Он специально почти постоянно ставил эмпатический щит, отсекая от себя чужие эмоции, но и своих толком не испытывал. Случившееся словно выжгло в нём все чувства, оставив после одно лишь серое пепелище.
Равнодушие стало вечным спутником Арчибальда. Его ничего не радовало, но ничего и не огорчало — он оставался холоден ко всему происходящему, слабо реагируя только в тех случаях, когда происходило что-то совсем уж возмутительное. Но и эти краткие вспышки раздражения были слабыми — как голос человека, которому засунули в рот кляп. Вроде и есть он, но почти не слышно, и слов не разобрать.
Арчибальд знал, что подобное состояние называется «эмпатический ступор» и бывает у эмпатов, если чувства, которые их обуревают, оказываются слишком сильными — до такой степени, что справиться с ними становится невозможно, проще совсем ничего не чувствовать, чем пытаться укротить собственные эмоции. Такое обычно проходит через день-два, пару недель максимум — но шло время, а у Арчибальда ничего не менялось. Хотя нет — кое-что всё-таки было.
Он скучал по Айрин, и с каждым днём это чувство — пожалуй, единственная внятная эмоция в тот период времени — становилось всё насыщеннее и острее. Если поначалу оно напоминало всего лишь унылую тоску, скучную и беспросветную, то через месяц — навязчивый зуд, когда хочешь, но не можешь почесаться.
И в один прекрасный день Арчибальд сдался, поняв, что ещё немного — и он точно начнёт чесаться на самом деле, а заодно биться головой об стену из-за непонимания, что делать дальше. Поэтому его высочество купил билет на вечерний спектакль в «Варьете Родерика» и отправился в театр, чтобы посмотреть на Айрин.
Весь вечер он не мог оторвать от неё глаз. Толком не слушал, что она говорит, и в сюжет пьесы не вникал — просто смотрел на Айрин, ощущая, как медленно, по капле, к нему возвращаются отвергнутые эмоции.
Первой вернулась нежность, трепетно дрожащая, как крылья подбитой птицы, которая понимает, что это её последний полёт.
Затем пришла обида. На то, что не сказала, не призналась во всём сразу, хотя наверняка ведь поняла, какой Арчибальд человек. Не дал бы он Айрин в обиду, если бы она рассказала о предложении первого отдела, обязательно защитил бы. И почему она не призналась? Вот это было неприятнее всего. Словно та искренность, которую он наблюдал в Айрин и с которой она всегда относилась к нему, на самом деле ненастоящая. Вызванная приворотным зельем, поддельная. А что, вполне может быть…
И вдруг захотелось проверить, так ли это. Прийти к Айрин вновь, поговорить с ней ещё раз, задать несколько вопросов о прошлом. Но Арчибальд одёрнул себя — ни к чему это. Возвращаться куда-либо было не в его характере, он предпочитал отсекать проблемы раз и навсегда. А вернуться — значит, дать слабину, признать, что он сам в чём-то ошибся и хочет что-то исправить. Арчибальду казалось это оскорбительным, особенно в ситуации с Айрин. Он-то её ни в чём не обманывал!
После обиды его высочество одолела досада. И на себя, что жалеет Айрин, — в конце концов, она-то его не пожалела, играла свою роль до последнего, — и на неё, что вместо реальной жизни предпочла дурной спектакль, ещё и по сценарию специалистов первого отдела. Арчибальд знал не понаслышке, какие прожжённые циники там работают. А ведь могла бы, могла всё исправить сразу же! В первый же вечер. Ну, или хотя бы во второй. Зачем было продолжать эту ложь? Или Айрин испытывала от неё удовольствие?..
Нет, в это Арчибальд не верил — и из-за этого тоже злился на себя. Почему-то в глубине души он знал, был уверен, что Айрин — хороший человек. А ведь хотелось, изначально очень хотелось решить, что она просто беспринципная девушка, которая любит только себя, — но отчего-то не получалось. Хотя думать подобным образом было бы гораздо проще.
И последней, перекрывая все прочие чувства, к его высочеству вернулась любовь. Та самая, которую, как Арчибальд ранее считал, он больше никогда не почувствует. Яркая и искрящаяся, словно сияние далёкой звезды, и такая же манящая своим тёплым мерцающим светом.
А у Айрин? Прошла ли её навязанная, неистинная любовь к Арчибальду, как он и предполагал, или всё-таки…
Да. Сквозь снежное крошево безысходности неожиданно начали прорастать цветы надежды, кивая своими белоснежными головками в такт смятенным мыслям его высочества и заставляя сердце биться чуточку быстрее.
.
Арчибальд приходил на спектакль к Айрин ещё один раз — а потом Геенна вновь активировалась, и он вынужден был перенестись на север, жалея о потерянном билете на следующий вечер. Глупо было с его стороны покупать этот билет, зная, что Геенна вот-вот опять активируется, — но он не удержался. Так хотелось продлить мысль о том, что ещё сутки — и он вновь увидит Айрин.
Но не сложилось.
Однако судьба в тот день послала Арчибальду встречу с другой девушкой, по иронии судьбы тоже влюблённой в него, только без влияния приворотного зелья, — в ставке он обнаружил Леону Кинч, которую лично отстранил от работы на три месяца некоторое время назад. И вроде бы этот срок ещё не прошёл…
— Ваше высочество! — Леона кинулась к нему, молитвенно складывая ладони и глядя настолько умоляюще, что Арчибальд непроизвольно замер. — Прошу, позвольте мне сегодня выйти на плато!
Его высочество поднял брови и обвёл взглядом молчавших охранителей, что находились здесь же, в штабе, и сейчас старательно делали вид, что не прислушиваются к разговору и вообще ни при чём. Только Гарольд Ров, в отряде которого числилась Леона до того, как Арчибальд подписал приказ о её временном отстранении, насмешливо усмехаясь, смотрел на девушку и его высочество.
— Насколько я помню, ты была отстранена за серьёзное дисциплинарное нарушение, — ответил Арчибальд холодно. — На три месяца. И они ещё не истекли.
— Не истекли, — покачала головой Леона и тяжело вздохнула. Глаза её наполнялись слезами. — Ещё почти целый месяц. Но ваше высочество! Пожалуйста! Какая разница — три месяца или два? Я готова поменять отстранение на какой-нибудь дополнительный штраф. Не могу больше дома сидеть, пока вы тут…
— Она вчера ко мне обратилась, — хмыкнул Гарольд. Судя по его ехидному виду, старик наслаждался происходящим. — Но я сказал, что решать подобное не в моей компетенции. Отстранял его высочество, ему и отменять приказ при необходимости. Так что Леона тут с ночи торчит, ждёт тебя.
Арчибальд был озадачен. Честно говоря, в подобную ситуацию он попадал впервые — обычно отстранённые охранители спокойно дожидались окончания срока и возвращались в строй. Никто не прибегал в ставку с мокрыми глазами и не просил вернуть его на работу как можно скорее, потому что «я не могу больше дома сидеть». Детский сад какой-то.
И вот вроде бы с одной стороны — действительно ничего страшного, если Леона выйдет на плато вместе с дежурным отрядом Гарольда Рова сегодня, а не через месяц. Но с другой — Арчибальд не любил подобные выкрутасы. Преступление есть преступление, наказание есть наказание. И если уж делать поблажки, то по какой-то уважительной причине, а не потому что наказанному надоело бездельничать.
— Нет, Леона, — сказал Арчибальд строго. — Вернёшься в строй как полагается, дата начала работы есть в твоём приказе. — Девушка шмыгнула носом, и его высочество поспешил добавить: — И рыдать не вздумай, у нас тут не театр всё-таки.
На слове «театр» Арчибальд едва не запнулся. Но не только потому, что моментально вспомнил об Айрин, мысли о которой не давали ему покоя много недель подряд, — но и потому, что просьба Леоны отчего-то напоминала его высочеству какое-то представление.
— Хорошо, — девушка опустила расстроенные глаза. — Прошу простить меня за эту дерзость… Но, возможно, вы окажете честь моей семье и примете приглашение в гости? На день рождения моей сестры Лейлы. Праздник будет через четыре дня у нас дома… — Леона замолчала и так сильно покраснела — до самого лба и кончиков волос, — что все вокруг заулыбались. Даже Гарольд.
Не улыбался только Арчибальд.
