Это свидетельство Ш. Тепкина красноречиво говорит о том, что обновленцы перестали быть послушными исполнителями замыслов Москвы и пытались, еще в 1927 г., установить свой собственный канал связи с Лхасой, по примеру лам-консерваторов. С другой стороны, оно может служить косвенным подтверждением рассказа Кхенчунга о «секретном письме» А. Доржиева Далай-ламе, имевшем негативные последствия для монгольской миссии.
Решение о посылке буддийской делегации в Лхасу, принятое 27 февраля 1928 г. антирелигиозной комиссией ЦК ВКП(б), возглавляемой Е. М. Ярославским, произошло еще до возвращения А. Ч. Чапчаева в Москву. Четыре месяца спустя (29 июня) группа советских руководителей: Е. М. Ярославский, П. Г. Смидович, М. А. Трилиссер и Л. М. Карахан — направила письмо генеральному секретарю ВКП(б) И. В. Сталину, в котором информировала его о намеченной поездке буддистов в Тибет и запрашивала на ее организацию необходимые средства в 50 тысяч рублей. Основная цель этой новой «тибетской экспедиции» формулировалась как «контрвоздействие на Лхасу через буддистов-обновленцев, возглавляемых Доржиевым», для устранения последствий «систематической отрицательной обработки» тибетского религиозного центра «реакционным» бурятско-калмыцким ламством[494]. Обновленцам предстояло убедить Далай-ламу в том, что буддисты в СССР не испытывают каких-либо притеснений со стороны властей, на что постоянно жаловались посещавшие Лхасу ламы-консерваторы — противники церковных реформ. «Необходимость установления более крепкой связи обновленческого движения среди наших буддистов с Далай-Ламой, именно с целью подкрепления обновленцев авторитетом последнего, — говорилось в письме, — диктуется еще и тем обстоятельством, что в Мукдене, в сфере японского воздействия, последнее время живет бежавший из Тибета антагонист Далай-Ламы, Банчен-Богдо, первое после Далай-Ламы лицо в буддийском мире по значению. Китайская реакция в лице Чжан-Цзолиновской клики и японцы успешно используют имя Банчена во Внутренней Монголии, а также все время пытаются завязать через него связи с ламством Внешней Монголии и СССР. Теперь эта последняя работа, конечно, еще более усилится, в связи с чем нужно поспешить с принятием соответствующих контрмер»[495]. В состав делегации предполагалось также включить несколько представителей НКИД и ОГПУ — «надежных наших работников» — для контроля за рациональным использованием средств и для ведения в Тибете «соответствующей политической разведки»[496].
19 июля 1928 г. Политбюро ЦК, заслушав на своем заседании сообщение Л. М. Карахана по вопросу о посылке буддийской делегации в Тибет, вынесло решение: «принять предложение Наркоминдела»[497].
Летом того же года, очевидно в связи с предстоящей поездкой в Лхасу делегации советских буддистов, Восточный отдел ОГПУ составил аналитическую записку «О буддийских районах». В ней давалась оценка политической ситуации в странах буддийского Востока: в двух Монголиях (Внешней и Внутренней), Бурятии и Тибете. Основной акцент в записке делался на опасности, которую представляла для СССР и МНР консолидация всех контрреволюционных элементов на территории Внутренней Монголии, при активной поддержке Японии и ее ставленника в Северном Китае, генерала Чжан Цзолина[498].
Здесь необходимо отметить, что обострение военно-политической обстановки на Дальнем Востоке, приведшее летом 1929 г. к вооруженному конфликту на КВЖД, внушало большое беспокойство советскому руководству. Еще в декабре 1927 г., выступая на XV съезде. партии, И. В. Сталин заявил, что одним из основных факторов международного положения является «усиление интервенционистских тенденций в лагере империалистов и угроза войны»[499]. Рост военной опасности, хотя и явно преувеличенный И. В. Сталиным, побудил ОГПУ, так же, как и штаб РККА, приступить в эти годы к разработке подготовительных мероприятий на случай войны на восточных границах СССР, прежде всего в отношении таких стран, как Персия и Афганистан, где столкновение с англичанами казалось неизбежным[500]. Подобные же мероприятия, по-видимому, разрабатывались и в отношении Тибета. Так, в уже упоминавшейся записке «Военное дело в Тибете», составленной по результатам экспедиции А. Ч. Чапчаева предположительно летом 1928 г., рассматривалась возможность «действия европейских войск» на Тибетском плато с северного направления (раздел «Оценка тибетского театра»). «Переход через горы с севера легче [чем переход через Гималаи с юга], хотя воду и корм для верблюдов там можно находить во всякое время года, — утверждал советский военный аналитик. — Крутизна карнизов, скал, и ущелий на юге и востоке много больше, чем на севере. Запад Тибета, пожалуй, является не менее трудным для доступа, чем юг и юго-восток. По мнению источника (очевидно, М. Т. Бимбаева — А. А.), войска, сосредоточенные к северу от Тибета, могли бы двигаться крупной массой и, вероятно, достигли бы столицы без сопротивления»[501]. О каких европейских войсках «к северу от Тибета» могла идти речь в документе, если не о советских?!
ВО ОГПУ в своей записке также уделял большое внимание Тибету. Анализируя политическую ситуацию в стране, составитель записки помощник начальника Восточного отдела X. С. Петросьян отмечал, что «основные слои населения и ламства настроены против англичан». Недавние события в Лхасе — разгром англофилов, — с его точки зрения, указывали на «начало решительного отмежевания Далай Ламы и его сторонников от влияния англичан». В то же время X. С. Петросьян констатировал изменения в отношениях Далай-ламы и большинства тибетского населения к СССР и МНР:
«Большие сдвиги в отношении к СССР наблюдаются в настоящее время в связи с разгромом… англофильской военной группировки.
Насколько Далай-лама благоприятно относится к СССР и МНР, видно из его писем на имя хамбо Агван Доржиева, в которых он выражает согласие на заключение договора о предоставлении им (тибетцам — А. А.) оружия и пороха, создания промежуточных (почтовых) станций между МНР и Тибетом и выражает свое удовлетворение по поводу непритеснения буддийской религии в СССР»[502].
Письма Далай-ламы А. Доржиеву — адресованные фактически советскому правительству, — посланные с А. Ч. Чапчаевым в конце 1927 г., очевидно, ввели в заблуждение и в большой степени дезориентировали советское руководство. В действительности СССР вызывал у Далай-ламы и его окружения отнюдь не симпатии, но откровенный страх. Подобное заблуждение, однако, позволило X. С. Петросьяну далее сделать следующий прогноз:
«Учитывая заинтересованность Англии в Тибете, нужно предположить, что усиление симпатий Тибета к СССР может повести к усилению агрессивности англичан в Тибете, вплоть до возможной постановки вопроса об аннексировании его — в этом отношении усиленная обработка англичанами Панчен Богдо — противопоставление его Далай Ламе, говорит за некоторую вероятность английского плана аннексирования Тибета»[503].
Отношение самой Москвы к Панчен-ламе на этот момент можно характеризовать как неопределенное. С одной стороны, имелся ряд фактов, таких, как отказ Панчена от участия в паназиатской конференции, в съездах князей Внешней Монголии, и в то же время его «исключительное внимание к советскому представителю в Китае», позволявших ОГПУ утверждать, что «Панчен не является англофилом, что, наоборот, симпатии его направлены к СССР и что только условия, в которые Панчен-Богдо поставлен, не дают ему возможности декларировать свое отношение к СССР». С другой стороны, ОГПУ располагало сведениями, что Панчен-лама собирался совершить поездку в Долоннор, находившийся неподалеку от границы с МНР. Эти сведения вызывали определенную тревогу, поскольку на границе против Долоннора проживали «реакционные монгольские князья», такие, как Югодзер Хутухта, и «реакционное ламство», которые, как полагал Петросьян, попытались бы использовать его приезд «для усиления борьбы с МНР, а через нее и с нами»[504].
В заключительной части записки содержались предложения ОГПУ конкретно по каждой из буддийских стран. В отношении Тибета главной задачей, как и два года назад, являлось установление «постоянной связи с Далай-ламой», для чего предполагалось «учредить» при нем «неофициального информатора» из числа участников буддийской делегации или же послать в Лхасу «специального человека» — инструктора по пороховому делу[505]. X. С. Петросьяном намечались и другие мероприятия с целью сближения СССР и Тибета, которые в основном повторяли пункты тибетской программы А. Ч. Чапчаева, такие, как учреждение советского представительства (торгагенства) в Ланьчжоу-фу, обучение тибетской молодежи в советских учебных заведениях, создание цепочки почтовых станций от Юмбейсе до Лхасы. В отдельном разделе давались рекомендации относительно Панчен-ламы. Здесь ОГПУ в первую очередь считало необходимым выявить отношение высокого буддийского иерарха к СССР. Для этого, по мнению X. С. Петросьяна, к свите Панчена следовало приставить осведомителя — одного из просоветски настроенных авторитетных монгольских лам или князей[506].
