Знал, что ваша жизнь в одиночестве не будет легкой, надеюсь, что все трудности вы перенесете бодро и справитесь с ними, а возможные испытания встретите мужественно, как настоящий советский полярник. Вы имеете все данные для этого. Для сохранения вашего здоровья советую как можно больше времени проводить в работах или прогулках вне помещения, одновременно не отказывая себе ни в чем из продовольствия, имеющегося в запасах экспедиции.
Срок нашего возвращения точно определить нельзя. Вам известно, что мы будем располагать продовольствием и кормом для собак на 3–4 месяца; однако это не дает права думать, что наше отсутствие по истечении этого срока будет означать нашу гибель. Необходимо помнить, что мы располагаем охотничьим снаряжением, будем пользоваться продуктами охоты и что, возможно, создадутся условия, не предусмотренные планом, которые могут задержать нас на значительно более долгий срок. В этом случае у вас не должно быть оснований терять надежду на хорошее окончание нашего предприятия и добрую встречу.
Не имея возможности предусмотреть всех случайностей вашей будущей жизни в мое отсутствие, прошу вас каждый раз руководствоваться создавшимися условиями и приобретенным вами опытом, учитывая ваше здоровье и интерес экспедиции.
В надежде на счастливую встречу.
База экспедиции, 22 апреля 1931 года.
Г. Ушаков, начальник экспедиции» * * *
Во второй половине дня 23 апреля мы распрощались с Ходовым и пустились в поход. Через час, пересекая Средний остров, мы еще видели наш домик. Вася взобрался на мачту флюгера и махал нам на прощанье, повидимому, своей шапкой. Мы ответили на его прощальное приветствие и пустили упряжки. База скрылась за возвышенностью острова…
Около полуночи разбили лагерь в 25 километрах от дома.
Острова Седова давно потерялись из виду. Ледяное поле только на севере замыкалось куполообразной возвышенностью да на северо-востоке упиралось в силуэт мыса Серпа и Молота. По всем остальным направлениям ничего не нарушало ровной линии горизонта. На безоблачном синем небе ярко светило полуночное солнце. Рафинадом голубел снег. Метались сине-фиолетовые тени собак. Ширь казалась бесконечной. Дышалось удивительно легко.
Лагерь разбили у подошвы одинокого айсберга. Приливо-отливная трещина, опоясавшая ледяную глыбу, показала, что айсберг стоит на мели, а его очертания говорили о том, что остановился он здесь много лет назад. За это время он успел расколоться пополам и кромки трещины обтаяли и округлились. Сугроб у его подножия напоминал толстое одеяло на ногах зябнущего старика. Но и в старости айсберг оставался величественным. Наша палатка рядом с ледяной махиной казалась не больше собачьей конуры перед многоэтажным домом.
На этот раз после распряжки собаки не спешат свернуться в мохнатые клубки и прикрыть пушистыми хвостами сложенные в пучок лапы и нос. Некоторые лежат на животе, положив головы на передние лапы, а большинство отдыхает на боку, вытянув все четыре лапы. Мороз не тревожит их, хотя он довольно сильный. Да и нас мороз теперь уже мало беспокоит.
Удивительно, как неодинаково воспринимается одна и та же температура в различное время года и при разных сопутствующих условиях погоды.
Москвич греется на солнышке и радуется теплу, когда весной термометр показывает 7–8° выше нуля. При той же самой температуре осенью он зябнет, кутается и ворчит.
Накануне полярной ночи, в пору туманов и сырости, мы изрядно мерзли уже при 15-градусном холоде, а 25° считали крепким морозом. Прошло несколько недель. Начались зимние поездки. Столбик спирта в термометре чаще и чаще пробирался к 40. Теперь мы сухой 25-градусный мороз воспринимали уже как благодать, как ласку Арктики. Это при штиле. Во время метелей — хуже: мы одинаково мерзли и при 25- и при 35-градусных морозах. Взглянув на термометр, мы нередко мечтали, чтобы 40-градусный мороз, но только без ветра, пришел на смену 20-градусному с метелью.
Повышенная влажность, туман и особенно ветер способствуют усиленной теплоотдаче тела, делают более ощутительным мороз. Немалую роль играет и длительность пребывания на морозе. Одно дело — пробыть на нем час или день и вернуться в теплое помещение, и другое — переносить его в течение недель, изо дня в день, из часа в час, и при этом спать на снегу, раздеваться и одеваться на холоде, только два-три раза в сутки иметь возможность погреть у примуса руки при изготовлении пищи.
Привыкнуть к сильному морозу нельзя. Можно только научиться стойко переносить его, уметь сопротивляться, воспринимать его как нормальное, обязательное и длительное, но все же преходящее явление. Часто это трудно, иногда мучительно, но всегда, как и всякая борьба, это развивает волю, чувство сопротивления и сознание собственной силы.
Иногда казалось, что мороз достиг мыслимого предела — замерзла земля, застыл воздух, окоченело все живое. Но ты идешь и идешь вперед, все ближе к цели, и все силы природы не в состоянии остановить тебя. И тогда из груди сам собой вырывается возглас: «Ух, хорошо!»
Таких морозов мы теперь не увидим до следующей зимы. Однако одеты мы пока что, как и прежде, по-зимнему. Поверх бумажного белья — меховые пыжиковые брюки мехом внутрь; далее — фланелевая рубашка, толстый шерстяной свитер и меховая рубашка, последняя — тоже внутрь мехом. Брюки и рубашки покрыты шелковой прорезиненной материей, которая хорошо защищает от ветра и сырости. Верхней одеждой Журавлеву служит длинная ненецкая малица, а у меня — эскимосская кухлянка, доходящая до колен. На ногах у нас — шерстяные носки, меховые оленьи чулки и пимы из оленьих лап, с подошвой из медвежьей шкуры и толстой, но мягкой войлочной стелькой. Голову закрывает меховой капюшон, а на руках — рукавицы из оленьих лап, мехом наружу.
Надо заметить, что обычно меньше всего мерзнет голова. В безветреную погоду мы, как правило, ездим без капюшонов в самые сильные морозы. Руки чувствуют мороз сильнее, но их легко отогреть, усилив кровообращение движением или просто растерев снегом. Сильнее всего страдают ноги, и согреть их труднее, так как долго бежать за собаками, особенно по рыхлому снегу, невозможно. На обувь и ее сохранность мы больше всего обращаем внимания. Вообще одеты мы тепло.
Перечень нашей одежды может даже создать впечатление, о громоздкости ее. Но надо знать качество оленьего меха, из которого сшита наша одежда. Он легок, мягок и совершенно не стесняет движений. О его теплоте и говорить нечего — более теплого меха в мире не существует.
В оленьих мехах мы спасались от самых лютых морозов. А теперешние весенние морозы совсем не страшны. Сегодня часть пути шел в одной рубашке. Только Журавлев ехал в малице, но без пояса, как ездит в теплую погоду ненец.
