Если первую угрозу, связанную с возможным кризисом престолонаследия, он отвел в 1796 г., то теперь сделать это, видимо, оказалось гораздо сложнее. Подозрительный и мстительный, Павел не без основания считал сына замешанным в заговоре, и спастись Александр мог, лишь пойдя в своем выступлении против отца до конца.
Итак, Александр дал согласие на лишение отца верховной власти, на заточение его в Петропавловскую крепость. Предположим, что это было действительно так, что «робкий», «пассивный», «плывший по течению», «уступавший чужой воле» Александр действительно силой обстоятельств был вынужден пойти на это страшное дело. Но ведь надо вместе с тем признать, что для подобного предприятия, особенно при Павле I, в России, в условиях деспотического правления, разгула политических репрессий и полицейского сыска требовалось немалое мужество, незаурядная решимость и недюжинная сила воли. Заметим, что Александр сам настоял на том, чтобы исполнение заговора было перенесено с 10 на 11 марта. Дело в том, что 10-го числа в карауле Инженерного замка, где обитала вся царская семья, стоял батальон гвардейского Семеновского полка, который был предан Павлу. 11-го же марта на дежурство должен был заступить эскадрон Конного полка, которым командовал Константин. Великий князь назначил вне очереди начальником караула преданного себе человека, полковника Н. А. Саблукова, об этом не мог не знать Александр.
Мемуаристы высказывают мысль, что Александр получил от заговорщиков лишь формальное словесное согласие не покушаться на жизнь отца, что он не мог не сознавать, чем могло закончиться все дело, чем оно вообще кончалось в России, тем более что его дед Петр III был убит заговорщиками, сторонниками Екатерины, спустя всего лишь восемь дней после свержения с престола.
Активное участие в заговоре приняли иностранные дипломаты, в частности английский посол. Стремительное сближение Павла I с Наполеоном, посылка русского корпуса в Индию посеяли панику в Лондоне, озаботили другие державы, стоящие на принципах легитимизма. Не случайно одной из ключевых фигур заговора стал генерал Л. Л. Беннигсен, который был, благодаря своему ганноверскому происхождению, подданным английского короля.
В момент захвата Павла Александр и Константин со своими супругами находились здесь же, во дворце. Их апартаменты были расположены как раз под покоями Павла, и они за полночь, одетые и бодрствующие, ждали исхода дела, сознавая, что там, над ними, буквально в двух шагах, вооруженные и хмельные заговорщики расправляются с их отцом. Любопытно, что еще днем Павел, будто чувствуя угрозу, заставил сыновей принести ему в дворцовой церкви присягу.
Весь вечер августейшая семья провела вместе за ужином. Александр и Константин вместе с женами и девятнадцатью гостями мирно беседовали с отцом, в то время как две группы заговорщиков, одна во глазе с Паленом, другая во главе с Беннигсеном и П. Зубовым, готовились к полночи подойти к дворцу.
В назначенный час, около полуночи, заговорщики приблизились к Михайловскому замку и через сад проникли в караульное помещение, ведущее в апартаменты царя. Часовой остановил группу военных, предводительствуемых последним фаворитом Екатерины II князем Платоном Зубовым, генералом Беннигсеном и адъютантом Павла Аргамаковым. На вопрос, куда и зачем направляются в столь поздний час эти высокопоставленные особы, Беннигсен ответил ему: «Замолчи, несчастный, ты видишь, куда мы идем». Напуганный часовой пропустил заговорщиков. Теперь надо было миновать комнату камердинера. Оттуда из-за двери также последовал вопрос о столь позднем визите, и был получен ответ, что они идут с докладом государю по делу большой государственной важности. Увидев вооруженных военных, камердинер исчез, и лишь один из караульных гусар попытался сопротивляться, закричал: «Измена!» — и тут же получил сабельный удар по голове. Но его крик предупредил императора, и когда заговорщики ворвались в спальню, то не нашли там Павла. И лишь в результате тщательного обыска они обнаружили трепещущего императора за панелью одной из ширм. Он был настолько растерян, что не сумел воспользоваться потайным ходом, не сумел вызвать караул.
Граф Николай Зубов, брат Платона, объявил Павлу, что он арестован по приказу императора Александра. Так что уже в первые минуты заговора имя Александра Павловича стало надежным знаменем заговорщиков, о чем впоследствии не мог не знать сам Александр.
Павлу зачитали акт отречения, и когда он начал обличать заговорщиков в неблагодарности, те бросились на него с кулаками. Николай Зубов переломил императору правую руку. Ему плевали в лицо, таскали за волосы по полу, избивали. Затем Аргамаков снял свой шарф и набросил его на шею Павла. Уже хрипя и теряя сознание, Павел молил о пощаде.
«Тотчас после совершения своего дела заговорщики проявили свою радость в оскорбительной, бесстыдной форме, без всякой меры и приличия, — вспоминал впоследствии князь Адам Чарторыйский. — Это было безумие, общее опьянение, не только моральное, но физическое, так как погреба во дворце были разбиты, вино лилось ручьями за здоровье нового императора и героев переворота. В первые за этим дни пошла мода на причисление себя к участникам заговора; каждый хотел быть отмеченным, каждый выставлял себя, рассказывая о своих подвигах, каждый доказывал, что был в той или другой шайке, шел одним из первых, присутствовал при фатальной катастрофе.
Среди бесстыдства этого непристойного веселья император и императорская фамилия не показывались, запершись во дворце в слезах и ужасе».
Наутро все подробности этого жуткого убийства конечно же стали известны в высших эшелонах власти. Не мог не знать о них и Александр.
В эту ночь Александр, по существу, произвел двойной дворцовый переворот, он отодвинул от власти не только отца, но и мать.
Около часа ночи Пален вошел в комнату Александра. В это время тот, одетый и в сапогах, спал, лежа ничком на кровати. Пален тронул его за плечо, и когда Александр проснулся, то сообщил ему, что Павел скончался от апоплексического удара. Александр разрыдался. Тогда Пален жестко сказал ему: «Хватит ребячества! Благополучие миллионов людей зависит сейчас от Вашей твердости. Идите и покажитесь солдатам!» Александр такую твердость проявил. Он вышел на балкон и произнес краткую речь перед подошедшими полками: «Мой батюшка скончался апоплексическим ударом. Все при моем царствовании будет делаться по принципам и по сердцу моей любимой бабушки, императрицы Екатерины».
Армии был брошен жирный кусок. И полки ответили ему радостными возгласами. Промолчали лишь преображенцы.
Когда, узнав об убийстве мужа, императрица в ярости потребовала, чтобы вся полнота власти перешла к ней, заговорщики заперли ее в покоях. А Александр промолвил: «Только этого еще не хватало!» Этот факт указывает, что он не просто хотел освободить Россию от власти деспота (такова была официальная цель заговора), не просто спасти себя, мать и брата от гибели, но и сам стремился к власти в обход и Павла, и Марии Федоровны. А. Чарторыйский обратил на это внимание и записал в своих воспоминаниях: «Я никогда ничего не слышал о первом свидании матери и сына после совершенного преступления. Что говорили они друг другу? Какие могли они дать друг другу объяснения по поводу того, что произошло? Позже они поняли и оправдали друг друга, но в эти первые страшные минуты император Александр, уничтоженный угрызениями совести и отчаянием, казалось, был не в состоянии произнести ни одного слова или о чем бы то ни было подумать. С другой стороны, императрица, его мать, была в состоянии исступления от горя и злобы, лишавших ее всякого чувства меры и способности рассуждать».
Но, проявив мужество, волю, решимость в эту страшную для него минуту, Александр не рассчитал своих душевных сил. И это был, наверное, главный итог той мартовской ночи, которая нависла над его чувствами дамокловым мечом в течение всей оставшейся жизни. Заметим, что это был первый опыт на всем протяжении страшной истории русского правящего дома: убивали родных и двоюродных братьев, сажали в темницы и уничтожали сыновей и внуков, свергали с престола и убивали мужей. Но сын покусился на жизнь отца впервые, и это первенство досталось на долю Александра, который, казалось, вовсе не готов был к этой страшной миссии.
Гораздо более подходил для этой роли жестокий и прямолинейный Константин или властолюбивый, холодный Николай, но Александр с его республиканскими замашками, гуманистическими взглядами, ненавистью к насилию — в этом было что-то противоестественное, какой-то знак судьбы. Чувство самосохранения и притягательная сила власти, которая медленно, но неумолимо втягивала его в свое лоно, в конце концов определили выбор Александра, но он, конечно, не мог рассчитать жизненные последствия этого выбора.
В ту же первую ночь своего правления, свидетельствовали мемуаристы, он предался отчаянию. И хотя вера этим свидетельствам не очень велика и вполне возможно, что хор его верных сторонников стремился отстранить от императора страшную тень отцеубийцы, но уже то, что они все же говорили об этом, указывает на некоторые реальные факты самочувствия Александра.
