию и совершенно растрепанная подбежала к ограде школьного двора. Было уже темно, они ждали меня встревоженные, втроем сидя под навесом.
Кроме них во дворе уже никого не было…
Я увидела, как они подняли головы, их улыбки. Улыбки детей, только что осознавших, что нет, их не бросили. Я кинулась к ним и обняла их всех сразу. Смеялась, плакала, просила прощения, сказала им, что люблю их, что мы никогда не расстанемся, что мы сильнее всех на свете, что… Да, но собаки-то нас заждались, наверное?
Они распаковали свои подарки, и я ожила.
— Ну вот, — добавила она, ставя чашку на стол, — теперь вы все знаете… Не мое дело, какой отчет вы представите тем, кто вас сюда отправил, но я не скрыла от вас ничего…
— А Ясин и Недра? Эти двое, они откуда?
— О Шарль, — вздохнула она, — вот уже скоро… — протянула к нему руку, поймала за запястье и посмотрела на его часы, — семь часов, как я говорю о себе… Вам не надоело?
— Мне нет. Но если вы устали…
— А у вас правда совсем не осталось сигарет? — прервала она его.
— Нет.
— Shit.[229] Ну ничего… Положите еще одно полено, я сейчас приду.
Она надела под платье джинсы.
— Для меня, с моим бесплодным животом, вернуться к жизни означало распахнуть двери своего дома для других детей.
Дом такой большой, здесь так много зверей, укромных местечек, всяких сарайчиков… Да и времени у меня хоть отбавляй… Я обратилась в социальные службы, чтобы стать опекуншей. Я намеревалась принимать детей на каникулы. Сделать для них классный летний лагерь, подарить им отдых, прекрасные воспоминания… Ну, в общем… никакой особой программы у меня не было, но мне казалось, что здешняя жизнь сама к этому располагает… Что всем нам здорово досталось, и надо поддерживать друг друга и потом… Что я могу еще на что-то сгодиться… несмотря ни на что… Я поговорила об этом со своими, и они ответили что-то вроде: Но… тогда нам придется и игрушками с ними делиться?
Вот оказывается, что их больше всего волновало…
А я открыла для себя новый мир. Пошла в Отдел защиты материнства и детства, прилежно заполнила все графы анкеты. Гражданское состояние, доходы, мотивация… Залезала в Harrap's,[230] чтобы не наделать орфографических ошибок, приложила фотографии дома. Уже думала, про меня забыли, но через несколько недель мне позвонила сотрудница социальной службы, она хотела приехать и лично во всем удостовериться, чтобы решить мое дело.
Кейт, смеясь, провела рукой по лбу.
— Помню, накануне мы перемыли во дворе всех наших собак! Воняли они, надо признаться, ужасно! Я заплела девочкам косички… И сама постаралась, нарядилась добропорядочной дамой… Одним словом, мы были бе-зу-пре-чны!
Сотрудница социальной службы оказалась молодой улыбчивой девушкой, а вот ее напарница, медицинский работник, Уф… была не так приветлива… Для начала я предложила им прогуляться по поместью, и мы пошли все вместе: с Сэмом, девочками, местной детворой, которая постоянно у нас ошивается, собаками, ламой… нет, ламы тогда еще не было… ну… одним словом, вы представляете себе кортеж…
