Мы отнесли еду и питье на балкон, и там, раскладывая по тарелкам холодное мясо, намазывая хлеб маслом и наливая эль для Адама, я продолжила свой рассказ. Под нами, у самой стены таверны, плескалась река. На другом берегу в дымке поднимались краны доков Суррея – знакомая мне картина, которую я часто видела из окон приюта Аделаиды Крокер. Бороздя серую воду, вверх и вниз по реке проходили баржи и небольшие суденышки. Отовсюду до наших ушей долетали рожденные рекой звуки.
Когда я рассказала о письме Сембура и прочла принесенную с собой копию, Адам Гэскуин отложил работу и попросил меня перечитать все еще раз.
– Вот, значит, что случилось на самом деле, – тихо сказал он. – Воистину страшная история. Но я очень рад за Сембура, мне все время не верилось в его признание. Надеюсь, эта история не очень преследует тебя, Джейни.
– Нет. Сначала я испытала сильное потрясение, но сейчас я не так много об этом размышляю. Все это принадлежит прошлому.
– Хорошо, – он немного помолчал и усмехнулся. – Боже мой, подумать только, я купал и укладывал спать махарани, представления ни о чем не имея.
Я рассказала о том, как переехала из "Приюта кречета" на ферму Стэффордов, опустив лишь то, что касалось сэра Чарлза и леди Гэскуин, зато поведала о медальоне, с помощью которого удалось найти "того, кто потерялся". Я описала полусверхъестественную, полупрозаическую процедуру в "Круглой комнате" и выводы, сделанные Верноном Куэйлом из видений Элинор. Дальше я рассказала, как Дэвид Хэйуорд отправил меня на несколько дней к мистеру и миссис Бэйли, чтобы я могла пожить у них, занимаясь поисками, которые увенчались успехом раньше, чем я смела надеяться.
– Я кое-что опустила в своей истории, – призналась я, – не объяснив, что побудило меня обратиться к такому человеку, как Вернон Куэйл, и просить его помочь найти вас. Но, пожалуйста, позвольте мне рассказать об этом после того, Адам, как я услышу ваш рассказ. Это нечто совсем… отдельное, правда.
– Хорошо, Джейни, но сначала дай мне обещание. – Его лицо стало серьезным. Он уже начал вырезать другую фигурку, но тут, отложив ее в сторону, протянул свою руку и прикоснулся к моей. – У тебя больше не должно быть никаких дел с этим типом Куэйлом. Никогда. Мне нет нужды объяснять тебе, что он очень опасен, куда опасней, чем гадюка, с которой ты встретилась в Нью-Форест. Как, ты сказала, Рильд назвал его? Пожиратель Душ… Весьма драматично, но, полагаю, недалеко от истины. Куэйл – разрушитель, Джейни.
– Вы хотите сказать, что знаете его?
– Нет, – он покачал головой. – Но в своих странствиях я сталкивался с некоторыми подобными вещами. Как и ты. Слава Богу, ты отказалась смотреть в чернила. Он мог начать подчинять тебя себе, как твою подругу Элинор. Ты просто не должна приближаться к нему.
– Этого я обещать не могу. Видите ли, там Элинор, и если я понадоблюсь ей, то должна буду пойти.
– Но ты ничего не можешь для нее сделать, Джейни, – он крепко стиснул мою руку, словно надеясь таким образом проникнуть в мои мысли. – Боюсь, что Элинор для тебя потеряна. Если только ее не отпустит сам Куэйл.
– Любой сказал бы, Адам, что вы ничего не можете для меня сделать, когда я, готовая вот-вот задохнуться, лежала в пещере. Но вы спасли меня, вы не отказывались от надежды, и я не откажусь от надежды спасти Элинор. Я ей очень многим обязана, очень многим.
Он ласково погладил мою руку.
– Хорошо, Джейни, – произнес он в конце концов. – Полагаю, ты просто не можешь вести себя по-другому. Такова уж ты от природы.
Довольная, что спор закончился, я с облегчением сказала:
– Итак, с этим все ясно. Теперь ваша очередь.
– Моя история? – рассмеявшись, он взял фигурку и резец. – По сравнению с твоей она неинтересная. Я надеялся, что смогу задержаться в Горакхпуре, пока тебе не станет лучше, но меня вызвали в Калькутту и отправили обратно в Тибет, на восток, через Дарджилинг. Со мной были два инженера, и предполагалось, что мы будем вести обзор коммуникаций, однако на самом деле нас направили в Тибет в разведывательных целях. – Он перевернул шахматную фигурку и осторожно ее ощупал. – По-видимому, они вскоре собираются направить на север военную экспедицию. Правительство пестует эту идею уже долгие годы, потому что боится российского влияния в том регионе. – Адам снова начал вырезать фигурку. – Я провел там несколько месяцев в качестве шпиона, затем вернулся в Калькутту, поссорился с бригадиром, получил назначение в Египет, куда вторгся Судан. Под Омдурманом меня слегка ранили, потом перевели в Каир, там я поссорился с генерал-майором и решил, что армия прекрасно без меня обойдется. – Он нахмурился и протянул мне слона. – Ты не видишь здесь брака, Джейни? Какого-нибудь пятна? Я чувствую что-то вот здесь, на своде.
Я пригляделась.
– Да, но оно совсем крошечное.
– Ну, тогда они могут использовать заготовку для черных фигур. Между прочим, это бивень слонихи, а такая кость ценится больше всего, в особенности если она получена с восточного берега Африки. Многие пользуются тисками, но я вполне обхожусь без них. Так на чем я остановился, Джейни?
– На том, что ушли из армии.
– Да, а потом… Потом я уехал в Санта-Фе, чтобы разводить лошадей. Купил долю в конном заводе, и через несколько лет дела наши пошли просто отлично, у обоих моих южноамериканских партнеров и у меня. Но в это время сестра Рамона воспылала ко мне страстью, а когда я на нее не ответил, она обвинила меня в том, что я ее обесчестил, – Адам расхохотался. – Дело было в Аргентине, и братья – неважно, поверили они ей или нет – должны были принять меры, но я успел на поезд до Буэнос-Айреса и таким образом унес ноги.
Он отложил резец и вынул из стоявшей у локтя коробочки трехгранную пилку.
– Какое-то время я болтался по Карибскому побережью, подыскивая себе занятие. В конце концов я обосновался на Гаити и стал экспортировать красное и розовое дерево. Там была куча проблем, но Гаити – очаровательный уголок, и мне там было неплохо. А потом я ослеп.
Он сидел, немного откинувшись назад, и глаза его, казалось, были устремлены в небо. Я почувствовала, как на меня снова накатили боль и потрясение.
– Как это произошло? – едва слышно спросила я.
– Бог ведает, Джейни. Не было никакого несчастного случая. Я подцепил лихорадку, провалялся с нею дня три-четыре, а когда поднялся, то был уже слеп. Я обращался там к французскому и американскому врачам, а потом вернулся в Англию и обращался к специалисту и здесь. Американец сказал, что ничего не понимает, потому что, на его взгляд, у меня все в порядке. Француз решил, что проблема в давлении на глазной нерв, однако причина давления неизвестна. Англичанин заявил, что все это – чушь, а я подцепил от какой-то заморской инфекции болезнь глазного нерва. Я ходил еще к некоторым врачам, но единственное, в чем они были единодушны, так это в том, что вылечить меня не в состоянии. – Он снова рассмеялся, причем без всякой горечи. – По правде говоря, больше всего мне понравился американец.
