Карке взобрался на бельгийскую ломовую, солдаты взялись за привязанную к хвосту веревку, и остатки пятой пехотной роты сто пятого пехотного полка с песенкой "Вперед, кобыла!" двинулись в грандиозное наступление назад.
31. ВТОРОЙ СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС ПО ДЕЛУ "НАЦИОНАЛЬНОГО ГЕРОЯ" ВЕЛИКОЙ ГЕРМАНИИ РЯДОВОГО КАРКЕ
— Подсудимый Карке, встаньте! Признаете ли вы себя виновным к преступлениях, предусмотренных статьями сто тридцать четвертой, двести семнадцатой, триста девятнадцатой, семьсот пятьдесят шестой, девятьсот девяносто четвертой и тысяча семьсот семнадцатой пунктов а, б, в, и, ж уголовного военного кодекса рейха?
— Господа судьи! Я не кончил юридического факультета и потому разбираюсь в этих статьях, как ефрейтор в стратегии военных действии, — сказал Карке.
— Но… но вам была только что произнесена обвинительная речь военного прокурора, — заговорил раздраженно судья. — Вам было ясно и определенно сказано, что вы преступник первой степени, место которому только на виселице.
— Господин судья, я готов кинуться в петлю сейчас же, но, позвольте, за что?
— Подсудимый Карке, не притворяйтесь. Вы великолепно знаете, что совершили тягчайшее преступление перед рейхом, — резко оборвал прокурор. — Во время отхода к Сухиничам вы разлагали моральный дух солдат рейха. Нет вам пощады. Я еще раз требую, господа судьи, этому негодяю смертной казни.
Знакомый рядовому Карке по первому судебному процессу судья обратился к незнакомому прокурору (того, кто произносил обвинительную речь на первом процессе, убило бомбой):
— У вас все, господин прокурор?
— Да, все. Излишние слова к этому преступнику напрасны.
— Благодарю вас. Военно-полевой суд приступает к допросу обвиняемого. Я повторяю свой вопрос, подсудимый Карке. Признаете ли вы себя виновным в статьях сто тридцать четвертой, двести семнадцатой, триста девятнадцатой, семьсот пятьдесят шестой, девятьсот девяносто четвертой и тысяча семьсот семнадцатой пунктов а, б, в, и, ж уголовного военного кодекса рейха?
— Нет, не признаю.
— В таком случае, может, вы нам споете вашу популярную песенку? Как это она у вас называется?
— "Вперед, кобыла!", господин судья.
— Вот, вот, эту самую "Вперед, кобыла!". Говорят, она стала очень популярной в вашем батальоне.
— Не совсем точная информация, господин судья. В нашем батальоне она не могла быть популярной, так как от нашего батальона после наступления от Москвы осталась лишь одна наша рота, да и та в укороченном составе.
— Господа судьи! — вскочил сидящий на краю стола толстый прокурор. Подсудимый нагло ведет разлагающую пропаганду и на суде. Я требую приобщить к его делу и статью тысяча двадцатую.
— Вашу просьбу отклоняем, господин прокурор.
— Основание, господин судья?
— Основание: документ командования сто пятого пехотного полка, — устало ответил судья. — От второго батальона действительно осталась одна третья рота, так что в этой части обвиняемый прав. Послушаем же его по существу. Спойте нам, подсудимый. Спойте свою "Вперед, кобыла!", суд, к сожалению, не знает ее полного текста. Те, кто сообщил в гестапо об этой песенке, к сожалению, замерзли.
— С удовольствием спел бы вам, господа судьи. Вы так мне знакомы. Но… — Карке пожал плечами. — Я, видит бог, не артист. К тому же у меня простужено горло и к тому же, сами посудите, кто поет бодрые песенки перед петлею. Вот если бы…
Карке сделал популярный среди мужчин всех наций знакомый жест. Судья обратился к прокурору:
— У вас нет возражений, господин прокурор?
— Нет, не имеется.
Судья кивнул сидящему за столиком на отшибе секретарю — усатому офицеру:
— Принесите. И яичек…
— Есть принести! И яичек…
Не успел судья облизать усы, как секретарь суда поставил около подсудимого канистру со спиртом и решето яичек, при виде которых заметно ободрился не только подсудимый, но и судья.
Из большой автомобильной канистры подсудимому Карке досталось только две крышки из-под фляжки. Остальное сейчас же уплыло в руки правосудия, и оно в данной ситуации сочло необходимым сделать пятиминутный перерыв, приобщив к перерыву и решето с яичками.
После перерыва заседание суда пошло гораздо оживленнее и веселее. Гнетущая атмосфера петли уступила место благодушию и размягчению. Скучные глаза судьи теперь весело блестели.
— Ну-с, подсудимый, мы ждем вас. Запевайте!
— Не могу, господин судья.
— Почему же? Мы же вас так взбодрили!
— Верно, взбодрили. Благодарю вас, но у меня нет той естественной обстановки, в которой я пел.
— Что вы подразумеваете под этой естественной обстановкой?
— Я подразумеваю под ней Калужскую дорогу, метель, коченеющих солдат рейха и кобылу, ту самую кобылу, о которой песенка и на которой я пел. Впрочем, с вашего разрешения…
Ни слова не говоря, Карке схватил за шиворот часового с автоматом толстого фельдфебеля, ловко пригнул его и, вскочив на него верхом, раскачиваясь, запел:
Пока Эм ждет и не забыла,Пока ты ходишь с головой,Вперед к победе, дойч кобыла,Скорей назад, назад домой!
Толстый фельдфебель попытался вырваться, но судья одернул его:
— Фельдфебель Крац! Смирно! Стоять так. Не мешайте суду устанавливать истину преступления. А вы пойте, пойте, подсудимый Карке, свою "Эх, кобыла, ты не забыла!"
— Извиняюсь, господин судья, не кобыла, эх, не забыла, а Эмма ждет и не забыла, а далее идет припев, господа судьи. Ах какой припев! Но я спою вам все сначала:
Пока Эм ждет и не забыла,Пока ты ходишь с головой,Вперед к победе, дойч кобыла,Скорей назад, назад домой!Где нет чесотки,Где есть красоткиИ где нет мин над головой.Вези ж, кобыла,Ты не забылаДорогу, милая, домой.
Прослушав и пропев вместе с подсудимым до конца всю песенку, судья сказал:
— Песенка великолепна, но вредна. Виновность подсудимого суд считает доказанной по всем статьям предъявленного обвинения, за исключением статьи тысяча двадцатой. Суд предоставляет вам, подсудимый, последнее слово.
Карке, почесав за ухом, заговорил:
— Господа судьи! Обвиняя меня в тяжких грехах и еще черт знает в чем, господин уважаемый прокурор обозвал меня изменником, предателем, разгильдяем и вполне законченным идиотом, место которому в петле. Что ж… Пускай я идиот, пускай я подлец и мерзавец, но при всем при этом, господа, я патриот. Великий патриот Германии и к тому ж еще и национальный герой. Я уже не говорю о том, что у меня есть любящая жена, у которой на постое штурмовик. Так что вам, господа судьи, господин прокурор, грешно надевать мне петлю на шею. Не за что, господа. Вы лишь на минуту представьте себе, что бы было с нашей пехотной ротой, если бы я ее не взбодрил песенкой и не привязал к хвосту кобылы, в то время как наседала кавалерия Доватора. Роту наверняка бы всю с потрохами захватили в плен или оставили без головы. А так наша доблестная рота блестяще наступала назад на Сухиничи, и ее не могла догнать даже кавалерия. Под моей командой ни один солдат не остался в кювете и не задубел. За что же вы меня судите? Где же логика?
— Да, — сказал судья. — Логики нет. Суд удаляется на совещание — поискать ее.
32. ВОЗВРАЩЕНИЕ ГУЛЯЙБАБКИ ИЗ ДЕМЯНСКОГО КОТЛА ПОД МОСКВУ
— Прохор Силыч! Голубчик! Сто лет, сто зим!!! — увидев на опустелом дворе гостиницы своего кучера, воскликнул обрадованный Гуляйбабка. — Какое счастье! Какая великая радость, что я вас увидел!
В свою очередь Прохор также взмахнул руками и произнес примерно то же самое, лишь добавив несколько вздохов, означавших, что он так долго и безнадежно ждал Гуляйбабку. Об этом же возвестила своим тяжким вздохом и застоявшаяся в возке заиндевелая на морозе тройка белогривых.
— Где наши? Почему меня никто из свиты не встречает?
— Да кому же встречать, коли уехали, сударь. Все до единого. Вам тоже велено ехать туда.
— Куда же?
Прохор неопределенно махнул рукавицей:
— Туда. В Сухиничи. Вслед за войсками фюрера. Разве вы не видите, что все горит и рушится? Я за три дня, кои жду вас, оглох от бомбежек. Вот только что до вашего прихода на меня опять пикировал наш ястребок. Ударил из пушки, да промахнулся, а потом второй заход сделал, и вижу, стрелять у него нечем, так он кулаком мне погрозил:
"Ну погоди, дескать, хрыч старый, сивая твоя борода, я до тебя доберусь. Будешь ты знать, как фрицев возить на тройке". Я ему, тому летчику, и так и этак показываю, что не фашиста, мол, вожу, пойми ты, голова еловая, а своего же товарища командира, а он шиш понимает. Прицепился, и ни в какую. Третий день из пушек по возку, да по мне. Как отбомбится, так сейчас же сюда. Вот и опять на бомбежку пошли. Едемте, сударь. Едемте скорей! Он непременно опять прилетит.
