Руки Каспар скрутил ему грамотно — запястье к локтю, не поленившись затянуть полотно от души, так что кожа защемилась между складками ткани, а ладони тут же начали неметь. Ноги связывал Бруно — попросту, вместе.
— Крепче затяни, — посоветовал ему пивовар, поднимаясь. — Девицу для ночных утех ты, что ли, вяжешь?
— Нормально, — огрызнулся Бруно, — да и если вдруг что — ногами он, что ли, руки распутывать будет?
— Знаешь, мой наивный друг, неизвестно, чему их теперь учат…
— Готово.
Всеми силами собравшись, Курт перевернулся на спину, подавив очередной приступ тошноты (стало быть — сотрясение, отметил он походя), и взглянул на пленителей. Каспар выглядел довольным, и в этом лице не было ни тени того простецкого безучастия, что прежде. Бывший студент смотрел в сторону и казался сконфуженным.
— Значит, «ты не с этими зверьми», Бруно? — спросил он с усилием. — Или это месть мне лично?
— Ничего личного, — по-прежнему глядя мимо, отозвался тот. — Против тебя я ничего не имею. А что касается капитана — я здесь ни при чем.
— Ну, конечно… — покривился Курт, прикрывая глаза, чтобы остановить вращение стен вокруг; тот повысил голос:
— Это правда!
Он поднял веки, снова переведя взгляд на Бруно, и попытался пожать плечами.
— А что, собственно, ты оправдываешься? Тебе не все равно, что я думаю? Как теперь называется та шайка, что ты собрал, Каспар? «Союз меча и орала»?
Пивовар улыбнулся, глядя на него сверху вниз почти с участием, и качнул головой:
— Да, паренек ты въедливый. Не шибко умный, но цепкий и въедливый. Может быть, лет через десять поднабрался бы опыта и стал бы неплохим следователем… Увы, не суждено.
— Ты обещал, — снова сказал Бруно, и тот успокаивающе похлопал его по плечу:
— Не бойся, студиозус, не трону я твоего инквизитора. Иначе кого тогда будут арестовывать за все это бесчинство?.. Нет, он нам нужен живым, и мое слово остается неизменным. Пойдем. Времени мало.
— Дурак ты, Бруно, — обессиленно произнес Курт, отвернувшись и, к своему удивлению, ощущая вот в таком положении, связанным, у ног предателя и противника, не злость, а усталое отвращение. — Когда-нибудь вот так же он поступит и с тобой.
— В твоих советах я не нуждаюсь, не усердствуй.
— И не собираюсь. Но мои слова ты перед смертью еще вспомнишь. Если успеешь.
— Помолчи лучше, — отмахнулся от него пивовар, усмехнувшись, — ведь все равно не выйдет перевербовать обратно; уж не унижайся, ладно?.. Останься в нашей долгой памяти рьяным и самоотверженным служителем Конгрегации… Кстати, Бруно, — вдруг остановился тот. — У тебя есть шанс рассчитаться за все. Больше не представится.
Бывший студент встретился с Куртом глазами; он посмотрел с вызовом и через силу усмехнулся.
— Давай. Пни разок — это как раз в духе твоих новых приятелей.
— Нет, — хмуро буркнул тот, разворачиваясь к двери, и добавил едва слышно: — Он меня сделал по-честному, в честной драке, сводить счеты не за что. Хватит того, что я ударил его в спину.
Пивовар проводил Бруно насмешливым взглядом, и, упершись в колени ладонями, наклонился к Курту, понизив голос:
— Что ты мне с парнем сделал? Испортил мне парня. Тебе не в инквизиторы, тебе в проповедники надо было.
— А ты меня развяжи, — предложил Курт. — Верни оружие. Я и тебе тоже проповедь прочту. Может, минут через пять и ты у меня раскаешься.
Каспар засмеялся, распрямившись, и кивнул:
— Молодец. Нет, серьезно. Хорошо держишься. Ну, покаяние свое я пока несколько перенесу во времени лет этак на сто, а вот тебе это вскоре предстоит. Я так полагаю, свидетельство целой деревни о том, что ты намеревался убить наследника замка, достаточное основание для открытия нового дела — с обвиняемым Гессе, бывшим инквизитором.
— Зачем тебе все это?
— Нет, — с улыбкой покачал головой тот, подбирая с пола его оружие и разворачиваясь к двери, — так совсем не интересно. Надо же дать тебе пищу для размышлений, чтобы было чем скоротать время до твоего повешения… Всего доброго, майстер инквизитор. Не скучайте. А мне пока надо выйти к народу и сообщить о том, что вы обезврежены, и молодой барон спасен из ваших ужасных лап. А очень скоро здесь будет вызванная вами помощь, и вы окажетесь в нежных объятиях ваших сослуживцев. При таком количестве свидетелей и признании… Думаю, ты понимаешь, уж что-что, а признание твои друзья из Конгрегации получить сумеют. Ведь это, насколько я понимаю, разрешено — получать его, когда дело и так ясно? А яснее и быть не может.
— Ничего у тебя не выйдет, — похолодев, возразил Курт; тот снова рассмеялся, переглянувшись с Бруно, замершим на пороге.
— Слышишь? У нас ничего не выйдет… Нет, дружок, все будет именно так. Никто не станет носиться с доказательством невиновности какого-то новичка больше положеного. Свидетелей обвинения — больше сотни, народ-спаситель, буквально схвативший тебя за руку. Свидетелей с твоей стороны нет. Святого отца ты сам отсюда сплавил. Барон? На грани помешательства. А бедолага Альберт при виде тебя (он ведь теперь знает, кто ты) вообще будет забиваться в угол и поскуливать. Капитан мог бы быть… Но, к сожалению, его больше нет с нами. Весьма жаль.
— Ты слышал его, Бруно? — повысил голос Курт, перехватив взгляд бывшего студента. — И ты все так же будешь утверждать, что непричастен к его смерти? Он-то что тебе сделал?
— Э, нет, — покачал головой пивовар, — на нас это не сваливай. Кто убил капитана, выяснять будет следствие, а ни я, ни твой несостоявшийся подопечный к нему пальцем не притронулись.
— Конечно, ты лишь натравил на него толпу. У тебя еврейских корней нет, Каспар? — усмехнулся Курт невесело.
Тот непонимающе поднял брови.
— Неужто Инквизиция до сих пор занимается этим? Кажется, уж Конгрегация-то давно перестала добывать средства подобным образом…
— Нет, я не о том. Просто что-то я услышал в этом знакомое — «убил не я, убил камень, который я бросил»… Ты виноват в смерти Мейфарта так же, как наниматель виноват не меньше наемного убийцы. А ты, Бруно, particeps criminis.[52] Пока — невольный. Но это пока. И пока еще не поздно…
Каспар засмеялся, прервав его, и снова переглянулся с бывшим студентом, привалившимся плечом к косяку и смотрящим на Курта сквозь прищур.
— Ты слышишь это? Воистину инквизитор! Он связан, ожидает ареста за покушение на убийство, ему петля грозит в лучшем случае — а он призывает к покаянию! Покуда я не расплакался от умиления и угрызений совести, пойдем-ка отсюда, студиозус.
Тот простоял еще мгновение неподвижно, когда Каспар уже вышел в коридор, а потом тяжело оттолкнулся от косяка и шагнул следом, прикрыв за собой дверь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
