(снег выпадает редко и лежит обычно всего несколько дней), дождливой весной и очень жарким сухим летом (с июня по сентябрь осадков практически не выпадает). Максимум осадков в апреле-мае. Растительность: южные эфемероидные пустыни, в песках местами массивы белосаксауловых лесов.
Горный: высокогорье Тянь-Шаня и Памиро-Алая в Таджикистане, Кыргызстане и Узбекистане.
Климат в Узбекистане резко континентальный. Лето здесь жаркое, сухое и солнечное, зима прохладная, но не слишком длинная. В январе обычно от +4 до −8 градусов по Цельсию, в июле — от +22 до +42.
Вывод ясен: лучше всего приезжать сюда поздней весной (с апреля по май) или ранней осенью (с сентября по октябрь), когда стоит температура от +20 до +25.
Сорокадневный период с конца июня до начала августа в Узбекистане называют «чилля». В это время днем температура может быть выше +50, а ночью не падает ниже +30. В это время страну лучше не посещать.
Ну на эти сорок дней мне нетрудно уехать в Россию или в местное высокогорье. Да и мне, прожившему в Израиле несколько лет, не привыкать к жаре. Правда я был там в будущем, когда можно отсиживаться в закрытых помещениях под благодатным воздухом кондиционеров. А в советском Узбекистане их вряд ли в эти годы найдешь…
Так что начинаю осваиваться в Ташкенте.
Конечно, в это время в Средней Азии — пусть даже столичной — скучища. В Москве хоть разные развлечения сконцентрированы. Тридцать четыре года надо прожить, сохранив здоровье, чтоб наконец умотать во Францию. США как-то не располагает к заселению моей личности. Хотя французы — те еще куркули.
Насколько помню, в девяностые годах многие русские уехали из Узбекистана из-за явной враждебности аборигенов. Но до этого времени много воды унесет.
Репродуктор в вагоне объявил: «Поезд отправляется в 07:50 и прибывает в 10:57. Ваш путь от Города Героя Ленинград до Ташкент Пассажирский займет 4 д 1 ч 7 м. Средняя путевая скорость поезда — 50 км/ч. По классификации РЖД это Пассажирский поезд. Вы проедете 4818 км. На этом маршруте будет 42 остановки. Самая продолжительная стоянка поезда на станции Каракалпакия — 170 минут».
В этом поезде не было СВ, так что купил обычное купе. Зато билеты продавали не именные и меня не смогли бы отследить, как отследили бы на самолете. Что ж, помучаюсь четыре дня в тесном и душном купе.
Я знал, что Ташкент ни с каким полезным для меня государством не граничит. А граничит со сплошь советскими, кроме Афганистана[1]. И там мне особенно и нечего было делать. А сейчас я ехал в Ташкент с единственной целью — сменить свой имидж. А может и документы…
В купе (по закону подлости) зашла семья: пышная русская дама с детсадовским малышом и не менее пышный узбек в национальной меховой тюбетейке[2].
И женщина (типичная Матрена[3] несмотря на молодой возраст) сразу начала заваливать чахлый пластиковый столик продуктами. Никогда не понимал эту, чисто российскую привычку, жрать в поездах. Жрать жадно и беспорядочно. Вареные куры; картошка, посыпанная укропом; вяленая рыба, крутые яйца; луковицы, кусаемые заживо; пироги, специально спеченные в дорогу… У русских это обилие запивалось пивом и водярой, а у узбеков — сейчас узнаю.
Муж тем временем уселся на скамью, широко расставив ноги с толстыми ляжками, и умиротворенно наблюдая за хлопотливой супругой. А когда она накрыла стол сказал равнодушно:
— Погуляй там, пока мужчины кушать будут.
И женщина, голодно взглянув на стол, вышла в коридор, где села на приставной стульчик (в мягких вагонах они откидывались в коридорах).
— Бабы должны свое место знать, — убежденно сказал узбек и приглашающее махнул пухлой рукой, — садись, дорогой, кушать будем.
Его поведение меня слегка раздражило, но лепешки (настоящие, узбекские лепешки!) выглядели столь заманчиво, что я передвинулся к столу и протянул руку:
— Владимир Верт, военный, в отпуске.
— Нахалат Ашер, — представился в свою очередь узбек, — торговый работник.
На миг взаимные приветствия прервала проводница, собравшая билеты. А жена узбека узнав у проводницы, что кипяток в бойлере уже вскипел, засуетилась вторично. Вынула из баула цветастый чайник и пошла заваривать свой личный сбор.
А Ашер, подмигнув плоским глазом, достал из этого же баула коньяк КВК (Коньяк Выдержанный Крепкий — больше восьми лет выдержки) и сказал:
— Под крышей Аллах не видит, дерябнем.
Несмотря на то, что сам «торговый работник» и его отношение к женщине вызывали у меня брезгливость, ел я с аппетитом. И коньячку выпил с удовольствием. Курица была сварена с ароматными травами, коньяк был немного жестковат, но оставлял фруктово-изюмное послевкусие. Да и чай оказался хорош. Мы пили его из крошечных пиал, а женщина постоянно подливала из укутанного чайника.
Потом узбек освободил место с объедками за столом, куда торопливо села женщина, а сам вытащил горошину насвая[4], сунул его в рот и зачавкал. В уголках губ его жирного лица появились зеленые слюни.
Традиционно многие народы мира не курили табак, а потребляли его бездымным образом: нюхали, разжевывали, рассасывали.
Насвай делают кустарно на небольших семейных производствах. Продают россыпью на вес или в пластиковых пакетах весом до 100 г. В Азии его можно свободно купить на местных базарах. Порой насвай подают на семейных торжествах «на сладкое».
Из порошка насвая лепят шарики и кладут их за щеку или под язык. Не разжевывают, через 15—30 минут выплевывают[5].
Все это как-то вспомнилось, ибо в молодые годы я часто бывал в азиатских странах. И даже работал в горах вместе с геологами — любимый способ подзаработать в летнее время. В частности, в Ташкенте я работал вместе с топографами: держал рейку, таскал теодолит, кашеварил… На всем готовом выходила больше трехсот в месяц, что не подхалтурить за квартал больше тысячи!
В горах (там мы били канавы[6]) выходило еще больше.
После еды мы с Ашером размякли, благодушествовали. Вагон постукивал на рельсах, тянуло к задушевной беседе. Я спросил насколько хорошо он читает на русском? Оказалось, что узбек кончал московский вуз. Тогда я похвастался — достал наградную книжку и
