— Не знаю, но знаю, что мы уже опаздываем.
— А я не пойду, — сел на кота, изображающего персидский коврик. — Мне животных кормить надо. И выгуливать тоже…
— Иван, — проникновенно проговорил господин Могилевский и наклонился к моему уху, будто хотел откусить.
Через минуту я уже находился в полной боевой выкладке и перед зеркалом: смокинг резал в промежностях, да это не имело никакого значения. Начинался очередной акт театрализованного действия и надо было торопиться. Я успел лишь освежиться одеколоном «Fuck», приметив рожу в зеркальном квадрате — она была мятая и подержанная, точно пакетик с кругляшом неиспользованного презерватива. От неприятного зрелища я закрыл глаза и представил себя в гондоне. Боже мой, как можно любить через что-то? Как можно любить через что-то родину, женщину, солнце, религию, деревья, весну, морозы, ночь, стяги, овсюг, коммунистов, дерьмо, демократов, дерьмо, прошлые годы, настоящее, псевдореформы, заснеженные ели, тропы в лесу, ленинизм, фильмы, дождь, музыку, яблоки и проч. Разве можно через что-то кого-то или что-то любить? Конечно же, нет. Разве могут надушенные вагинальные стервочки и трусливые почтмейстеры понять душу свободного человека? Они способны лишь мелко и подло вскрывать чужие интересные письма, чтобы потом хихикать над сердечной слабостью вольных людей. Да, я иногда смешон и жалок, и бываю одинок. Я весь в плодоягодном и крохоборском говне народных масс, радостно выполняющих очередной эксперимент очередных авантюристов. И тем не менее я не потерял веру в будущее, и способен питаться не только объедками с барского стола, но и святым духом. И своими представлениями о чести. У каждого свой стиль жизни, своя судьба, своя борьба…
— Ванечка, пора, — голос товарища вывел меня из состояния нирваны. Что ты там увидел?
— Где?
… Любимый город был грязен и помоечен, пуст и темен, точно все граждане влезли на столбы и вывинтили каждый по лампочке. Такси катило по обморочным улицам, заминированным ненавистью и люмпен-пролетарскими булыжниками. Накрапывал дождик, и мирное население обреченно укладывалось спать. Под шум дождя хорошо спится.
Перед выход в высший свет я вспомнил о своей прекрасной даме Александре, но мой приятель развел руками: встреча, Ванек-пенек, конфиденциальна и должна проходить без свидетелей. И я вынужден был согласиться с чужими правилами игры. Что, право, было не похоже на мои классические принципы. Однако тут уж не до них, когда возникает шанс приблизиться к тайнам программы «S».
— Не может быть? — не поверил, услышав заговорщический шепоток.
— Ничего не знаю, — на это ответил господин Могилевский. — Меня попросили вас, граф, пригласить, и только.
— Кто?
— Друзья.
— Какие друзья?
— Которые на государевой службе.
— А конкретно?
— Ваня, иди к черту, ты меня нагружаешь.
— По финансам, что ли, — догадался сам, — поющим романсы?
На этом наши пустые разговоры прекратились, и мы поспешили на тайную вечерю, где я надеялся не только получить материалы по секретной программе, но и набить брюхо стерлядью кольчиком попильот. Почему бы не совместить приятное с полезным? Если бы я знал, что там от пуза кормят скандальными новостями, то, разумеется, не поступил столь опрометчиво. Теперь знаю, что на подобные вечеринки поверх фраков рекомендуется нахлобучивать бронежилеты, что, кстати, не всегда помогает от угрозы отравления СМИ-продуктами.
Но все эти мысли и переживания возникли после, а пока мы блуждали по глухой дождливой столице, словно пытаясь убедиться, что за нами нет соглядатаев. Вроде их не наблюдалось, и мы наконец прибыли к ночному клубу «Красная звезда». Вызывающий пятиконечный призрак горел во лбу пасмурной ночи, вызывая у меня оторопь. Ничего себе, живем в стране побеждающей, понимаешь, демократии, а встречает нас коммунистический атрибут.
— Будь проще, Ваня, — сказал на это мой спутник. — Люди заколачивают капитал. И не забывай: все мы вышли из дедушки Ленина…
Друг был прав, как великое учение того, кто до сих пор покоится для всеобщего обозрения, аккуратно сложив свои набальзамированные шаловливые ручонки и молодо улыбаясь в подстригаемую, рыжевато-конскую бородку. Лучезарный скорняк знал, что шкуру надо сдирать с шутками: «Землю крестьянам! Заводы — рабочим! Мир — хижинам, война — дворцам!» Плебей разложившихся идей и заложник трупной оболочки. История никак не может переварить эту конфетно-мавзолейную достопримечательность. И не переварит, пока есть ученики, следующие картавому призыву: «Вег'ною дог'огой идете, товаг'ищи!» А дорога та одна: к заоблачным маковкам власти. Чтобы власти было всласть, чтобы её можно было есть, как икру, ложками, чтобы до одурения, чтобы до рвоты, чтобы больше не лезло; ну, а если не влезает более икристая и жирная власть, то схавать её можно и жопой посредством клизмы для всей легковерной страны.
У парадной двери нас поджидал улыбчивый лысоватый мужичок с усиками а ля Hitler, похожий в профиль то ли на зоотехника убыточного колхоза, то ли на лукошко с мухоморами. Это главный охранник, успел предупредить меня Миха, когда мы поднимались по мраморной лестнице. И что, теперь нельзя его бить по голове, пошутил я, как быка-производителя? Ты о чем, Ехан Палыч?
— О любви к ближнему, — отмахнулся я.
Два телохранителя, ограждающие хозяйскую тушку от неприятностей инфекционного мира, подозрительно пялились на нас, будто мы явились без приглашения и с мешком тротила, чтобы поднять в воздух капиталистическое едальное заведение с коммунистической символикой.
— Добрый вечер, товарищи, — выступил вперед мелкотравчатый а ля вождь, продолжая улыбаться нам так, будто мы доставили ему в дар царский скипетр. — Вас ждут-с.
— Кто? — не оставлял я надежду получить ответ.
— Вас ждут-с!..
Происходящее казалось мне странным, однако не до такой степени, чтобы прекратить поступательное движение вперед. Вперед-вперед, гвардеец, только смерть может задержать тебя. На непродолжительное время.
Нельзя сказать, что в ночном элитном клубе замечалось столпотворение народных масс. Это ладно, каждый кушает свой пирог и свою корочку. Самое интересное заключалось в том, что среди церемонных посетителей я не приметил ни одной дамы света или полусвета. Что самой по себе настораживало. Однако Мойша успокоил меня: мы находимся в мужском клубе бизнеса, где придерживаются традиционной сексуальной ориентации, но женский пол не подпускают по деловым соображениям. Что само по себе было похвально.
Мы прошли через зал. Предупредительный полумрак скрывал лица современных комбинаторов. Местечко было удобным, чтобы и кубинский аперитивчик цедить через тростинку и отечественные делишки обтяпывать.
В конце концов наш путь счастливо закончился — мы были приглашены в комнату, напоминающую гостевой холл. Располагайтесь, товарищи, сказали нам, чувствуйте себя, как дома, и мы с господином Могилевским остались одни. Я плюхнулся на удобный для любви диванчик. Обитый кожей холл был без окон и напоминал желудок гиппопотама, если я верно представляю внутренний мир этого экзотического животного.
— Миха, что за авантюра? — потянулся к сервированному столику, на котором горели куполами бутылки с заморским пойлом. — Нах… й весь этот маскарад, повторяю второй раз?..
— Знаю столько, сколько и ты, — признался мой осмотрительный приятель. — Сказали еще, что ты будешь приятно удивлен.
— Удивлен, что не бегу из этого вертепа, — и плеснул в фужер коньяк из французской долины Шампань. — Вожди всех народов, должно, переворачиваются от этих буржуазно-рабочих коллизий?
— Ты о чем?
— Да обо всем, — отмахнул рукой и поднял тост. — Ну будем здоровы, сукины мы дети!
Приятно чувствовать себя человеком, которого пригласили на праздник, пусть чужой, но ведь пригласили, черт дери!.. Значит, этим денежным мешкам что-то надобно от аграрного Ванька Лопухина? Что? Если дело касается программы «S», то здесь у нас интерес обоюдный. Возможно, господа-товарищи, прослышав о моих подвигах, хотят воспользоваться профессиональными навыками бойца специального назначения…
Всегда есть место подвигу. Первый осознанный мужественный шаг я совершил, если мне память, как блядь, не изменяет, в классе десятом. В ЦПКиО познакомился с миленькой фантазеркой. Она была чуть старше меня и парашютисткой. Кандидатом в мастера спорта СССР. Ее упругая попа вызывала у меня головокружение, и природный мой штык всегда был готов к атаке. Девушка это, очевидно, приметила и заявила, что будет моей, но на высоте шести тысяч метров. Над уровнем моря. Я крепко задумался о женском коварстве, однако решился на безумный шаг, хотя, каюсь, и задал вопрос, мол, отечественные парашюты лучшие в мире? Как и все, ответила кандидатка в мастера. И я благоглупо доверился ей, наивный романтик.
