— Имеете, Смит, имеете, да еще какое. Следственная комиссия обнаружила документ, говорящий о том, что, еще находясь на базе Фусань, вы имели контакты с людьми, тесно связанными с Вьетконгом.
Полковник сразу вспомнил рапорт южновьетнамского майора Тхао.
— Об этом комиссия могла бы спросить командующего базой, сэр, и генерал Райтсайд дал бы исчерпывающее объяснение клевете вьетнамского офицера.
— Пока зафиксирован факт, полковник, изучать его происхождение еще не настало время. Я вас предупреждаю, Смит, что ваша позиция очень уязвима. Ваше заявление об отставке принято, но ответственность за передачу секретов государственной важности врагам Америки не снята…
— Сэр, — возмутился Смит, но шеф не дал ему договорить.
— Вы не один год работаете… — сказал шеф и сразу поправился, — работали в нашей системе. Думаю, что мне не надо напоминать вам, какие последствия могут ожидать вас, если из-за вас на министерство падет тень. Прошу учесть это. Распоряжение об оформлении отставки отдано отделу личного состава. Не смею больше задерживать.
Еще не выходя из кабинета, Смит осознал всю опасность своего положения. Он-то действительно знал, как поступает его беспощадная фирма с людьми, которые становятся занозой в ее теле. На следующий день газеты впервые упомянули его имя и имя еще одного офицера, сообщив, что ответственные круги предполагают, что два бывших офицера разведки подозреваются в передаче секретных материалов в газету «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». А потом фамилия Смита стала каждый день склоняться в том или ином сообщении о расследовании утечки документов Пентагона.
Все это пронеслось в голове Юджина в одно мгновение, когда он собирался ответить на вопрос Стрейтона.
— Ты что, Дик, не читаешь газеты? Уже который день мое имя не сходит с их страниц.
— И что из этого следует, Юджин? Я не представляю порядков в вашей системе.
— Это порядок общий. Меня, конечно, могут привлечь к суду военного трибунала за разглашение государственных секретов, и это обойдется мне пятью или восемью годами тюрьмы.
— И нет никакого другого выхода, Юджин? — с тревогой спросил Стрейтон.
— У меня вряд ли найдется, а у моей фирмы он, думаю, есть. Хотя, если говорить по совести, он меня не очень устраивает.
До Стрейтона дошло, на что намекал Юджин.
— Ты что, Юджин? Неужели это возможно?
— Да, Дик, возможно. Зачем нашей фирме пятно на мундире, если можно погибшего офицера похоронить даже с соответствующими почестями. Убрать и сохранить лицо. Ну, ладно, сегодня об этом говорить рано. Но имей в виду, что такой исход вполне вероятен.
— У меня не укладывается в сознании, Юджин. Ты уж будь осторожен.
— Хорошо, — пообещал он, — хотя совет твой мне вряд ли поможет, если там, — он махнул рукой вверх, — будет решено убрать меня. Ну, до завтра. И пожалуйста, не говори об этом Джоан. Ей не обязательно знать о событиях, ход которых она изменить не сможет.
Юджин сел в свой «форд-мустанг», выехал за ограду дома и сразу обнаружил, что следом за ним тронулась выскочившая из-за угла машина. «Нет, — подумал он, — для окончательной развязки еще рано, просто взяли под постоянное наблюдение. Ничего, солдат, — с грустной усмешкой проговорил Юджин, — худшее, если ему суждено случиться, произойдет не сегодня».
Утром, выйдя из дома, он легко определил, что прикрепленная для слежки за ним машина уже стоит наготове. Это успокоило: значит, еще не конец. Но на всякий случай он внимательно осмотрел свой «форд-мустанг», не видно ли каких проводов, не подложена ли взрывчатка в мотор, нет ли в шинах взрывающихся на быстром ходу шипов. Нет, пока все было в норме. Он вывел машину из гаража и поехал в откровенном сопровождении. Вблизи назначенного места встречи ветеранов Юджин оставил машину и пошел пешком. Глазом опытного разведчика определил за собой хвост. Но это его уже не тревожило. Он подумал: если сказать о слежке ветеранам, то, пожалуй, шпику придется плохо, ветераны запросто могут ему устроить взбучку. Но он ничего не сказал. Увидев вчерашних знакомых, тепло поздоровался с ними, а потом стал искать глазами, нет ли среди этих примерно полутораста — двухсот человек кого-нибудь из знакомых. Нет, не заметил.
В десять часов появился Ричард Стрейтон и что-то сказал Джо Сандерсану. Началось движение, ветераны строились в колонну по четыре. Дик поставил Юджина в середину, шепнув: «Не надо тебе быть на виду». Через полчаса ветераны влились в большую колонну гражданских лиц, шедших с транспарантами: «Верните наших парней из Вьетнама!», «Кончайте грязную войну!», «Пентагон — к позорному столбу!»
На подступах к Белому дому демонстрантов встретила полиция. Могучие полицейские с пуленепробиваемыми щитами и электрическими дубинками, вызывающими после удара шок, пока стояли спокойно, будто приготовились к параду или психологической атаке, закрывая проход к Белому дому. Они казались безучастными, не обращали внимания на выкрики антиправительственных и антивоенных лозунгов, выступления ораторов. Но когда демонстранты двинулись, рассчитывая прорвать цепь, откуда-то сверху и сбоку прозвучала команда и полицейские начали теснить их. Возбуждение охватило огромную массу людей, желавших подойти к Белому дому и вручить президенту требование от имени американского народа.
— Это беззаконие! — кричали демонстранты. — Пропустите нас к Белому дому!
Полицейские пытались сдержать напор толпы, но силы были слишком неравны, и тогда они пустили в ход свои электрошоковые дубинки. Завязались бои, в которых верх явно брали демонстранты, потому что на каждого полицейского приходилось десяток, а то и больше человек. Полицейские стали отступать. Это воодушевило демонстрантов, придало им силы. Но перевес сохранялся недолго.
Колонны специальных машин — водометных, газовых, арестантских — с ужасным воем сирен устремились к месту столкновения. Подъезжали новые отряды полицейских. Скоро стала ясна тактика сил сдерживания: самых активных полицейские выхватывали из колонн и бросали в арестантские фургоны, других выводили из строя ударами дубинок, мощными струями воды и резиновыми пулями. Остальных, зажав со всех сторон, теснили к стадиону «Колизей». Туда в конце концов удалось загнать более семи тысяч человек и прочно закрыть за ними ворота. Полторы сотни раненых кареты «скорой помощи» развозили по госпиталям и камерам полицейских отделений. Семь человек было убито или растоптано во время самого острого столкновения с полицией.
Так получилось, что большинство ветеранов оказались запертыми на стадионе. Вырваться оттуда не было никакой возможности. Они кричали, протестовали, требовали, но полицейские, смотрящие за ними сквозь решетку ворот, хранили олимпийское спокойствие: никуда никто не денется отсюда вплоть до распоряжения свыше. Когда люди немного успокоились, на высокую тумбу взобрался один из ветеранов с мегафоном в руке. Включив его на полную мощность, он обратился к узникам.
— Дорогие друзья! — и Юджин Смит, стоявший далеко от импровизированной трибуны, угадал голос Джо Сандерсана. — Дорогие друзья! — повторил Джо. — Мы прибыли в Вашингтон из разных городов Америки, чтобы сказать правительству, что оно должно немедленно кончать войну во Вьетнаме, вернуть наших парней домой. Нам не дают сказать этого открыто. Здесь среди нас находится много ветеранов вьетнамской войны. Я — один из них. Знаю я, знают это все, кто воевал во Вьетнаме, как мы помогали сайгонским генералам загонять вьетнамцев в «стратегические деревни», за колючую проволоку под охрану автоматчиков. Посмотрите, чем оборачивается это. Теперь нас загоняют в краали, какие мы строили для вьетнамцев. Демократия полицейской дубинки — вот что такое нынешняя администрация. Я обращаюсь к вам с призывом не прекращать борьбы. Мы должны показать, что нельзя без конца обманывать народ и убеждать его, будто он поддерживает грязную войну.
Вслед за Джо на тумбу помогли подняться женщине. Ей было лет пятьдесят, но, одетая по-молодежному, как было модно у пожилых американок, она выглядела лет на тридцать пять. Она взяла из рук Джо мегафон и, обращаясь к каждому из стоящих перед ней людей, сказала:
— А ведь этот парень, — показала она на Джо, — прав. Вьетнам пришел в Америку. То, о чем мы раньше слышали: какие-то «стратегические деревни», умиротворение, эскалация — и думали, что это от нас слишком далеко, стало нашей явью. Видно, мы очень сильно прогневили бога, что он теперь наказывает Америку за ее слепоту и равнодушие к несчастью других. Я хочу вам сказать, что мне правительство никогда уже не вернет сына из Вьетнама. Оно привезло его в цинковом гробу полтора года назад. Я пошла вместе со всеми к Белому дому, чтобы поддержать других матерей, которым есть еще кого ждать. Сегодня нас заперли здесь, завтра мы опять пойдем туда, к Белому дому, и снова будем требовать, чтобы президент Никсон кончил с войной. Она нам не нужна, а если она кому-то нужна, пусть он едет во Вьетнам сам или посылает своих детей вместо наших.
