— Сжечь! Живо!
Гуляйбабка не успел опомниться, как машина оказалась облитой бензином и долговязый детина с наволочкой на голове и детским одеялом на шее занес над ней пылающий факел.
— Стойте! Что вы делаете?! — крикнул Гуляйбабка. — В машине генерал! Главный квартирмейстер армии! Генерал фон Шпиц.
— Извините. Не знали.
— Надо смотреть! Так вы можете и самого фюрера сжечь.
Гуляйбабка сунулся в машину, схватил Шпица за рукав:
— Господин генерал! Господин главный квартирмейстер!
— Езжай, езжай, Курт. Поторапливай, — пробормотал сквозь сон генерал. Кстати, далеко ли мы уехали?
— Никуда вы не уехали, господин генерал. Вы стоите на месте.
— Не болтай лишнего, Курт. Вперёд!
— Не на чем «вперед», господин генерал, да и Курт ваш сбежал.
Генерал очнулся:
— Кто вы такой? Как смели меня тревожить?
— Я — Гуляйбабка!
Генерал подскочил. Заиндевелые брови его долезли на лоб:
— Вы! О, что я вижу! Как вы здесь оказались?
— Я снова пришел вам на помощь, господин генерал.
— Что же случилось? Почему мы стоим? Где мой водитель?
— Ваша машина, как и сотни других, господин генерал, безнадежно застряла в снегу. Шофер, по всему видать, сбежал.
— Мерзавец! Предатель! Застрелю! Повешу!
— Стрелять и вешать будете после, господин генерал, а сейчас надо спасаться. Русские наступают.
К машине подкатила тройка. Указывая в поле батогом, Прохор, чуть не плача от радости и пряча ее, крикнул:
— Танки! Кавалерия, сударь!
Гуляйбабка погрозил Прохору кулаком:
— Спокойствие. Без паники.
Прохор смахнул рукавом тулупа с заросших щек слезу. Улучив минуту, проговорил:
— А может, туда… к своим?
— Цыц! Ни слова. На то нет приказа.
— Слушаюсь, сударь!
Гуляйбабка посмотрел в ту сторону, откуда доносилось все нарастающее «ура-а», и у него самого навернулись на глаза слезы. По ослепительной белизне ровного, как стол, поля, вздымая снежную пыль, лавиной катились кавалерия и танки. Один танк вырвался далеко вперед. На башне его полыхало костром расчехленное знамя.
— О, майн гот! Мы погибли! — воскликнул генерал. — Прощай, мои внуки…
Гуляйбабка сгреб в охапку генерала, сунул его под фанерный полог возка, вскочил на возок сам, крикнул:
— Прохор, валяй!
— Куда прикажете, сударь?
— Вперед, в Брянские леса!
33. ОТЕЛЬ "ВЕЧНОЕ ЦАРСТВО ИМ"
Выйдя на привокзальную площадь, Трущобин, оставшийся за Гуляйбабку, окаменел. Возле стоянки автомашин и подвод самозванцы Цаплин и Чистоквасенко приколачивали к телеграфному столбу большой, с дверь величиной, рекламный щит БЕИПСА. На щите было наспех намалевано:
"Ахтунг, ахтунг! Офицеры и солдаты рейха! "Благотворительное единение искренней помощи сражающемуся Адольфу" (БЕИПСА) любезно предлагает свои услуги. Оно может помочь вам:
1. Смазать буксы в колесах.
2. Уничтожить всех нательных и прочих паразитов.
3. Указать дорогу в комендатуру, гестапо, городскую управу, а также на Брянск, Смоленск и Берлин.
4. Подвезти вас на своем транспорте до городской гостиницы.
5. Поднести ваши чемоданы, рюкзаки, тюки и прочее, за исключением перин, одеял, шуб, валенок, подушек, лыж, которые состоят на особом учете германской администрации, как стратегическое сырье военного времени.
6. Вынести из вагона и внести в вагон на санитарных носилках калек, обмороженных, душевно расстроенных и отощавших.
7. Написать письмо, телеграмму лицам, оставшимся без конечностей.
Заказы на продукты питания, обогрев, смену белья, лечение, устройство на ночлег, ремонт одежды и обуви, гадание о прогнозах войны не принимаются.
За всеми справками обращаться к администратору БЕИПСА — первый газетный киоск за углом на площади Геббельса".
Трущобин подбежал к Цаплину и Чистоквасенко, которые к тому времени уже прибили щит и теперь, отойдя на почтительное расстояние, любовались творением своей фантазии и рук. И уж очень упивался выдумкой Чистоквасенко. Он то заламывал шапку, то взмахивал руками.
— Я вас спрашиваю, что вы повесили? — наседал Трущобин. — Кто вас об этом просил? Или вы захотели в гестапо?
— Так не сидеть же сложа руки, — вступился за товарища Цаплин. — Работать надо. Помогать!
Трущобин погрозил кулаком:
— Ну, погоди! Дай Гуляйбабка вернется. Мы вас «проработаем». Снять! Сейчас же снять эту мазню. И немедля сжечь! Живо!
— А як же…
— Что "як же"?
— Та мы ж и помогаты вже почали.
Трущобин посмотрел вокруг. На площади ни одного солдата. Не проснулся еще вокзал. Тишина. Только гудки в морозном воздухе да отдаленный гул канонады.
— Наша помощь одна. Разведка. Эшелоны считать на станции.
— А мы разве не считаем? Все тютелька в тютельку. А это так, между дел.
— Что вы затеяли?
— Пустяки, — махнул рукавицей Цаплин. — Отец Ахтыро-Волынский одного хапугу повез.
— Какого хапугу? — спросил Трущобин.
— Фашиста из Берлина. Приезжал в подмосковные церкви золото с икон сдирать. Теперь с панталонами на шее отступает. Ногу отморозил. Не мог идти, вот и пришлось…
— Куда он его?
— В овраг.
— В какой овраг?
— В готтель "Вично царство им", — перекрестился Чистоквасенко.
— Да вы не волнуйтесь, — поспешил с успокоением Цаплин. — Тут недалечко. Сейчас вернется батя. До оврага рукой подать. Свалит и назад.
— Вы что, уже прихлопнули его?
— А чего с ним канителиться? Служба у меня такая. Помощник президента по свадьбам и похоронам.
— Ох, Петька! — вздохнул Трущобин. — Не сносить вам головы. — И дал команду снимать рекламу.
Цаплин и Чистоквасенко живо приступили к делу. Затрещала отдираемая фанера, а вместе с ней и ветхий забор. Еще минута, и реклама была бы снята, но тут к орудовавшим топорами откуда-то вдруг притопал в соломенных ботах, укутанный в шаль фельдфебель с автоматом под мышкой. Под шинелью у него было что-то напихано, да так, что он еле поворачивался и казался похожим на огромный куль с мякиной.
— Что здесь происходит? — спросил фельдфебель, кивнув на рекламу.
— Готовим топливо, господин фельдфебель, — быстро нашел что ответить Трущобин. — Для отопления вокзала.
— Обогрев замерзающих солдат фюрера — это сверхпатриотично! — похвалил фельдфебель. — Вы великие патриоты. Я тоже великий патриот и к тому же национальный герой фатерлянда! Рассказал бы вам, как я стал национальным героем, но дьявольски холодно и к тому же я тороплюсь раздобыть кое-какие утепляющие вещицы для господина полковника, к которому я прикомандирован телохранителем.
Фельдфебель оторвал от кончика носа сосульку и продолжал:
— Господин полковник большой специалист по ликвидации вражеских прорывов и брешей в рухнувшей обороне. Он сказал, что брешь под Сухиничами он заткнет, как пивную бочку пробкой. И он заткнет. Я верю ему, как своей жене, у которой квартирует уже второй штурмовик. Но… но, чтобы эта «пробка» лучше затыкалась, моего господина полковника надо утеплить. Он большой щеголь и приехал на русский фронт в одном кожаном реглане. К нему, правда, пришит воротник из эрзац-меха, но это не меняет положения. Господин полковник гнется от проклятого русского мороза, как старая собака.
— Что же он требует для обогрева? — спросил Трущобин.
— Он хотел бы влезть в русскую шубу, но претендентов на русские шубы оказалось так много, что в Сухиничах не осталось даже драного рукава от них. Так вот, теперь господин полковник согласен утеплить себя хотя бы подушками. Кстати, не могли бы вы помочь мне достать парочку пуховых?
— Нет. Ни в наличии, ни на примете таковых не имеется.
— Жаль, — вздохнул фельдфебель. — Господин полковник за них бы хорошо заплатил…
Часть 3
1. ГУЛЯЙБАБКА В БРЯНСКИХ ЛЕСАХ. ОБЛАВА НА ДЕЗЕРТИРОВ
Брянские леса. Гуляйбабка много слыхал и читал о них. Они манили его. Там ждало его новое боевое задание Главного штаба партизанского движения, но как туда поедешь с фашистским генералом? Ведь его нельзя сдавать в плен. Он пригодится еще как надежное прикрытие. И потому Гуляйбабка перед броском в Брянские леса остановился в Сухиничах.
По Сухиничам гулял мороз. Трещали заборы, стенки сараюх, бревна колодцев. Но еще больше трещал железнодорожный вокзал. Только не от мороза (кирпичные стены его крепки), а от людей. Вокзал набит солдатней, как мешок картошкой, по завяз. Негде поставить костыль. Всюду люди, люди… Человеческие ноги, руки, скорченные, согнутые дугой туловища распластаны на лавках, под лавками, на полу. Сделай неосторожный шаг, и сейчас же получишь удар костылем или прикладом, а в лучшем случае на голову ушат грязной брани.