…Мы видели, что контрреволюция процветала, действия приобретали контрреволюционный характер, направленность против социалистических завоеваний, против социалистического содружества и против Советского Союза. В этих условиях Советский Союз не мог терпеть такого положения, имея под руками Чехословакию — социалистическую страну, с которой вместе боролся. Мы не считали возможным, чтобы она встала на путь капитализма. А к этому шло развитие.
Правильный наш анализ или нет? Мы считаем, что наш анализ был на 100 процентов правильным. Мы не ошиблись в анализе событий. Мы убеждены, что если бы не было ввода войск, события шли чередом, прогрессивные силы были бы сметены либо до съезда или во время съезда (КПЧ. — В. А.). Во главе стала та группа, которая сейчас фигурирует в качестве руководства страной в виде нового Президиума ЦК партии. Мы, конечно, не можем согласиться с этим съездом (так называемым «высочанским» съездом КПЧ, названным по району Праги, где перед вводом войск Варшавского договора собралась часть делегатов. — В. А.), с этим Президиумом, с наличием враждебной пропаганды. Мы не можем согласиться с враждебными действиями против социалистического содружества и Советского Союза. Мы не можем на это пойти. Поэтому мы должны найти такое решение, которое было бы приемлемо для вас и для нас. Но имейте в виду, что мы вовсе не собираемся одни работать над этим решением. Вы все несете ответственность за это дело…
Гусак. После встреч в Чиерне и Братиславе, когда я говорил с т.т. Дубчеком и Черником, я видел, что они понимают эту опасность у нас… Но я видел, что руководители продолжают линию сохранения дружбы, поддерживают ее, дружбу с Советским Союзом и другими братскими странами, наблюдал также тенденцию последовательного, постепенного избавления от этой правой ориентации.
Я лично думаю, что в данной обстановке советские товарищи переоценили, преувеличили эту опасность. Но мы тоже коммунисты, я участвую в этом движении с 16 лет, почти сорок лет уже, и у нас, у тех, кто участвовал в коммунистическом движении, совершенно одно и то же — быть членом партии и быть другом Советского Союза…
…Я скажу открыто, что такое впечатление создается, хотя мы и избегаем этого выражения, что речь идет об оккупации. Я говорю это очень откровенно. И это вынуждает нас, чехов и словаков, коммунистов действительно искать политическое решение — как выйти из этого положения.
Существуют действительно только две возможности: или тоталитарное управление в оккупированной Чехословакии или же такое политическое соглашение, которое создает условия для нормальной работы правительства, партии и национальных органов Чехословакии.
В этом отношении я искренне приветствую заявления т.т. Брежнева и Косыгина, и не только в интересах жизни наших народов — чехов и словаков, — но также и во имя международного положения Советского Союза, которое близко также и нам, чехословакам…
Я вполне понимаю, что советские товарищи хотят получить определенные гарантии в том, что Чехословакия будет развиваться не вне рамок социалистического лагеря, что там будет ликвидирована антикоммунистическая, антисоветская пропаганда, и, возможно, что это будет связано с некоторыми персональными изменениями. Я думаю, что этого можно было бы достичь и без военного вмешательства» (РГАНИ. Ф. 89. Оп. 38. Д. 57. Л. 33–35, 37–40).
И еще несколько строк из диалога Александра Дубчека и Алексея Косыгина.
«Дубчек. Что мог бы я сделать, не будучи перед лицом партии и народа двуликим?
Косыгин. Мы не ставим вопрос о том, чтобы вы потеряли лицо. Одновременно с этим это не только просьба, это — ваша обязанность. Вы отвечаете за Чехословакию. Это ваша обязанность — думать. А кто за вас будет думать? Были ошибки? Были ошибки. Нужно выйти из положения. Ищите выход, думайте, создайте соответствующий план, который был бы приемлемым для нас, пяти партий, и для вас. Не считайте, что нужен план, который устраивал бы только вас. Мы должны сказать всю правду».
Не знаю, был ли оправдан такой жесткий разговор с Александром Дубчеком, первым секретарем ЦК Компартии Чехословакии, совершенно душевно разбитым в те дни. Он, вознесенный у себя на родине в творцы «социализма с человеческим лицом», был буквально раздавлен. Собеседники толкуют с ним о политической ситуации, спрашивают, что он хотел бы предложить, а у него перед глазами арест: «…вошли ваши люди с автоматами, вырвали телефоны и все. С тех пор ни с кем не было контакта, и мы не знаем, что случилось. Я встретился с т. Черником, он говорит, что тоже ничего не знает, потому что его взяли таким же образом, как и меня. Был он в подвале вместе с остальными, пока не разобрались. Так мы попали сюда!» (там же. Л. 73).
Брежнев предложил не толковать это сообщение, оно, мол, не поможет делу. Кто знает, может и стоило как раз потолковать…
На два десятка лет Александр Дубчек ушел в политическую тень, работал экономистом в одном из словацких лесхозов. В политику его вернула «бархатная революция». Дуб- чека избрали председателем Федерального собрания Чехословакии. На Советский Союз, страну, в которой он рос, зла не держал. Погиб он в автомобильной катастрофе по дороге из Праги в свою родную Братиславу.
Олдржих Черник еще какое-то время оставался во главе правительства. Поздней осенью того 1968 года он прилетел в Москву. Накануне отъезда сказал об этом Штроугалу: «Звонил мне Алексей, пригласил на недельку отдохнуть».
И вот что было дальше.
«Черника устроили на одной из правительственных дач, — вспоминал Л. Штроугал, — и Косыгин с ним ежедневно на протяжении целой недели встречался. Вернувшись в Прагу, Олдржих подробно рассказал мне о московских впечатлениях. Одним из главных вопросов в беседах с Косыгиным был зондаж о высшем эшелоне власти в Чехословакии. Речь шла о самых высших постах. Черник уже в то время считал, что с Дубчеком дело решительно не пойдет, и называл в качестве первого секретаря Гусака, приводя при этом достаточно убедительные аргументы. Гусак, напоминал Черник своему собеседнику, словак, а словацкий вопрос в 1967–1968 годах был в ЧССР очень острым. Он девять или десять лет просидел в тюрьме по несправедливым обвинениям, это человек, в чьих политических способностях никто не сомневается. Свою собственную кандидатуру Черник, чем подчеркнуто интересовался Косыгин, Олда исключил. Собственно об этом он даже говорил на пленуме ЦК КПЧ в апреле 1969 года, когда Гусака избрали первым секретарем. Черник тогда выступил и объяснил, почему он поддерживает кандидатуру Гусака.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
