– И в этом виновата я?
– Нет. Разве я говорила, что ты виновата?
– Нет, но, судя по голосу, ты сердишься. Можно подумать, ты такая единственная, кто в подростковом возрасте считал себя страшной и уродливой. Только ты не единственная. Пока ты, бедняжка, носилась со своим ростом и пышными формами, я страдала от отцовского «орлиного» носа. Однако я была умной, поэтому, по сути, меня не замечал никто, кроме учителей и полных тупиц, до тех пор, пока один идиот в футбольной майке, мечтавший о чуде, не подошел ко мне за неделю до контрольной по геометрии, из-за которой его могли вышибить, если он ее не напишет. Естественно, именно я оказалась виновата в том, что он не сыграл в тай-брейке, где его могли бы заметить искатели талантов из колледжа, поэтому он еще четыре года жил припеваючи, прежде чем вернуться в Лисбург, чтобы продавать машины в отцовском салоне. И вот теперь, тридцать лет спустя, у него хватило наглости – ты только подумай! – отказать мне в тест-драйве на красивейшем серебристо-зеленом «Лексусе», который я мечтала получить от мужа в подарок на годовщину, и мне пришлось ждать три месяца, пока машину доставят из другого салона по специальному заказу, и… – Она отвела взгляд с таким видом, будто потеряла мысль, и привалилась к косяку. – Я всегда что-нибудь подкладывала в бюстгальтер для объема… и если кто-нибудь все же обращал на меня внимание, он даже не пытался залезть мне под юбку.
Она выглядела такой грустной, и ее голос звучал так подавленно, что Бонни не выдержала и расхохоталась. Впервые за несколько недель она хохотала от души.
– Ну, знаешь! – Дженис попыталась изобразить возмущение, потом пожала плечами и недовольно хмыкнула.
Бонни прекрасно знала, что сестра любит преувеличивать и что у нее в жизни все не так уж плохо, как могло показаться.
– Между прочим, сейчас меня больше всего волнуют волосы Сюзан, – сказала Бонни. Она испытала облегчение от того, что наконец-то смогла вслух заговорить о проблеме. – Помнишь, в детстве у нас были колечки настроения?[18] Так с ее волосами происходит почти то же самое, что с нашими кольцами. За четыре недели с того момента, как от нас ушел ее отец, их цвет изменился от синего – холодная злость до мадженты – благородный гнев, а потом до розового – сумасшедшая ярость. Боюсь, когда она дойдет до красного – дикая ненависть, у нее лопнет голова.
Ни одна из сестер не засмеялась. Обеим было хорошо знакомо то самое взрывоопасное чувство разочарования и бессилия, о котором говорила Бонни, и это было совсем не смешно.
– Нужно что-то делать. – Дженис произнесла это так, будто не видела в происходящем никакой проблемы.
– Например?
– Уговорить Джо вернуться.
– Нет.
– Ну, хотя бы на тот период, пока вы все не уладите. Сходите к семейному психоаналитику или к другому специалисту. Но только поживите вместе.
– Джен, он предпочел уйти. Я его не прогоняла. И он всегда может вернуться, если захочет. Только вот умолять его вернуться я не буду ни под каким видом.
– Это проявление симптомов менопаузы? Говорят, у женщин в этот период появляется ярко выраженная потребность в ощущении собственной независимости.
– В независимости? – Бонни недоверчиво хмыкнула. – Нет. Нет у меня никакой менопаузы.
– А ты уверена, что дело не в другой женщине?
Джо Сандерсон с другой женщиной. Это значительно облегчило бы Дженис понимание ситуации: она по опыту с первым мужем знала, что такое вечно врущий, изворотливый, дрянной бабник, и знала, как с этим справляться. Но умный, обаятельный, красивый, трудолюбивый и верный мужчина, который вдруг ни с того ни с сего почувствовал неудовлетворенность жизнью – и, следовательно, своей женой, – был для нее загадкой. И тот факт, что чувства сестры к этому хорошему, честному человеку не изменились, сильно все усложнял и превращал загадку в настоящую головоломку.
– Уверена. Нет у него другой женщины.
Нет ничего, к чему можно было бы прицепиться, чтобы устроить склоку и разрядить обстановку… и еще меньше, чтобы найти повод выяснить отношения.
* * *
В ушах Бонни все еще звучал стук дождевых капель, которые ветер бросал в оконное стекло в то субботнее утро четыре месяца назад – тогда еще у них с Джо не было видно явных проблем в семейной жизни, но тучи уже начали сгущаться.
Утро выдалось холодным и мрачным, время вставать еще не пришло. Она свернулась калачиком под боком у Джо, как у пузатой печки зимой. Он всегда был таким теплым. Даже пальцы ног были у него теплыми, когда он стал гладить ее, а потом зажал ее пальцы между ступнями и принялся греть их, как ломтики хлеба в тостере. Бонни знала, что Джо еще не проснулся, когда прижался к ней и приподнял ногу, чтобы она могла просунуть свою между его ног, или когда поплотнее укрыл ее плечи и обнял. Все это повторялось сотни и сотни раз, и он редко вспоминал на следующий день, как обнимал ее.
А еще она знала, что он будет вот так обнимать ее, что она будет чувствовать себя под надежной защитой, вечно… если только она не шевельнется и не подаст ему сигнал – в общем, сделает то, что он всегда считал сигналом к началу действий.
По правде говоря, с этой реакцией она пыталась бороться долгие годы. Сладостный вздох, когда ощущаешь, как соприкасаются тела, когда холод находит тепло, когда одиночество встречает друга; то самое восторженное урчание от внезапного, острого пробуждения чувств; те самые безотчетные звуки; тот самый… сигнал, неизбежно превращавший восхитительное утреннее объятие в умопомрачительный секс – который, надо признаться, мог пойти в разных направлениях, в зависимости от ее настроения.
Так уж получилось, что в то утро у нее было подходящее настроение… ну, не с самого начала, но Джо оказался очень убедительным. Его руки и губы знали все особенные места, он умел нажимать на нужные кнопочки. «Джо Сандерсон может забыть, что туалетную бумагу нужно вешать свободным концом наружу, или что нужно вернуть водительское кресло на прежнее место после того, как он поездил в моей машине, или что нужно дождаться рекламы в «Анатомии страсти», чтобы поговорить со мной, но он всегда умел заниматься любовью со своей женой во сне», – в полудреме подумала Бонни.
Чем больше она думала об этом и чем более предсказуемыми становились его действия, тем сильнее становились ее подозрения в том, что он… занимается с ней любовью во сне. Когда он целовал ее и его губы скользили по ее шее, частичка ее сознания не была затуманена страстью, и она слушала его дыхание. Учащенное… вполне возможно, ему снятся эротические сны. И если он спит, то как ей понять, знает ли он, что занимается любовью именно с ней. Ведь это может быть с кем угодно!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
