Известно также, что информированный генералом И. В. Васильчиковым в 1821 г. о существовании тайного общества «Союз благоденствия» и ознакомившись со списком наиболее активных его членов, Александр не дал ему хода. Он бросил список в пылающий камин и заметил, что не может их карать, так как «в молодости разделял их взгляды».
В то же время известны случаи жестоких распоряжений Александра I относительно восставших солдат Семеновского полка, военнопоселенцев.
Везде, где он выказывал себя как личность, Александр выступал человеком весьма гуманных свойств, там же, где он проявлял себя как представитель и лидер системы, там он выступал порой в духе принципов неограниченного самодержавия. Это кажущееся противоречие в действительности противоречием не было.
Не случайно его супруга Елизавета Алексеевна, хорошо информированная и разделявшая его взгляды, писала в письме, датированном 12 марта, то есть днем, последовавшим за убийством Павла I: «Его чувствительная душа навсегда останется растерзанной, только мысль о возвращении утраченного благополучия Родины может поддержать его. Ничего другое не могло бы придать ему твердости».
Руководствуясь в делах общегосударственных лишь личными эмоциями, он рисковал прийти в действительные противоречия с системой. А это в России, как известно, было чревато даже для самых неограниченных монархов большими неприятностями. Александр прекрасно понимал всю условность своего, как, впрочем, и всякого другого, самодержавия, рассматривал власть не как свою личную принадлежность, а как принадлежность общественную. Возможно, это понимание и спасало его на крутых поворотах истории, которых было немало в его царствование.
И все же глубоко личный мотив в действиях императора, мотив, в известной степени обусловленный принципами, с одной стороны заложенными и развившимися в нем с детства, а с другой — вызванными стремлением к постоянному искуплению своей ужасной вины, звучал в его душе в течение всей жизни.
Слова А. С. Пушкина «я только царство потерял» относятся к Александру в полной степени. Получив после убийства отца царство реальное, он потерял это царство в своей душе. И в этом, кажется, заключался смысл жизненной драмы Александра.
4. Страх
Вместе с чувством огромной вины, доводившим его до исступления и особенно обострившимся после вступления его в пятый десяток, когда вопросы смысла жизни, бытия, как правило, неодолимо встают перед каждой человеческой личностью, Александра всю жизнь преследовало гнетущее чувство страха. Без этого чувства невозможно, на мой взгляд, понять и его чисто человеческие эмоции, и его политические шаги. В его уме не мог не выстроиться короткий, но грозный мартиролог из убитого в заговоре деда Петра III и погибшего также в ходе дворцового переворота отца. И в обоих случаях мощные дворянские группировки, лица, близкие к трону, явились исполнителями этих расправ над самодержцами.
Не случайно и он сам, и его брат Константин всю жизнь носились с мыслью об отречении от престола, в основе которой, кроме всего прочего, лежал самый элементарный страх за свою жизнь.
Константин в начале 20-х годов, расторгнув свой венценосный брак и женившись на польской графине Иоанне Грудзинской, по существу, отказался от прав на престол, а позднее и официально оформил свой отказ письмом на имя Александра. Но было известно, что и ранее в семейном кругу великий князь неоднократно говорил о своем нежелании царствовать (учитывая, что у Александра не было мужского потомства, а обе дочери от Елизаветы Алексеевны, Елизавета и Мария, умерли в раннем детстве в 1796 и 1806 гг.) — «удушат, как отца удушили», — повторял Константин.
Эта же мысль, пусть не в такой грубой форме, постоянно присутствовала и в уме Александра с той ночи 11 марта 1801 года. И эта мысль вовсе не была безосновательной, потому что в высших правительственных сферах время от времени появлялись идеи о насильственном устранении Александра I, что, конечно, не могло рано или поздно не стать ему известно.
Так, вскоре после заключения позорного для России Тильзитского мира популярность Александра резко упала. «Всеобщее неудовольствие против императора более и более возрастает, — писал шведский посол Стединг в Стокгольм. — И на этот счет говорят такие вещи, что страшно слушать». Циркулировали слухи о возможности дворянского переворота и возведения на престол энергичной и умной сестры Александра Екатерины Павловны. В назревании заговора был убежден и французский посол в Петербурге герцог Савори.
Александр внимательно следил за движением общественного мнения. Ответом на эти слухи явилось создание Комитета общественной безопасности, которому вменялось в обязанность, в частности, и перлюстрация частных писем.
В 1817— м -начале 1818 г. в Москве на совещаниях декабристского общества «Союз спасения» впервые была высказана мысль о необходимости цареубийства как неизбежном условии свержения самодержавия и уничтожения крепостного права. Членом этого «Союза», кстати, был П. П. Лопухин, флигель-адъютант Александра и сын первого сановника России — председателя Государственного совета и Комитета министров князя П. В. Лопухина.
Эта идея уже в начале 1818 г. стала известной Александру, о чем есть свидетельства не кого-либо, а самого Николая I: «По некоторым доводам я должен полагать, — писал он, — что государю еще в 1818 году в Москве после Богоявления сделались известными замыслы и вызов Якушкина (будущего декабриста. — А. С.) на цареубийство».
И хотя в первом случае опасность заговора исходила справа, а во втором — слева, результатом и того, и другого могло быть отстранение монарха от власти и его возможное убийство, как и в 1801 г. И в том, и в другом случае дворянство, офицерство, гвардия и даже сановная знать были той средой, где зрели нити этих заговоров, то есть для Александра, который сам был в центре такого заговора и являлся непосредственным его участником, сомнений быть не могло: ситуация повторялась и ему грозила самая непосредственная опасность.
В дальнейшем сигналы о существовании тайных обществ стали поступать один за другим. В 1820 г. Александру, находившемуся за границей, пришло известие из России о восстании гвардейского Семеновского полка, одной из частей русской армии, всегда бывшей опорой самодержавия. Это известие поразило Александра, который вопреки своей обычной скрытности и нежеланию «выносить сор из избы» совещался по этому поводу с министром иностранных дел Австрии Меттернихом. Вот что писал по этому поводу сам Меттерних: «Царь полагает, что должна быть какая-нибудь причина для того, чтобы три тысячи русских солдат решились на поступок, так мало согласующийся с народным характером. Он доходит до того, что воображает, что не кто иной, как радикалы, устроили все это, чтобы застращать его и принудить вернуться в Петербург; я не разделяю его мнения. Превосходило бы всякую меру вероятия, если бы в России радикалы уже могли располагать целыми полками, но это доказывает, насколько император изменился».
Уже упоминалось о том, что Александр не захотел арестовать заговорщиков в 1821 г., когда князь И. В. Васильчиков представил ему их списки. В этом можно усмотреть и гуманный акт, и неверие в серьезность их намерений, поскольку народ среди заговорщиков был несановный, молодой. Но возможно и то, что Александр — и в этом могла быть обнаружена его действительная государственная мудрость — просто не захотел привлекать внимание к щепетильной проблеме, оповещать мир о противостоящей ему оппозиции, создавать прецедент.
Оставив заговорщиков на свободе, Александр тем не менее принял меры наступательного характера. В августе 1822 г. он дал рескрипт па имя управляющего Министерством внутренних дел В. П. Кочубея о запрещении в стране тайных обществ и масонских лож и о взятии от военных и гражданских членов подписки, что они не связаны с этими обществами; в гвардии и армии вводится сеть тайной полиции, усиливается система сыска и слежки, расцветает шпиономания. Однако эти меры, по существу, не срабатывают.
К августу 1825 г. в руках Александра уже находилась обширная информация о заговоре, который охватил многие армейские части. Начальник Южных военных поселений генерал Витт направил в Петербург донесение, а потом лично докладывал государю в октябре этого же 1825 г. в Таганроге, что тайное общество «значительно увеличилось», «что 18-я пехотная дивизия в особенности заражена сим духом и что в оной играет главную роль командир Вятского пехотного полка Пестель».
Будучи уже тяжело больным, Александр постоянно возвращается к этим сведениям. Они тревожат его, буквально преследуют. Некоторые историки справедливо полагали, что общее ухудшение состояния здоровья Александра после 8 ноября как раз и было вызвано последними сообщениями о действиях тайных обществ, главной целью которых было его физическое устранение. Император стал чрезвычайно подозрителен, опасался отравления. Когда его личный врач Виллие предлагал ему лекарства, то Александр отказывался их принимать, ссылаясь, что главная причина его недомогания — «расстройство нервов». «В настоящее время есть много причин тому и более, нежели когда-либо», — сказал он врачу. А сам Виллие записал в своем дневнике: «Уже с 8 ноября я замечаю, что его занимает и смущает его ум что-то другое, чем мысль о выздоровлении». И будучи уже в бреду, Александр твердил: «Чудовища! Неблагодарные!» Все, чем он жил, чему поклонялся, все его старания на пользу людей, на пользу Отечества, как он понимал их, все его стремления по великому искуплению своей вины, которыми он руководствовался всю свою жизнь, были теперь зачеркнуты, опрокинуты, опровергнуты этим упорным противостоянием, которое его не только пугало чисто физически, но и уничтожало духовно.
