Летианам повезло. Они нашли в штабе гореванов подробные с пояснениями карты туннелей. На их изучение ушло два дня. В это время по направлению к городу Прелата были высланы разведгруппы, собиравшие любую полезную информацию. Как говорится всё обо всём. Благодаря разведке, переодетой в гореванскую форму, были установлены несколько туннелей, не нанесённых на карту, информационные, охранные сети, протянутые под землей.
После того как все карты и разведданные были изучены на общем собрании командования летианской армией «Вторжение» было принято решение о разделении армии на четыре рукава. Отделение Рудоу попало в третий рукав, которому предстояло блокировать город Прелата со стороны Дакайского моря.
На следующее утро летиане выступили единым потоком по Большому транспортному туннелю, разделиться им предстояло за несколько километров до города Прелата. В стратегическом плане летиан это место было обозначено кодовым словом «точка невозврата».
* * *
Их встретили на подступах к городу. И остановили.
Шквальный огонь накрыл их, как только вся колонна грузовиков с солдатами и артиллерийскими установками вывернула из туннеля. Головной грузовик резко вильнул в сторону, набрал скорость, пошёл на резкий поворот и стал заваливаться на бок. Из кузова посыпались бойцы в чёрных пехотных доспехах, пытаясь спастись. Их тут же снимали прицельным огнём. Они не успевали отбежать и десяти шагов и укрыться за ближайшими домами. Пули настигали их, клевали в спину, и распинали на безмолвном горячем асфальте. Были и такие, кому повезло добежать до спасительного укрытия.
Остальным машинам третьего рукава досталось меньше. Гореваны сосредоточились на расстреле головного грузовика, на время позабыв об остальных. Летиане укрыли свои машины за стенами окраинных домов, солдаты выбрались из кузовов и рассредоточились по местности. Артиллерийские орудия были установлены в удобных точках, расчёты приступили к работе, наводя орудия на огневые позиции гореванов.
Рудоу первым выпрыгнул из кабины, за ним выбрался полковник Нимрод. Оправил помявшийся мундир, хлопнул капитана по плечу и приказал:
— Строй своих пацанов, Рудик, будем сейчас гореванов по асфальту блином раскатывать. Да поглядывай за своими, смотри чтобы не дрейфили.
Отделение Рудоу тем временем уже выстроилось возле грузовика и ждало приказаний.
— Бойцы, подтянули штаны, прибрали сопли, слушай мою команду. Задача следующая, обойти гореванские расчёты и ударить им в спину. Подавить огневые позиции противника, пусть слезами кровавыми умоются. Капитан Рудоу, смысл приказа ясен?
— Так точно, гражданин полковник, — отсалютовал командиру Рудоу.
— Вот и выполняй, Рудик. Да смотри под нашу бомбёжку не угоди. Поаккуратней там, на прицел врагу не лезь, пацанов береги. Выполнять!!!
Нимрод потерял интерес к отделению смертников. Направился к другим капитанам, но тут же что-то вспомнил и вернулся.
— Рудик, возьми с собой Цепного Пса. У нас их три, а тебе с ним будет сподручнее разум выродков заморочить.
Нимрод развернулся, подошёл к трём Псам и Поводырю, стоящим отдельно от остальных летиан, и отдал соответствующие распоряжения. Поводырь поклонился и один из Псов направился к отделению Рудоу.
Он почувствовал волну отвращения, подступившую к горлу. С трудом справился с собой. Главное, чтобы бойцы ни о чём не догадались. Солдаты, почувствовавшие дрожь в коленках командира, уже не бойцы, а свора трусливых шавок, годных лишь на отстрел. В ту же секунду Рудоу почувствовал, как чужая равнодушная сила коснулась его разума, пробежала по поверхности и покинула его. Цепной Пёс ощутил колебания и попытался прочитать неуверенного капитана. Только бы он ничего не почувствовал, да не сделал соответствующие выводы. Колеблющийся капитан — это уже приговор, прямая дорога в лишенцы. А, может, он сочувствует врагу, жалеет его. Перед глазами капитана всплыло лицо умирающего гореванского пацана, и встал ком в горле, не давая продохнуть.
— За мной! — взревел Рудоу и первым бросился по узкой улочке, уводящей в глубь гореванской столицы.
Он шёл вперед, не оглядываясь, чувствуя спиной пристальный взгляд Цепного Пса, идущего следом.
В трёх кварталах от высадки третьего рукава летианской армии вторжения они наткнулись на гореванских женщин в красных балахонах, стоящих полукругом лицом к появившемуся из-за поворота врагу. Только вот с лицами у них как раз и была беда. Рудоу не верил своим глазам, у них не было лиц. Ровная голая кожа, словно это и не лицо вовсе, а коленка. Кто-то стер им лица. И от них веяло такой жутью, что Рудоу, шедший первым, остановился и замер.
Восемь женщин в красных балахонах без лиц остановили продвижение летианского отряда. Бойцы выстроились рядом с командиром и, опустив оружие к асфальту, разглядывали невиданное явление. Никто из них даже не думал стрелять. Каждый вглядывался в белые ровные пятна кожи на месте лица и думал о своём.
«Плакальщицы» — подумал Рудоу, что-то он слышал о них, но вот память отказывалась выдавать заложника воспоминание.
Он пытался вспомнить, усиленно пытался, морща лоб, и ковыряя воспоминания, и всё это время вглядывался в безликое лицо Плакальщицы, стоящей впереди всех. Внезапно ему показалось, что гладкая кожа лица Плакальщицы пошла трещинами, измялась, точно папиросная бумага и изнутри проступили знакомые, любимые до боли черты лица. Рудоу не верил своим глазам, напротив него стояла его мама, старая страдающая мама, смотрящая с укоризной на сына-убийцу. Из её больших зеленых глаз катились крупные слёзы. Она плакала по жизням, отобранным её сыном, и по его загубленной судьбе.
Внезапно холодная острая мысль пронзила его разум: «Что я делаю? Зачем все эти смерти? Зачем убивать гореванов? К чему лить всю эту кровь? Они же такие же люди, как он, как Медведь и Комар. Почему они должны уничтожать гореванов? Если гореваны не такие как летиане, разве это повод их ненавидеть»
И Рудоу стало так тошно и больно, что он выронил автомат, клацнувший об асфальт приговором, и опустился перед Плакальщицами на колени. В этот момент мир вокруг для него перестал существовать. Ни осаждённого гореванского города, ни нарастающего грохота боя, ни братьев по оружию, стоящих рядом, ни Цепного Пса, прячущегося где-то за их спинами, ничего этого не было. Он видел перед собой только глаза своей матери. И из этих глаз ушёл укор и осуждение, появилось понимание и прощение.
Рудоу почувствовал, что больше так не может. Он не будет больше убивать гореванов. Он не может больше убивать своих братьев, ведь он такой же гореван, как и они. Он почувствовал волну стыда, накрывшую его. Стыда за всех убитых гореванов, начиная с того первого мальчишки, и откуда-то издалека, извне пришло понимание, что он прощён. Ему отпущены грехи. И стало так покойно и красиво на душе, что Рудоу заплакал от счастья.
Он не видел своих солдат. Они стояли возле него на коленях со слезящимися глазами и посветлёнными лицами. Раскаявшиеся и прощённые. Каждый из них видел в лицах Плакальщиц родных, любимых женщин, оставленных далеко позади.
Всё изменилось, когда Цепной Пёс вышагнул из-за их спин. Вихрь разрушения пролетел по их сознаниям, грубо сдёргивая пелены наваждения. Солдаты увидели, что напротив них стоят безликие гореванки, держащие перед собой карикатурные маски на их любимых. Плакальщицы потешались над ними. Жуткие фурии, пытавшиеся одурманить их, околдовать и убить.
Солдаты подхватили выроненное оружие и открыли огонь. Пули порвали красные балахоны. Пули испортили прекрасные безликие лица. Летианские бойцы расстреляли Плакальщиц, лишенных Цепным Псом возможности сопротивляться.
Не стрелял только Рудоу. Он продолжал стоять на коленях. Он всё ещё видел перед собой плачущее в миг состарившееся лицо матери.
Цепной Пёс тоже видел это. Он подошёл к стоящему на коленях капитану.
Рудоу почувствовал, как тьма надвинулась на него. Он понимал, что это всё, но не было ни страшно, ни больно.
Последнее о чём он успел подумать: «Зачем всё это? Почему всё устроено так нелепо?»
Глава 4 Окраины II
— Ты видел куда они пошли? Ты точно уверен? Или у тебя после вчерашнего чертики перед глазами пляшут? — раздался насмешливый голос.
И дружно грянул хохот.
Говорили в соседней комнате за кирпичной обшарпанной стеной с выцветшей надписью «Пиццерия Дуче» и блеклым рисунком: пухлой рожей толстяка в поварском колпаке с большой поварешкой на длинной ручке. Кто-то подрисовал повару закрученные по-гусарски усы и зачеркнул крестиками глаза.
Дизель замер напротив под перевернутым столом с отломанными ножками на песке, вперемежку с каменным крошевом и стеклом. Он целился из автомата в дверной проем, ожидая появление гостей, застыл в напряжении и не шевелился. Рядом с ним лежал Таус Мыу в обнимку с автоматом.
