О Аллах, как есть не та! Лучше убраться с дороги подобру-поздорову, пока не заметили…
– Пей!
– Госпожа! Умоляю, сжалься!
– Пей. Ты ведь хочешь жить, правда? Ну так пей.
Акиле рыдала, трясла головой, уворачиваясь от страшного тонкогорлого кувшинчика. Хадидже она разжалобить не пыталась, знала, что бесполезно. Все знали. Но чуть позади Хадидже стояла Кёсем, а Кёсем добрая, она помогает и никогда не бывает жестока к проигравшим, это ведь тоже знают все.
– Госпожа! Смилуйся! Ты ведь тоже теряла ребенка… сына! Ты же знаешь, как это страшно!
Кёсем смотрела в сторону и чуть вверх, словно все происходящее не имело к ней ни малейшего отношения. Лицо ее было спокойным и бесстрастным, как маска, но эта бесстрастность пугала более, чем злая улыбка Хадидже.
– Пей. И останешься жить, только скинешь ублюдка.
– Госпожа, умоляю!
Кёсем чуть повернула голову – не в сторону султанской вдовы и не от нее, просто следя взглядом за перепархивающей с ветки на ветку птичкой. Лицо ее по-прежнему было безмятежно.
– А впрочем, можешь не пить, – сказала Хадидже вдруг очень спокойно и буднично. И шагнула назад так неожиданно, что Акиле не удержалась на ногах, упала на колени, зарывшись ладонями в песок. Рядом с ее левой рукой на дорожку упал страшный кувшинчик. Акиле отдернула руку, словно обжегшись, осела на пятки, смотрела с ужасом. – Можешь не пить, мне все равно. Тогда тебя задушат подушкой. На шелковую удавку даже и не смей надеяться, много чести.
И, обращаясь уже к Кёсем, тем же тоном добавила:
– Пойдем, госпожа. Ты была права: тут действительно нет ничего интересного.
Кёсем молча кивнула и с тем же бесстрастным лицом пошла вглубь сада, Хадидже пристроилась на шаг позади за левым плечом, как и всегда, не обращая ни малейшего внимания на рыдания и мольбы за спиной. До самых ворот Хадидже так и не обернулась, чтобы проверить, выпьет Акиле отраву или нет?
Ей и в самом деле было все равно.
Старая Алтынаджак опустила на пол уставленный многочисленными чашками, блюдами и мисочками и источающий соблазнительные ароматы поднос и осторожно поскреблась в дверь. Приоткрывать ее или стучаться громко она даже и не пыталась, наученная горьким опытом. Две помощницы последовали ее примеру и тут же торопливо отбежали к дальней стене коридора, ей же отступать было некуда. Приходилось собирать в кулак всю имеющуюся храбрость и напоминать гневной султанше, что завтрак подан. И надеяться, что откроет хорошая Хадидже, а не та, у которой кошачий глаз и нрав не лучше, и уж тем более не сама Кёсем, чье настроение в последнее время меняется, словно погода у моря: никогда не знаешь заранее, в штиль попадешь или внезапный шторм на тебя обрушится.
Ну вот кто может сказать, почему они не открывают? Увлеклись разговором и не слышат? Или вообще гулять ушли, все ведь знают, как любит Кёсем гулять по дворцовым садам… Или просто не торопятся? И что будет большей наглостью и большим проявлением неуважения – дать горячим блюдам остыть или же поскрестись еще раз?
Служанка все никак не могла решиться повторно заявить о своем присутствии, но тут дверь распахнулась и в коридор выглянула Хадидже. Взглянула так, словно по животу полоснула кривыми когтями, выдрала сердце у бедной служанки, предпочтя на завтрак его, а не ароматную пахлаву. Ох, не повезло-то как! Не та Хадидже, которая хорошая. Другая… Плохой глаз у этой Хадидже, ой, до чего же плохой! Все знают. На кого она скверно взглянет – с тем сразу неприятности приключаются, болезни или немилость султана. Нельзя злить эту Хадидже, себе дороже. Но ведь Алтынаджак и не злила, постаралась принести завтрак со всей возможной в ее годы расторопностью, даже и молодых помощниц подгоняла. Может, и не будет Хадидже гневаться? Может, не будет плохо смотреть?..
– Вон пошли.
Проводив насмешливым взглядом улепетывающих по коридору служанок – молоденькие стреканули первыми, словно вспугнутые зайцы, но и старуха от них не шибко отстала, – Хадидже хищно улыбнулась и занесла в покои Кёсем оба подноса. Тщательно распускаемые и поддерживаемые евнухами слухи и несколько устроенных на пустом месте приступов ярости – как от своего имени, так и прикрываясь маской Кёсем, – позволяли не беспокоиться об излишне любопытной прислуге: все очень быстро усвоили, что от султанш с настолько непредсказуемым и скверным характером лучше держаться на расстоянии. Никто больше не пытался заглянуть в окна, приложить ухо к поддверной щелочке или сунуться внутрь якобы исключительно по служебной надобности, если хозяйки почему-то долго не отвечают на стук. Да что там, даже стучаться и то более не пытались, шуршали под дверью и перетаптывались, ругаясь шепотом, кому сегодня деликатно царапать ноготочком створку мореного дуба, – и удирали тут же, стоило выглянуть.
Только вот и обслуживать себя обеим Хадидже теперь приходилось самим. Ну и ладно, спина не переломится. Зато как приятно каждый раз смотреть на до полусмерти перепуганных дурех! Наверняка ведь уверены, что спаслись буквально чудом, и другим теперь будут рассказывать всякие ужасы. Вот и славно. Вот и пусть рассказывают.
Меньше вероятности, что кто-нибудь особо глазастый и дотошный обнаружит вдруг в покоях Кёсем отсутствие самой Кёсем.
Свежие халаты принесли ранее, они лежали на придверном столике, все три. И все три предстояло измять и испачкать, чтобы с чистой совестью отдать служанкам ближе к вечеру. Хадидже поставила один из подносов на подоконник, кроша тут же слетевшимся на ежедневное угощение птичкам сахарный хворост, ловко поддевая его пальцами и намеренно пачкая руки жиром, – будет потом что вытереть о лишний халат. Есть не хотелось, но не отсылать же обратно? Тем более что кто-нибудь особо дотошный может и подумать – а чего это три затворницы стали вдруг есть меньше, чем ели ранее? А от такой мысли недалеко и до чего более неподобающего и опасного. Нет уж, лучше подкармливать птичек.
– Сегодня ты? – спросила Хадидже-вторая, расправившись со своим подносом и завистливо косясь на халаты. Она была младше всего-то на два года, а по росту так и вообще давно обогнала старшую приятельницу, но все равно оставалась младшей и ничуть, казалось, не возражала против подобной роли. Старшая Хадидже задумчиво осмотрела пустой сад, где живыми изваяниями застыли у ворот во второй дворик два охранника-Мусы, Красный и Желтый. Качнула головой:
– Нет. Давай-ка сегодня снова ты.
– Хорошо, – покладисто и вроде бы совершенно равнодушно согласилась младшая Хадидже, а старшая лишь ухмыльнулась наивности тезки. Вот же глупая! Думает, если старшая смотрит в сад, то не видит, как радостно заблестели у младшей глазенки? Думает, если говорить равнодушным голосом, старшая поверит, что младшей вовсе не нравится изображать из себя Кёсем, покуда та по каким-то государственным делам надолго отлучилась из дворца?
